— Она хотела сохранить записку, — веско произнесла Люська, делая ударение на каждом слове, — чтобы потом шантажировать Тамарку!
— А чего же Милка испугалась?
— Она испугалась, что про это убийство узнают посторонние. И вместо шантажа Тамарку будет ждать тюрьма, а быть племянницей убийцы Милке не понравится. Ее бабушка считала, что это дурной тон! Ну как?
— Это победа, — отметила я. — Пока что по очкам.
Вот и моя вторая версия уплыла в чужие руки. Точнее, в чужую, не менее логичную голову.
— Скоро будет нокаут, — самодовольно улыбнулась Люська. — А куда она делась?
— Кто? — удивилась я.
— Дама, за которой я по очереди. Куда же она делась? В кабинет? Я и не заметила.
В комнате рядом с регистратурой уже несколько минут надрывался телефон, к нему никто не подходил, только перед дверью приплясывал охранник, не решаясь заглянуть внутрь. На фоне светлой стены он выделялся темным зеленовато-коричневым пятном.
— Неудачная защитная окраска, — указала на него я. — В лесу бы его не заметили, а тут…
— Наоборот, — возразила Люська. — Это предупреждающая окраска, а не маскировочная, она тоже хорошо защищает. Он же тут один на весь коридор, нужно, чтобы его сразу было видно.
Телефон звонил и звонил, и охранник не выдержал. Оглянувшись по сторонам, он ринулся в кабинет. Секунд через семь-восемь он высунул голову в коридор и громко закричал:
— Эй, доктор, который врач! Подойдите к телефону! Из Боткина звонят!
Никто не отреагировал, но в этот момент открылась дверь восьмого кабинета.
— Следующий, — женским голосом произнес кто-то невидимый.
Люська дернулась, покрутила головой, потом вскочила и быстро исчезла в кабинете.
— А ты? Твоя версия? — повернулась ко мне Вика. — Она опять не получилась?
— Ну, вы же все приличные версии уже разобрали, — с неискренним равнодушием пожала плечами я. — Мне ничего не осталось.
— Для Шерлока Холмса это не повод складывать руки, — усмехнулась подруга.
— Так то для Шерлока Холмса… — промямлила я.
Новых оригинальных идей у меня не было, ни плохих, ни хороших, и мне неловко было в этом признаваться. Обе разумные версии были названы, а все остальное не заслуживало внимания. Например, вот это: Сеня угрожает Паше и для конспирации просит Алину написать для него записку или сам подделывает ее почерк. Но, во-первых, если угрожаешь смертью, лучше никого не впутывать, а во-вторых, он ведь по просьбе Вики написал часть записки и себя ничем не выдал. Я при этом присутствовала. Разве что автором записки был кто-то другой, тот, кому почему-то было выгодно, чтобы Паша думал, что ему угрожает Сеня. Или Милка думала, что ей угрожает Сеня. Особой логики во всем этом не было.
Еще Милка может угрожать Паше убить его в случае измены, но что-то не заметно, чтобы Паша собирался ее бросить. Похоже, что совсем наоборот. А если Милка хочет, чтобы он изменил ее зарплату? Однако в случае его смерти она ничего не выиграет, напротив — имеет шанс сесть в тюрьму. И при чем тут почерк Тамары или Алины? Может быть, Милку с Пашей хочет поссорить кто-то из них?
Оставалась Люська: детские обиды — это очень серьезно. Особенно для человека злопамятного. К тому же, взрослые обычно считают, что дети ни о чем не догадываются, а на самом деле… Хотя и нет веской причины кого-то сейчас убивать, а тем более — так странно угрожать. Впрочем, убивать не обязательно, достаточно просто «подставить». В данном случае ясно, кого — Тамару, конечно. На Люську это не очень похоже, но кто знает?..
Мы немного помолчали. Вика даже прикрыла глаза, размышляя о чем-то.
Минут через пять из кабинета вышла задумчивая Люська, в руке она веером держала выписанные ей рецепты. Вид у нее был удивленно-озадаченный.
— По-моему, он меня не узнал, — сообщила она. — Ни здравствуйте, ни до свидания. И смотрел сквозь меня, как будто я прозрачная. Зато медсестра у него — обалдеть!
— А?.. — раскрыла глаза Вика.
— Фигура идеальная, ноги — даже я позавидовала! А вместо лица — морда!
— Какая жалость! — без тени сочувствия ухмыльнулась я.
— Что ты, разве это жалость? Это радость! — поправила меня Вика.
— Для кого? Для него, что ли, радость?
— Понимаете, — продолжала рассказывать Люська, — он не только на меня не смотрел, что уже само по себе странно, он и на ее коленки не обращал внимания, хотя она их ему в нужный момент подсовывала. Мне показалось, что он слегка не в себе! Может, Тамарка ему новую записку написала? Думаю, что-то там, у них, произошло, а это подтверждает мою версию, ведь так?
Она убрала рецепты в сумочку, в регистратуре заплатила за визит к врачу, и мы неспешно удалились, размышляя каждая о своем.
— Я на работу, — у входа в метро сообщила нам Вика. — Вечером позвоню.
И растворилась в стеклянных дверях, распавшись на несколько изображений.
— А мы куда? — спросила я Люську. После ухода из поликлиники я к ней незаметно приглядывалась, стараясь обнаружить подтверждение принятой мною версии. Хоть моя новая версия и хромала на обе ноги, но все же это лучше, чем совсем никакой.
— Поедем к Милке в магазин, — предложила она. — Отсюда недалеко, на троллейбусе доедем. Вон он идет!
В него, в троллейбус, мы вошли последними, свободных мест уже не было, мы прошли в конец салона и встали у окна.
— Почему ты на меня так смотришь?! — прищурилась Люська с потенциальной угрозой.
Ну что тут скажешь в ответ? Надо бы ее как-то допросить… Или расспросить… То есть как-нибудь раскрыть.
— Люсь, признайся, — осторожно начала я, — ты ведь Тамарку до сих пор ненавидишь?
— Нет, вовсе нет! Я ее равнодушно презираю.
— И тебе не хочется ее убить?
Она в недоумении уставилась на меня и вдруг воскликнула:
— Боже мой! Ты, что же, думаешь, я в этом замешана?!
Я виновато улыбнулась, словно извиняясь за неподобающие мысли.
— Подожди, подожди! Это я, по-твоему, написала записку Тамаркиным почерком?! — Люська громко выкрикивала слова и уже почти дымилась от ярости.
Пассажиры троллейбуса стали на нас оглядываться. Мне захотелось уменьшиться в размерах.
— Значит, ты думаешь, что я убью Тамарку и все свалю на Лёню, которому она якобы угрожала?! — продолжала горячиться Люська. — И все подумают, что Лёня из самозащиты ее убил?! Или наоборот — убью Лёню и все свалю на Тамарку?!
— Да верю, верю я, что ты тут ни при чем, — неловко пробормотала я и ухватилась за поручень при повороте троллейбуса. — Ну успокойся, я же не нарочно. Ну, обстоятельства такие, что же делать?!
— Нет, ты послушай, — с силой дернула меня за руку Люська. Рука не отвалилась просто чудом. — Не будь там Милки, я бы ей, конечно, отомстила. Но вовсе не так, как ты думаешь! Я бы ей анонимные записки писала! Примерно следующего содержания: «Ваш муж и я много лет состоим в интимной связи! Я наконец решилась сообщить Вам об этом, чтобы и Вы порадовались вместе со мной»! Или по-другому: «Прошу повлиять на Вашего мужа, чтобы он перестал петь серенады под моими окнами и дарить дорогие подарки. Жильцы моего подъезда посоветовали мне обратиться к Вам. А недавно Ваш муж подарил мне „мерседес“.» Вот так-то!
— Почему же не пишешь?
— Милка может вычислить, — вздохнула Люська. — Да и стыдно как-то… Я же не в детском саду! Идем, нам сейчас выходить.
Магазин, захудалый универмаг, находился рядом с остановкой. В нем не было ни одного покупателя.
Милка сидела за прилавком, сложив руки, как купеческая дочка у окошка. Вокруг нее на подставках висели желтоватые цепочки, длинные бусы из искусственного жемчуга и шерстяные шали.
Милка скучала. Нам она не обрадовалась. Ни она, ни охранник Юра, которому тоже нечем было заняться. Сени поблизости не было.
— Где начальник? — вежливо поинтересовалась Люська, имея в виду Пашу.
— В банк уехал, — ответила Милка и положила на прилавок правую руку, выставив напоказ обручальное кольцо. — Должен вечером вернуться. А что-о?
— Может, у вас есть для меня работа?
— У нас — одни убытки, — отрезала Милка тоном капризной хозяйки. — Приходи на той неделе, и лучше — одна.
— Огурцы с помидорами перемешать?
— Не надо. Разложи их красиво на блюде, и все.
Мы с Люськой резали овощи. Резали почти с самого утра, часов с десяти. Овощи, сыр, колбасу, всевозможные салаты, снова овощи…
Тамара всё утро пекла блины, Евгения закупала продукты на рынках и в магазинах, а мать молодого мужа мыла и протирала посуду, а затем накрывала на стол.
Лёня работал в первую смену, Алина училась, Милка, Паша, Сеня и Юра занимались оргвопросами, то есть утрясали всякие формальности.
Похороны были назначены на три часа.
Все уже ушли, в квартире оставались только я и Люська. Поставив на стол последнее блюдо с овощами, мы заперли дверь и отправились на кладбище, благо до него от дома минут десять пешком. Остальные еще раньше поехали в морг.
У подъезда мы встретили Вику и на кладбище пришли ровно в три. Наших еще не было.
— Неужели мы их пропустили? — удивилась Вика. — Давайте до могилы прогуляемся. Где она, в сорок восьмом квадрате, да?
Мы свернули направо, пробежали по аллее мимо усыпальницы мафиози — никого, вернулись обратно по центральной аллее — никого! Мне стало как-то нехорошо: уж не случилось ли чего по дороге?
— Лучше здесь, у входа, подождать, — предложила я и присела на ближайшую могильную плиту.
Я опять была в черном — длинной юбке и свитере-тунике, что наконец-то соответствовало событию. Впрочем, вспомнив утром отношение ко мне Тамары и Евгении, я подумала, не одеться ли мне, для разнообразия, в белое. Но решила не искушать судьбу.
Из-за теплой погоды пальто и куртки мы оставили дома.
— Что нового? — спросила я. — Есть идеи?
Вика и Люська стояли рядом, сесть на пыльный гранит они не решились и нетерпеливо постукивали каблуками, в ожидании поглядывая вокруг.
— Про угрозы? — встрепенулась Люська. — Надо подождать немного, глядишь — кто-нибудь и проявится!