Я снова и снова перебирала в уме все, что произошло. Перебирала, рассуждала, сопоставляла… Но увы. Хотя временами мне казалось, что спасительная мысль — умная мысль — где-то рядом…
Может быть, надо не искать общее для всех обворованных участков, а объединить их по группам? А кого с кем объединить? Например, у кого есть дети — в одну группу, а собаки — в другую. Или тех, кто бывал за границей — в одну, а пенсионеров… Нет, не так! Пенсионеры есть везде, а вот собаки и маленькие дети…
Интересно, с кем бы объединить Аллу Павловну — с Розой или с соседями Горы? Или с теми богатыми «товарищами» с первой улицы? Есть ли у них дети? Вот у Розы детей нет, но сама она склочная, недобрая и любопытная, то есть лезет во все «дыры». И, конечно, скандалит и сплетничает.
А чем провинились перед вором соседи Горы? Конечно, для некоторых заграница до сих пор, как красная тряпка для быка… или как красный флаг для коммуниста — увидел, и вперед! И что общего могло быть у Розы с Аллой Павловной? Впрочем, кое-что — совсем немного — все же есть!
Что обо всем этом думала Вика, я не знала, но мучилась она не меньше меня. Спать мы легли не просто уставшие, а в полном изнеможении.
Она медленно шла… Нет, не шла. Она сидела на березе, на толстой ветке, и скучала в одиночестве, меланхолично разглядывая улицу. Где же они, эти приставучие коты?.. Почему-то именно тогда, когда что-то нужно ей, у всех оказываются свои дела…
«А ведь выбора, в сущности, и нет, — подумала кошка и положила морду на передние лапы. — Один потребует беспрекословного подчинения и наивного обожания, будет изводить ее придирками и нелепыми требованиями; другого надо тащить по жизни за шкирку, учить, опекать, защищать, а потом он подрастет и, скорее всего, найдет молодую, симпатичную глупую кошечку…»
Ей захотелось потрясти лапой, словно она наступила в грязную лужу. Она даже посмотрела вниз, под березу, но нет, там было сухо. Видно, это была мысленная лужа…
На всякий случай она все же отряхнулась, повернула голову на какой-то шорох, прислушалась и задумалась, глядя в листву.
Это все не годится. Вот если бы ее избранник был… Он должен быть… Каким же?.. А вот: спокойным, сильным, уверенным в себе, прекрасным охотником — и лучше на крупную дичь!.. Красавцем — бело-рыжим, и еще неплохо бы черные полоски…
Кошка лениво потянулась, устроилась поудобнее и мечтательно прищурила глаза. О чем это она думала? Ах да, еще длинные усы, и чтобы было много меха! Она не любила лысых, то есть драных, облезлых и потертых…
Где-то рядом, на ветке, чирикнула мелкая птичка, но сейчас кошке было все равно: она пыталась представить свой идеал. Яркий, большой и красивый, сильный и смелый… Короче, это должен быть тигр! На меньшее она никак не согласна!..
Прикрыв глаза, она собралась подремать на солнышке, и вдруг… По улице с разрывающим уши грохотом пронесся черный кот — с грохотом от консервных банок, привязанных к его хвосту; белая красавица-кошка от неожиданности потеряла равновесие и свалилась с березы, затем в ужасе взлетела на забор, а с него прыгнула дальше — на Викин участок, ей вслед полетел камень. Следующий камень бросили в дом — зазвенело, разбиваясь, оконное стекло… С участка напротив послышался злорадный смех… И тут в моей бедной перегруженной голове все встало на свои места! И мотив, и возможности, и все остальное. Только бы, проснувшись, ничего не забыть!
В тот же миг я проснулась; впечатление от увиденного сна было столь сильным, что еще секунд двадцать сердце колотилось от пережитого кошкой страха. Солнце уже встало и заглядывало к нам в окно, я посмотрела на часы и решила разбудить Вику. Против ожидания, она быстро проснулась, и я, не дав ей сказать ни слова, посвятила подругу в свою версию происходящего.
Вика выслушала, немного подумала, кивнула и начала одеваться.
— Чтобы я к нему еще раз подошла?! Чтобы я ему еще раз улыбнулась?! Да никогда в жизни! — возмущенно бормотала она, влезая в джинсы и майку. — Он для меня больше просто не существует!
За завтраком мы обсудили план совместных действий. Если моя версия была правильной, а почти все данные указывали на это, нам требовались совместные действия и поддержка всех членов семьи. Мое предложение спровоцировать преступника было принято единогласно. Посовещавшись, мы выработали план.
Зять был еще здесь. Если он решит уехать сегодня, ограбление можно будет планировать, то есть ожидать, сегодняшним вечером. А если не поедет, то — на следующей неделе, во вторник. Интересно, соберется ли он сегодня поехать в Москву?
Наталью с ответственным поручением — узнать о его отъезде — отправили в шалаш к Горе.
Перед обедом она вернулась и коротко сказала: «Да».
— Что «да»? — переспросила Вика. — Уедет?
— Да, — важно кивнула ее дочь. — После обеда, часов в пять. Я слышала, как они об этом со старым зятем говорили.
Это было нам на руку.
Операцию мы назначили на вечер.
Через полчаса после обеда все уже было подготовлено.
Мы принесли с участка и сложили в кучу за забором недавно спиленные ветки боярышника и другие дрова. Жечь костер мы решили в импровизированной печке, соорудив ее из жестяного цилиндра от сломанной стиральной машины.
Сумки — не тяжелые, но объемные — стояли наготове.
Наталью мы поставили, точнее посадили, на пост наблюдения за зятем — за кустами красной смородины, растущей вдоль забора на нашем участке. Ей выдали табуретку, маленькую тяпку и ведро для сорняков — весь прополочный набор, но больших результатов, конечно, не требовали. Смородина уже начала поспевать, кое-где висели красно-розовые гроздья, и Наталья понемногу их срывала, отправляя в рот.
Часа в четыре мы с Викой вышли жечь костер, демонстративно повернувшись к участку зятя спиной. Наталья продолжала наблюдать.
— Наташенька, лисенок, иди сюда, — крикнула Вика, когда в стиральной машине загорелись дрова. Ее дочь, выйдя через калитку, подошла к нам поближе. — Он там?
— Да, мам, они сейчас все там, — поведала она. — Зять уезжать собирается, он уже городские джинсы надел. Я здесь с вами постою, можно? Мне там сидеть надоело, я тоже хочу костер жечь.
— Можно, доченька, — согласилась Вика. — Бросай туда ветки. А ты, — повернулась она ко мне, — принеси что-нибудь из той кучи. Как раз ветер северный.
У крыльца мы собрали небольшую кучу вещей, которые при сжигании дают много дыма и вони: давно вышедшую из употребления обувь, старую одежду из синтетики — рваные куртки и плащи, куски резины, разорванную полиэтиленовую пленку… Я взяла прорезиненный плащ и большую картонную коробку.
Коробка сразу полетела в костер, а плащ я положила рядом с бочкой на ветки.
Картон горел плохо, в основном дымил, и ветер относил дым на участок зятя.
Обрадовавшись полученному результату, Вика бросила в печку плащ, после чего вонючего желто-зеленого дыма стало намного больше, а огонь исчез.
Из нашей калитки вышел Владимир Яковлевич со старым пиджаком в руках.
— Ну как? — поинтересовался он.
— Дымится, — довольно сообщила Вика. — И весь дым к ним идет. Я думаю, это разозлит кого угодно! Можно еще чего-нибудь сверху положить, твой пиджак, например.
— Подожди, не надо класть, — приблизившись к печке, сказал Владимир Яковлевич. — Так нельзя, без кислорода огонь может совсем погаснуть, тогда придется снова разжигать. Дай-ка палку, я там пошурую!
Он поднял палкой тлеющие остатки плаща, разгреб картон, и огонь снова вспыхнул.
— Возьми мою палку, — сказал он дочери, когда остатки коробки догорели. — Пиджак сначала держи на палке, а когда он загорится, положи вниз.
Пиджак дымил хорошо, а горел умеренно, больше плавился. Вика, удерживая палку над бочкой, попыталась незаметно посмотреть на участок напротив.
— Не смотри туда! — накинулась я на нее, стараясь не повышать голос, чтобы, кроме подруги, меня никто не услышал. — Нам туда смотреть нельзя, чтобы никто не подумал, что мы здесь костер специально зажгли! Мы с тобой должны на наш участок смотреть, а за ним Наталья наблюдает, в крайнем случае я повернусь. Ты об этом еще помнишь, Наталья?
— Да, тетя Юля, — скромно ответила Наталья и, переломив в середине ветку боярышника, бросила ее в печку. — Он по участку ходит, уже в джинсовом костюме. Флейту в сумку положил. Наверное, скоро уедет.
Вика опустила палку, и пиджак упал в бочку. В отместку бочка плюнула на нее клубом серого дыма. Моя подруга закашлялась, отвернулась, сделала шаг в сторону и окинула взглядом участок зятя.
— Так нельзя! — возмутилась я. — Ты весь наш план сорвешь. Все должно быть естественно: мы случайно туда дымим и на результаты внимания не обращаем.
— Я не смотрю, — возмущенно заявила она, вытирая вызванные едким дымом слезы. — Я подышать повернулась.
— Отвернись оттуда и дыши спокойно в другую сторону!
— Я что, когда смотрю, не дышу?!
— Я, когда дышу, не смотрю, — убежденно заключила я.
Пиджак догорел, Вика с Натальей набросали в печку веток и дощечек, а я отправилась за следующей порцией дымящих предметов. В числе прочего я принесла пару старых Викиных зимних сапог «на манке» и еще один непарный сапог, детский. Он полетел в костер первым и сразу загорелся — сначала подметка, потом кожа сбоку, где молния…
— Хорошо горит, то есть плохо, без дыма, — посетовала моя подруга. — Видно, кожа натуральная. Брось туда какой-нибудь резины.
Я швырнула в печку сапоги, они задымили, едкий дым пошел точно к дому зятьев и вплыл прямо в раскрытое окно.
Из комнаты выглянул Антон, огляделся, потом закрыл окно и через минуту показался на крыльце. В это мгновение у меня появилась новая идея.
— Как только зять выйдет с участка, — зашептала я Вике, схватив ее за рукав, — ты должна радостно броситься к нему — как будто ты его давно простила! — и громко, очень громко сообщить, что мы, во-первых, сегодня уезжаем, а во-вторых, что у нас замок сломался, и дверь не запирается. Ты меня поняла?