Вдруг стало зябко, как поздней осенью — словно вот-вот пойдет снег. Одной рукой — в другой был зонтик — я подняла воротник шубы, укрыла полами колени.
— Ты что, замерзла? — спросила Вика тоном, в котором слышалось непонятное мне злорадство.
— Вот уж не думаю, что ты не замерзла, — буркнула я в ответ, хотя знала, что ей, в отличие от меня, почти всегда было жарко.
— Я — не замерзла! — гордо сказала она.
— Не замерзла?!
— Не замерзла!!
— Ну и не мерзни! — доброжелательно огрызнулась я.
— Ну и не думай! — парировала Вика.
Наша словесная перепалка меня немного взбодрила.
— Я сейчас умру, то есть засну, — обратилась я к подруге. — Давай выпьем кофе — зря, что ли, мы его с собой брали?! Да еще надо было взять поесть — я проголодалась.
Вика достала из сумки термос и чашки, налила кофе в одну из них и протянула мне. Неторопливо зевнув, я аккуратно положила зонтик рядом с собой на землю, протянула руку и тут же поняла, что совершила ошибку: зонтик взорвался, изо всех сил врубившись носом в середину куста смородины. Вика испуганно дернулась, пролив кофе, шепотом выругалась и с возмущением уставилась на меня. Я лишь виновато развела руками.
— Оставь его раскрытым, пусть рядом стоит, — прошипела она, снова налила кофе, сунула мне чашку и провела рукой по брезенту. — Куда я его пролила, на тебя?
— Вроде нет, — сказала я и отпила глоток.
— А куда же?
Поставив термос на землю, моя подруга ощупала куртку и сунула руку в карман.
— О дьявол! — воскликнула она, потом вытащила из кармана спички и сигареты и положила их рядом с собой. — Все мокрое. Почти полчашки в карман вылила! Впрочем, этой куртке уже ничто не повредит…
— А пистолет?
— Они с баллончиком в другом кармане, в правом.
Напившись, мы сложили чашки и термос обратно в сумку, вылив остатки кофе под куст смородины. Спать все равно хотелось, к тому же близость нашего дома действовала деморализующе — по крайней мере, на меня.
Вика положила промокшие спички и сигареты в сумку, потом поерзала по брезенту, похлопала по нему рукой и обратила ко мне недоумевающий взгляд.
— Подо мной земля шевелится, — сообщила она. — Там кто-то есть!
— Может, крот? — предположила я. — Крота не бойся, он не кусается.
— А если это крыса какая-нибудь? Кто еще может норы рыть?
— Лисы, волки, барсуки…
— Да ну тебя! — фыркнула Вика и замахнулась на меня, я подставила ей раскрытый зонтик; ее рука со скрипом скользнула по поверхности материала.
— Я тебя серьезно спрашиваю, — недовольно прошептала она. — Ой, он оттуда лезет, земля на брезент посыпалась. Рядом с брезентом вылезает! Ой, смотри, морда показалась!
Не соображая, что делает, Вика в одно мгновение вытащила из кармана баллончик с газом и побрызгала из него то существо, которое, по ее мнению, должно было выскочить из норы и наброситься на нее. Все произошло так быстро, что я не успела ей помешать. Я в ужасе хлопнула себя по лбу, задев при этом зонтик.
— Ты что, Вик, там же слезоточивый газ! А может — и того хуже! — нервно-паралитический!
— Вот и хорошо, — трагическим шепотом произнесла она. — Пусть его там парализует!
— Да не его, а нас! — уже не очень тихо выкрикнула я. — Бежим отсюда, пока сами не надышались!
Я подхватила зонтик, Вика — сумку, и мы помчались к нашей канаве. У канавы Вика затормозила, оглянулась и прошептала:
— Брезент забыли. Стой, я сейчас.
Согнувшись от напряжения, моя подруга нырнула под ветки яблони — чтобы срезать угол. Вскоре она вернулась с брезентом, живая и невредимая.
Потихоньку — на нашем участке торопиться было уже некуда — мы пробрались к дому между грядками и малиной. Аккуратно поднялись по кирпичам, открыли дверь и, стараясь никого не разбудить, полезли наверх — спать.
Не успели мы как следует заснуть — мне показалось, что я только что закрыла глаза, — как услышали жуткие звуки: Ванда царапала дверь когтями, пытаясь ее открыть. Ощущение от этого скрипо-скрежета было такое, будто царапали не дверь, а мои собственные уши, однако не то что встать и открыть дверь — а до двери от моей кровати было целых два метра — я даже просто шевельнуть рукой или ногой была не в силах. Глаза открыть я тоже не могла.
Мне уже приходилось видеть, как Ванда открывала двери: если не удавалось подцепить дверь лапой сбоку, она ложилась на спину, цеплялась когтями обеих передних лап за дверь снизу, а задними упиралась в дверной косяк. Дверь, если не была заперта на замок или на крючок, обычно поддавалась.
В полусне я услышала, как дверь протяжно скрипнула — видимо, открылась — и кошка, неслышно преодолев расстояние от двери до Викиной кровати, прыгнула на мою подругу, приземлившись примерно на ее талии, пробежала по ней до плеча и ткнулась мокрым носом в ее шею. Как Ванда это делает, я уже видела, и не один раз, поэтому хорошо себе представляла.
— Тяжелая ты, Ванька, — с закрытыми глазами пробормотала Вика и начала поворачиваться на другой бок.
Кошка, не удержав равновесия, съехала с ее плеча, уцепившись лапами за пододеяльник — он застонал под ее когтями — и, наверное, за Вику тоже.
— Ии-и-и, — взвизгнула моя подруга и открыла глаза. — Пошла вон, каракатица! Ой, что это у них?! Юлька, просыпайся!
На яростный шепот ошеломленной подруги я реагировала медленно, с трудом разлепляя отяжелевшие веки. Когда мне это удалось, я тоже потрясенно уставилась в окно.
В доме Розы горел свет!
Точнее, не в доме, а в комнате на втором этаже, и не свет, а фонарик — довольно слабый, такой, чтобы не видеть деталей из соседнего, то есть нашего, дома. Но достаточно было самого факта!.. Ведь у Розы в доме кто-то находился! И не просто находился, а что-то искал, размахивая фонариком!
Это был тот самый вор, которого мы караулили на ее участке всего лишь полчаса назад!
— Какой наглец! — взволнованно прошептала Вика, привстав на кровати. — Как жаль, что мы оттуда уже ушли.
— Наоборот, — тоже шепотом ответила я, опираясь локтем на подушку и пытаясь разглядеть в окне хоть что-нибудь. — Что бы мы стали делать, столкнувшись с ним среди ночи около чужого крыльца?! Из дома наблюдать гораздо лучше.
Вика покачала головой и еще раз сбросила с кровати вернувшуюся Ванду, которая пыталась улечься на ее подушке. Обидевшись, кошка взмахнула хвостом, вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Вверх она забиралась легко и быстро, а вот вниз — с большим трудом, медленно и шумно: сначала на каждую ступеньку сбоку ставила передние лапы, потом подтягивала туловище и с грохотом переносила всю тяжесть на задние. У-ух! Бух! У-ух! Бух! Шум разносился по всей улице. Впечатление было такое, как будто по ступенькам кто-то скачет в тяжелых сапогах. И не просто скачет, а очень торопится.
Фонарик в соседском доме замер и вдруг погас.
— Кошки испугался, сволочь! — яростно выдохнула Вика и рывком села на кровати. — Теперь его в темноте не видно, а крыльцо у них с той стороны, как он выйдет, мы не увидим! Вставай быстрее, пойдем его ловить!
Ловить! Куда уж нам его ловить, подумала я. У него, возможно, настоящий пистолет, а у нас — игрушечный. Если мы его на месте преступления застанем, он нас, как нежелательных свидетелей, и «убрать» может. Ну уж нет! Этого мы делать никак не должны, ведь в подобных случаях Вика совершенно забывала про осторожность. Надо было каким-то образом ее разубедить, вернее, убедить не рисковать понапрасну. Лучше из окна посмотреть, как он выберется из дома и куда пойдет. Там, у Розиной калитки, как раз фонарь горит, может, удастся вора разглядеть.
— Пока мы будем одеваться, собираться и шуметь, он успеет к нападению приготовиться, а то и просто убежать, — взволнованно прошептала я, попытавшись вложить в свои слова как можно больше пафоса допустимой громкости. — А если он вооружен, и мы столкнемся с ним в дверях, ты представляешь, что будет?! Мы же не милиция! Лучше давай в окно понаблюдаем.
— Бесполезно, — недовольно вздохнула Вика и легла обратно.
Да, верно, бесполезно, даже если он полезет через окно, мы его не увидим. В нашу сторону выходило только одно окно — на втором этаже, остальные окна нам не были видны. К тому же он еще может в доме какое-то время сидеть, пока не успокоится и не проверит, что вокруг все тихо. Так что нам остается только спать, успокоила я себя. Ну а утром разберемся! Если это все тот же наш приятель-вор, то никуда он от нас не денется, а раз жертв нет — можно не торопиться.
На следующее утро мы не бегали, мы — и то с большим трудом — поднялись с постели лишь в девять часов. Владимир Яковлевич с Натальей, голодные, ждали на веранде и предъявили свои претензии и упреки спускающейся по лестнице Вике, обещая умереть от голода через десять минут.
— Не могли сами вчерашнюю кашу подогреть?! Все равно, кроме вас, ее никто не ест! — недовольно буркнула моя плохо выспавшаяся подруга. — Что вы, интересно, тут делаете, когда я в Москву уезжаю?! Отстаньте от меня, я сначала умываться пойду!
Через несколько минут на плите грелась манная каша, а рядом с ней на сковородке для нас с Викой жарилась яичница.
Наталья и Владимир Яковлевич сидели за столом над пустыми тарелками и не сводили с Вики горящих глаз — только что ложками не стучали!
— Да подождите вы, каша еще не закипела! — укоризненно произнесла Вика, не выдержав их голодных взглядов. — Она даже еще не горячая!
— Ничего, давай ее сюда, — потребовал Владимир Яковлевич. — Каша не чай, может быть и теплой!
Вика разложила кашу по тарелкам и поставила на стол сковородку с яичницей.
Наталья добавила в свою тарелку столовую ложку варенья из черной смородины и размешала, отчего каша изменила свой приятный сливочно-белый цвет на непривычный серо-фиолетовый.
— Мам, расскажи, поймали кого-нибудь? — спросила она, с довольным видом отправив в рот ложку каши.
Вика вкратце рассказала о ночных событиях. У Натальи загорелись глаза, а Владимир Яковлевич пожал плечами.