Зять был забыт навсегда. А вот Жанетка… Но это, правда, уже другая история.
Через несколько дней я, с чувством выполненного долга, вернулась в Москву.
В то лето по дачам больше никто не лазил.
Изменишь — я тебя убью
Со всех сторон на меня надвигались Вики. Одинаковые — в зеленовато-коричневом пальто, черных полусапожках на высоком, прямоугольном каблуке и со стрижкой «каре» а-ля Линда Евангелиста. Ну, не со всех сторон, но почти со всех: из многочисленных зеркал и стеклянных дверей, находящихся в холле дорогого универмага. В этом универмаге она только что купила пальто и уходила в нем, проплывая вдоль зеркал с гордо поднятой головой и вежливой снисходительностью во взгляде.
Зрелище было невообразимо-прекрасным, но я, ошалев от магазинной кутерьмы — примерок, вопросов, сомнений: то цвет не тот, то рост, то размер, — я стремилась поскорее покинуть универмаг и обогнала подругу шагов на пять. Я шла, не оглядываясь назад, и лишь надеялась, что через пару метров она все же опустит голову — посмотреть, где начинаются ступеньки, иначе мне придется ее ловить, а ведь лестница широкая, и моя лучшая подруга Вика вполне может пролететь мимо меня.
Выйдя на улицу, я облегченно вздохнула, отдала Вике полиэтиленовую сумку, в которой отдыхал ее старый, собиравшийся на вполне заслуженную пенсию плащ, и посмотрела по сторонам.
Начало сентября, не слишком теплая, но все еще прекрасная погода. Солнышко светит, травка зеленеет… Последнее предложение я произнесла вслух.
— Наоборот, — убежденно, но задумчиво возразила мне Вика, словно рассуждая о чем-то своем.
— Почему? — удивилась я. Удивилась, обращаясь к подруге, но она неожиданно сорвалась с места и почти бегом бросилась вперед.
— Ну вот, — огорчилась я и двинулась за ней, сосредоточенно глядя под ноги — на сероватый, выцветший асфальт. — Отгадывай теперь загадки! Что там может быть наоборот? Солнце зеленеет? Вроде нет. Трава светится? Светит, но не греет… Осень наступила… Может быть, наоборот — это весна? А там что? Ласточка с весною в гости к нам, то есть в сени к нам летит. Ну конечно! Травка зеленеет, солнышко блестит! А где же Вика?
Вика стояла около кирпичного шестиэтажного дома в окружении раздетых молодых людей, вернее — не раздетых, а полуодетых, ну, короче, без пальто и курток, только в костюмах, а один даже без пиджака. Невеста в длинном белом платье и коротенькой фате радостно прыгала вокруг, иногда кидаясь на мою подругу и что-то крича ей в ухо. Расшитое бисером, блестками и еще чем-то сияющим платье сверкало и переливалось на солнце, как умело.
Завороженная этим блеско-сиянием, я подошла к Вике и молча встала рядом.
— Милочка, я не одна, — сказала Вика и указала на меня. — Я с подругой.
Невеста искоса меня осмотрела, с сомнением дернула носом — как бы поморщилась — и снова повернулась к Вике.
— Ах, Вико-чка, — нараспев произнесла она. — Я всю жизнь мечтала пригласить тебя на свадьбу. И вот ты здесь! Эт-то что-то мистическое!!
Словно в восторге, невеста всплеснула руками, а затем подтолкнула Вику к арке, ведущей во двор. Я последовала за подругой.
— Левый подъезд, второй этаж, там всего две квартиры, — крикнула она нам вдогонку.
Подъезд был грязноват, в нем пахло мышами, а вот лестница… Размерами и внешним видом она напоминала египетскую пирамиду вблизи.
— Она действительно об этом мечтала? — поинтересовалась я, с трудом преодолевая огромные ступеньки.
— Милка-то? Не помню, — пожала плечами Вика. — Когда-то мы жили в одном дворе. Немного дружили. Потом все разъехались…
Мы постояли на площадке между этажами, чтобы отдышаться, и медленно двинулись дальше, вскидывая ноги, как лошадь перед препятствием.
— Я о ней лет семь ничего не слышала, — продолжала рассказывать Вика, все еще тяжело дыша. — Даже не знаю, чем она сейчас занимается.
В одной из квартир открылась дверь, и на нас бросилась музыка. Не только на нас, во все стороны, просто мы оказались у нее на пути. Вика, опередившая меня на несколько ступенек, от неожиданности присела, а мне захотелось заткнуть уши. Зато теперь мы точно знали, куда идти.
Раздевшись в полутемном коридоре, мы повесили на переполненную вешалку Викино пальто и мою куртку и попали в комнату, заполненную «веселыми» гостями и родственниками. Праздник был «в разгаре».
В комнате вдоль одной из стен и на подоконнике располагались цветы: разноцветные астры, гладиолусы, хризантемы; там стоял также стол с едой и напитками, и я решила, что это «столовая». Для «гостиной» в ней было мало места и к тому же в гостиных не едят.
К Вике тут же бросились две красивые женщины в ярких платьях — обе высокие, черноволосые — и дружно завопили:
— Ой, Вика! Мы так давно тебя не видели!
— Ты так давно к нам не заходила!
— Мы так рады, мы так рады!
— Как ты выросла!
— Ты стала совсем взрослой!
— Ты совсем не изменилась!
У Вики задергался глаз: она ненавидела, когда с ней разговаривали, как с подросшим ребенком. Но она молчала, сжав зубы изо всех сил.
— Изменилась, — негромко прошамкала, не вставая из-за стола, растрепанная старушенция с недобрым взглядом. — И даже похорошела.
— Это Милкины мать и тетка, — шепнула мне Вика, когда ей удалось освободиться. — А седая — Милкина бабушка, она здесь главная.
Нас тут же усадили за стол.
Вернулись ребята с улицы; потом к столу подтянулись другие гости.
Рядом с нами села коротко стриженная брюнетка в мини-юбке. Ее ноги с успехом могли служить для рекламы колготок, а то, что якобы скрывала полупрозрачная блузка, притягивало взоры всех без исключения мужчин.
— Люська, и ты здесь! — обрадовалась Вика. — Сколько лет не встречались! А это моя подруга Юля.
Люся тоже была рада встрече. Оценивающе оглядев Вику, она одобрительно кивнула:
— Стильной девушкой стала! А живешь где?
— В Орехово-Борисово.
— А я на Юго-Западной. Приезжай в гости.
— Далековато, — вздохнула Вика.
— А я? — улыбнулась я Люсе. К ней я сразу почувствовала симпатию. — Я тоже хочу в гости.
— И ты приезжай, — доброжелательно улыбнулась она в ответ и снова обратилась к Вике: — Помнишь Ксеньку? Нет? Вон она, с гадюками на голове. В широких брюках в полоску и пушистой маечке.
Прическа указанной девушки — серо-черные пряди, уложенные кольцами — напоминала клубок шевелящихся змей, которые собираются разбежаться при первой же возможности.
— Она в соседнем дворе жила, не в нашем, — продолжала Люся, — а с Милкой училась в одном классе. Они до сих пор дружат.
— Мы с Люськой в одной школе учились, а Милка в соседней, — начала объяснять мне Вика. — Половина двора к одной школе относилась, половина — к другой. Наша школа была лучше!
— Про ту школьную вражду все давно забыли, — хмыкнула Люся. — Мы с Милкой туда недавно ездили, там всего одна школа осталась — наша. Во второй сейчас Детский центр искусств и спортивный клуб. Вот так-то!
— Ага, — кивнула Вика. — А вон тот брюнет, рядом с Ксенькой, он кто?
— Ксенька сидит со стороны невесты, она свидетельница. Брюнета рядом с ней зовут Паша. Дальше Милкины родственницы: мать Евгения, тетка Тамара и бабушка Ираида Афанасьевна. Это я для твоей подруги рассказываю, ты их знаешь. С другой стороны: жених Сеня, свидетель Юра, потом его девушка, за ней мать жениха и его сестра. Сестру зовут Ларисой.
Сбоку от Ларисы сидела я, рядом со мной — Вика. Разглядывать родственников молодых было неудобно.
— А напротив нас кто? — поинтересовалась я.
— Это коллеги Милкиной матери, учительницы из ее школы — «англичанка», «химичка» и «биологичка», а с краю — завуч Анатолий Петрович. Она их нам представляла.
Мы с Викой с раннего утра ходили по магазинам и успели проголодаться. Но на столе все было «слишком»: копченая колбаса слишком жирная, я ее даже пробовать не стала; сыр слишком острый, оливки слишком кислые, кусочки помидоров слишком сильно посыпаны мелко порезанной кинзой. При всей моей любви к помидорам счистить с них ненавистную кинзу не представлялось возможным. В результате я ограничилась салатом, в котором оказалось слишком мало майонеза.
— Внимание! — поднявшись с бокалом, провозгласила мать невесты Евгения. — А теперь выпьем за маму нашего молодого мужа Семена!
— Не нашего мужа, а Людмилы, — фыркнула тетка невесты Тамара.
— Она вырастила замечательного молодого человека для нашей обожаемой Людмилочки!
— Как же, вырастила — он ей с трудом до уха достает! — ядовито прошипела бабушка Ираида Афанасьевна. — Мы за нее уже пили, ты что, не помнишь?
— Давайте теперь, — не слушая родственниц, продолжала Евгения, — от души поблагодарим ее и…
— И выпьем за нас, — перебила сестру Тамара, пригубила свой бокал и вкрадчиво произнесла: — Горько.
— Горько! — закричал свидетель. — Горько!
— Горько! — нетерпеливо повторила тетка Тамара.
Половина присутствующих принялась кричать: «Горько!», «Горько!»
Милка встала, рассеянно посмотрела на кого-то из гостей и повернулась к поднявшемуся рядом с ней жениху. Он вытянул шею, но, чтобы поцеловать его, ей все же пришлось слегка нагнуться.
Жениху целоваться нравилось — это было видно даже по его спине.
Милкины мать, тетка и бабушка, повернувшись вполоборота, внимательно следили за молодыми. Разглядывая их заинтересованные лица, я подумала, что они очень похожи друг на друга: удлиненный овал, почти классические черты лица, не казавшиеся скучными благодаря немного вздернутому носу; прямые черные, длинные волосы, поднятые вверх — в замысловатые прически; открытый лоб, огромные темно-карие глаза…
Только бабушка, Ираида Афанасьевна, немного отличалась: постаревшая Кармен с глазами, как засохший чернослив.
По знаку Милкиной тетки все еще раз выпили шампанского за жениха и невесту. Сделав глоток, Вика поморщилась, а я лишь понюхала бокал — впечатлений вполне хватило, чтобы не пить на самом деле, а только изобразить.