Вика молча свернула за угол дома, я — за ней.
— Ты в нем нашла что-то такое, чего не видно остальным? — предположила я. — И что же это? Поделись с подругой!
Она все еще молчала, не реагируя на мои слова, и я решила продолжить:
— Наверное, это его крысиный хвост! Да? Так лучше бы он постригся: мужчина не крыса, и хвост его не красит! Или, быть может, он все же крыса?
Мы подошли к кусту черноплодной рябины, растущей у калитки, и остановились.
— Забор в порядке, — как-то слишком озабоченно сказала Вика. — Полоть тут нечего… Красная смородина еще зеленая… О! Давай спилим этот боярышник, он здесь никому не нужен, только весь белый свет заслоняет.
«Ну да, весь белый свет, — беззвучно сказала я себе. — Просто сквозь него плохо видно улицу и кое-кого еще…»
Этот куст неоднократно обрезали, но он вырастал снова и снова и сейчас представлял собой два десятка стволов толщиной в руку.
Из сарая мы принесли инструменты и приступили к работе. Вика отпиливала толстые сучья, оставляя пеньки высотой в полметра, чтобы потом удобно было корчевать, а я срезала секатором более тонкие ветки. Зятя мы не видели, хоть и поглядывали на его участок. Возможно, он уехал в Москву.
— Он тебя на спектакль хоть раз приглашал? — спросила я подругу с сомнением в голосе, словно была уверена в обратном. — Раз уж он в театре работает!
— Приглашал, — меланхолично ответила она.
— Ну и как, понравилось?
— Не знаю. — Она вздохнула. — Я в зале сидела, а он где-то в яме. Я его и не видела. И, наверное, не слышала. Во всяком случае, не узнала.
Примерно через час работы, когда предназначенная для костра гора спиленных сучьев достигла метровой высоты, мимо нас вдруг вихрем пронеслась овчарка. Она с лаем бросилась к сидевшей на мостике у калитки Ванде, которая мигом взлетела на березу, растущую у Людкиной канавы.
— Чижик, фу! — услышали мы окрик.
Овчарка перестала облаивать березу, но в сторону не отошла. Усевшись под березой, она продолжала караулить сидевшую на толстой ветке кошку, которая не сводила с собаки горящих, безумных глаз.
К нам подошла невысокая, довольно полная, но очень миловидная молодая женщина. Ее рыжие волосы были собраны в пучок на затылке, а ярко накрашенные глаза казались необыкновенно выразительными.
— Знакомьтесь: Юля — Марина, — представила нас Вика.
Мы улыбнулись друг другу, но я подумала, что им хотелось бы поговорить одним. И когда Марина стала рассказывать, где отдыхала, я направилась к березе выручать Ванду. Однако эта кошка вполне могла сама за себя постоять: она шипела на овчарку сверху и размахивала лапой с когтями, целясь в собачий нос, если тот слишком приближался к ветке.
— Чижик очень умный, — услышала я, вернувшись к боярышнику. — Я с ним как-то в парке гуляла; он без поводка бежал рядом, а навстречу — два милиционера. Они ко мне: почему собака без поводка и без намордника? А я им говорю: это не моя собака, я ее первый раз вижу. Они говорят: тогда мы ее сейчас застрелим. Я: стреляйте. Так вот, Чижик все понял и удрал в кусты. Представляешь?! Ну, я еще зайду. Чижик, ко мне! — вместо «до свидания» сказала Марина, повернулась и пошла к своему участку. Овчарка потрусила за ней.
Непобежденная Ванда спустилась с березы и с гордым видом села у калитки. И когда через некоторое время пробегавший мимо маленький коричневый пудель направился к ней, она смело бросилась на него. Пудель в страхе ретировался.
— Прогнала, — засмеялась Вика.
После обеда мы все еще занимались боярышником, только теперь пилили по очереди: одну ветку я, другую — Вика. Наталья потихоньку — по одной, по две — перетаскивала уже спиленные ветки на другой конец участка к большой железной бочке без дна, которая служила печкой.
Периодически моя подруга бросала мрачные взгляды на участок напротив. Это действовало мне на нервы; в целях противодействия требовалось сказать о зяте какую-нибудь небольшую гадость, но в голову не приходила ни одна достойная мысль, которая оказалась бы и логичной, и эмоциональной одновременно.
— Нет, вы только посмотрите! — вдруг воскликнула Вика, толкнув меня под руку. От этого пила съехала с ветки и скользнула по забору, хорошо еще — не по руке. Я резко обернулась, а Наталья укололась о шип боярышника, вскрикнула и уронила ветку.
К нашей калитке подходила расфуфыренная дамочка предпенсионного возраста, а может быть, и пенсионного, но еще работавшая. Короче, хорошо сохранившаяся. Брючки, блузочка, кокетливая шляпка, темные очки…
— Володя-аша, — позвала дамочка, войдя на участок и направляясь к дому. Ей навстречу вышел улыбающийся Владимир Яковлевич.
— Какой он ей Володяша?! — зашипела Вика. — Вот выдра облезлая! Ну и лицо: анфас — мышь, а в профиль — рыба!
— По-моему, она прекрасно выглядит, — пытаясь сохранить объективность, возразила я. — Наверное, бегает по утрам…
— Моя мама выглядит лучше, — отрезала Вика.
Викина мама была актрисой, и однажды она не вернулась с гастролей. Вернее, вернулась, но не домой. С отцом осталась жить Вика.
— Где-е тут у ва-ас мое ведро-о? — пропела дамочка. — Голу-убенькое такое…
— Ведро ей понадобилось! — возмутилась Вика. — Еще семи нет! Мы же написали: с семи до девяти.
— Тише, мам, она услышит, — прошептала Наталья, выглядывая из-за веток.
— Не услышит, — раздраженно, но тихо ответила Вика. — Она только папой занята. И не увидит: мы в засаде сидим.
«Какая хорошая мысль, — подумала я. — Засада — это как раз то, что нам нужно».
Дамочка вышла с участка, держа в руках голубое эмалированное ведро. Владимир Яковлевич проводил ее до калитки.
— Видеть не могу! — пробормотала моя подруга. — И губы накрасила! Фу! А туфли-то, туфли! Прямо пожар в джунглях! Давно не видела столько плохо сочетаемых цветов. На что еще это похоже, как вы думаете?
Желтый, зеленый, коричневый, оранжевый, фиолетовый — на что это может быть похоже?
— Попугаи в брачный период! — сказала я.
— Папуасы на тропе войны! — предложила Наталья.
— Молодец, Наташа, — похвалила ее Вика.
В этот момент с участка зятя вышел Антон и тоже направился к нашей калитке.
— Неужели за ведром? — удивилась я. — Вик, может, у тебя часы остановились? Ты ведь их в бочке с кошкой купала.
Пока мы проверяли часы, Антон вернулся с пустым ведром и скрылся за своим забором. Значит, ведро — его, не стал бы он чужое брать… А вот и достойная мысль о зяте, решила я, проводив взглядом Антона и немного подумав. Сейчас я ее выскажу вслух!
— Вика! Этот твой зять не умеет сам достать ведро из колодца, — с подчеркнуто равнодушным сочувствием произнесла я. — Ты хочешь всю жизнь вытаскивать для него ведра?! А может, ты еще собираешься играть за него на флейте? А если он вообще больше ничего не умеет? Забудь о нем!
Усмехнувшись, Вика в шутку замахнулась на меня пилой. Я отпрыгнула, попала одной ногой в канаву, поскользнулась и шлепнулась на кучу спиленных веток.
— А теперь подумай, где нам устроить засаду, — продолжала я, поднимаясь с кучи. Можешь думать до вечера.
Вечером Владимир Яковлевич тихо собрался и куда-то ушел, предупредив, что вернется поздно.
— Он к ней отправился! — обиженно заявила мне Вика. — К Жанетке.
— Ревнючка ты противная! — сказала я. — Оставь его в покое. Каждый человек имеет право на личную жизнь.
Расстроившаяся Вика рано легла спать, решив перенести обсуждение устройства засады на следующий день.
— Вставай, сейчас полседьмого, мы с тобой теперь будем бегать по утрам, — бесцеремонно заявила проснувшаяся раньше меня подруга. К ней возвращалась ее обычная активность.
— Свитер не бери, там тепло, — распоряжалась она, пока я одевалась. — Мне — шорты, тебе — брюки, ты всегда мерзнешь. Готова? Пошли.
Потихоньку, стараясь никого не разбудить, мы спустились с «верха» по лестнице и вышли из дома. Солнце уже выглядывало из-за верхушек деревьев, но для меня было достаточно прохладно. К тому же по дороге к калитке я задела ногой мокрую, блестевшую от росы траву, и теперь вся эта роса была на моих брюках. Влажные брюки противно прилипали к ноге.
— Бежим направо до угла, потом еще раз до угла, по кругу, как на стадионе, — поставила меня в известность Вика и помчалась вперед, не слушая, что я отвечу. Ежась от холода и сырости, я побежала за ней.
Бегать, особенно без цели, я никогда не любила, и как только подруга скрылась за поворотом, я пошла шагом. Согреться мне не удалось, поэтому единственным результатом моего хождения по улицам явился план наших дальнейших действий: угадать, куда вор полезет в следующий раз, устроить там засаду, дождаться вора и хорошенько его рассмотреть, а еще лучше — проследить, что он вынесет и куда потом пойдет. Как определить очередную жертву? Очень просто — это должен быть хороший дом, крепкий забор и большие замки, чтобы было ясно, что хозяев нет.
Меня догнала запыхавшаяся Вика, пробежавшая в несколько раз большее расстояние, чем я прошла, и я объяснила ей свою идею.
Подходящих домов нашлось целых три, причем один из них — у Викиных соседей, Розы Дмитриевны и Сергея Васильевича. На днях они уехали в Москву, и засов на их калитке вполне мог конкурировать с тюремным. Если и на входной двери то же самое — этот дом для нашей цели очень даже подойдет.
Мы постояли немного на улице перед запертой калиткой Розы и вернулись к себе. Потом, переодевшись после бега, спустились вниз готовить завтрак.
— На вора засада нужна в четверг, а сегодня среда. Давай сегодня караулить зятя, — предложила мне Вика с робкой улыбкой. — Мне нужно узнать, что с ним случилось. Пожалуйста, ну хоть денек!
Увидев глаза подруги — глаза голодной кошки, в которых боролись два чувства: немая просьба о куске колбасы и страх, что в нее швырнут что-нибудь тяжелое, — я безропотно согласилась.
Днем, часов в двенадцать, мы пробрались к Горам. Устроившись в кустах за домом, мы наблюдали за участком зятьев, Вика — внимательно, я — не очень. У них на участке никого не было, поэтому я с интересом посматривала по сторонам.