— Наташке нужен отец, — отрезала она.
— Ты что, какой из него отец! — изумленно воскликнула я.
— Тише, — зашипела Вика, сдирая кожицу с очередной сыроежки. — Он собирается нас с тобой защищать. Не понимаю, почему ты его прогнала?
— Он так сказал?! — удивилась я, невольно повысив голос. Защитник пошевелился, раскладушка заскрипела, и я замерла с подосиновиком в руке. Когда скрип прекратился, я продолжала:
— Ин-те-рес-но… От кого это он собирается нас защищать?
— Подожди, подожди, — остановила меня Вика, взмахнув ножом, которым чистила грибы, — он что-то не так мне сказал?
— Он неправильно объяснил. Вернее, он все правильно понял, но сказал неправду.
Вика в недоумении уставилась на меня, поэтому, бросив шляпку подосиновика в кастрюлю, я добавила:
— Он уехал, не попрощавшись. Лучше ты его сама расспроси.
Мы пошли в дом варить грибы. Там можно было разговаривать свободней, так как спать на раскладушке и одновременно подслушивать у раскрытого окна было невозможно, а за раскладушкой я, на всякий случай, следила. Я еще раз рассказала обо всем, что со мной произошло, а Вика внимательно слушала, стоя у плиты в маленькой кухоньке размером на одного стоящего человека.
— Как бы там ни было, приятеля моего надо как-то использовать, — чуть подумав, произнесла она. — Продемонстрируй его всей деревне, если это деревенские — могут испугаться, а если нет — будут всем рассказывать, что у тебя есть охранник. А письмо могла написать чья-то родственница. Разве у колхозников родственников в Москве нет?
Защитник заворочался на раскладушке, потом привстал, опираясь на локоть, и стал озираться по сторонам.
— Что это он забеспокоился? — удивилась я.
— Там прошел кто-то мимо изгороди, — пояснила Вика, выглянув в окно. Ей, довольно высокой, если сравнивать со мной, было видно намного больше.
Она помешала грибы ложкой, изловила кусок грибной шляпки и протянула мне попробовать.
— Подберезовик, — определила я.
— А с закрытыми глазами узнаешь? — заинтересовалась подруга. — Только на вкус? Да? Сейчас проверим!
Я закрыла глаза, разжевала предложенный гриб и объявила:
— Опенок. Он сладковатый на вкус, душистый.
— А это что?
— Лисичка. Она плотная и слегка резиновая.
— Точно. Вот вам, господин эксперт, еще один экземпляр.
Я положила его в рот и раскусила. Вкус был необычным.
— Это еще что?! — в недоумении воскликнула я и, выплюнув гриб, стала его рассматривать. — На вид опенок, но такая гадость.
— Горький?
— Нет, но острый какой-то. Неприятный. Отравить меня хотите? — спросила я, подозрительно посмотрев на Вику. Разные нехорошие мысли о Защитнике вихрем пронеслись в моей голове.
— Мы же тоже эти грибы есть собирались, — обиженно сказала она. — Теперь придется подождать до утра — если не помрешь, мы их завтра съедим.
Под вечер я провезла Защитника по всей деревне, останавливаясь на каждом углу и заставляя его выходить из машины — открывать багажник, заглядывать в мотор, то есть делать все, что сможет придумать.
У магазина мы увидели привязанную Грозу, все еще в зеленую полоску: обладавшая повышенной общительностью Ирина вышла на разведку и, стоя в очереди, о чем-то беседовала с покупателями. А может, и с продавцами.
Между сидящими на ступеньках магазина и продающими овощи со своих участков колхозниками прыгала Лера. Мне показалось, что она к чему-то прислушивается — Ирина вполне могла дать ей такое поручение.
Вдруг к Лере подскочила пестрая собачка и залаяла так, что копающийся в моторе Защитник в ужасе подпрыгнул. Лера остановилась, но собачка носилась вокруг нее, захлебываясь в истерике.
— Будешь лаять — съедим! — угрожающе заявила Лера.
Собачка вдруг замолчала и скрылась неизвестно куда. Продавцы овощей возмущенно переглянулись.
Утром разыгрался скандал. Точнее, скандал разыгрался ночью, а утром обнаружились его последствия: когда я варила кофе, из комнаты «для гостей» вышла невыспавшаяся Вика с исписанным листком в руках.
— На, читай, — буркнула она, заглянув на кухню, — и жди, пока я успокоюсь.
Вика не умела долго злиться, мы обе это знали, и я надеялась, что, умывшись и почистив зубы, она обретет нормальное расположение духа.
Полстраницы было исписано и зачеркнуто, видимо, предназначалось не мне, а внизу были слова: «Миша мне все рассказал. Ему угрожали, в него даже стреляли. Ты его просто недооценила».
Я его вообще не оценила, подумала я, обожглась горячим кофе, в который забыла положить сахар, и отставила чашку.
— Кто же ему угрожал? — принялась размышлять я. — И когда стрелял? Он же из дома не выходил. В окно, что ли, кто-то стрелял? Промазал и попал в банку с вареньем?
Я не стала ждать, пока Вика успокоится, и пошла ее искать. Вика нервно ходила по дорожке и курила.
Я задала ей те же вопросы, что и себе, повторив про разлитое на полу варенье. Что-то, связанное с этим вареньем, не давало мне покоя.
Вместо ответов на вопросы подруга побежала будить Защитника, бросив горящую сигарету в цветочную клумбу.
В другое время я бы обиделась, а сейчас рванула за ней. Однако Вика захлопнула дверь в комнату у меня перед носом, собираясь провести допрос при закрытых дверях.
Я перелила остывший кофе из чашки в кастрюльку и опять поставила на плиту. Из-за двери доносились приглушенные голоса, но смысл разобрать было нельзя: разозлившись, Вика никогда не кричала, она шептала и шипела, а также писала записки. Эта привычка сохранилась со времени ссор с первым мужем, когда грудная Наташка спала в той же комнате.
Кофейная пена зашевелилась, я подхватила кастрюльку, но в этот момент из комнаты вылетела Вика, промчалась мимо меня, на бегу схватив спички с плиты, и выбежала из дома, едва не упав с крыльца.
От неожиданности я поставила кастрюльку с кофе обратно на плиту и хотела бежать за подругой, но, как только я повернулась спиной к плите, кофе сказало «Уф-ф-ф» и поползло из кастрюльки, заливая плиту грязными хлопьями.
— К пчелам близко не подходи! Они табачного дыма не любят! — крикнула я Вике, раскрыв окно, и вернулась к плите, на которой булькали остатки кофе.
Отсутствие Защитника мы обнаружили лишь перед обедом. Пока я накрывала на стол, Вика осмотрела комнату и обошла вокруг дома.
— Куда он делся, черт проклятый, — ворчала она. — А ты куда смотрела?
— Я плиту отмывала, пока ты под яблонями бродила, — ответила я. — А потом обед варила. Правда, я слышала какой-то шум, но подумала, что это Гамма. И вообще, он мог удрать через окно. Вещи целы?
— Нет там никаких вещей!
— Твои вещи целы? — повторила я, разливая по тарелкам грибной суп. — Садись туда.
— Мои вещи на месте, даже деньги. Я проверила.
— Ну, мы это уже проходили, — заметила я. — Он давно в Москве. Успокойся, ты же его не любишь. И он тебя тоже. Я тебе не говорила, но он и ко мне приставал.
— Догадалась уже, — мрачно бросила Вика. — Я ему сцену ревности устроила. А он сбежал, скотина!
— Ничего, мы тебе другого найдем, — авторитетным тоном заявила я Вике.
— Что-то ты себе никак не найдешь! — фыркнула она.
— Мне он нужен не только «для дела и тела», но и для души. Я собеседника ищу, — доев суп, я положила ложку и посмотрела на подругу, ожидая критики. — И у него должны быть такие достоинства, которые, по-моему, с жизнью не совместимы.
Вика хмыкнула, но комментировать не стала.
Я поставила на стол сковородку с картошкой, при этом мой взгляд упал на полку, где стояли банки с вареньем. У меня опять мелькнула неясная мысль о варенье, но я не смогла на ней сосредоточиться.
— Почему ты хлеб в магазине не покупаешь? — спросила Вика, положив себе салат из помидоров. Она все ела с хлебом, а привезенный из Москвы батон мы еще вчера скормили Защитнику.
— Там хлеб с мухами, — коротко ответила я, не уточняя, что даже такой хлеб бывает два раза в неделю, и за ним надо стоять в очереди полтора часа.
— С какими мухами? С живыми?
— С печеными. Знаешь анекдот про батон с изюмом? Ирина этот хлеб для козы покупает. Она мух ест.
— Кто ест? — в притворном испуге воскликнула Вика.
— Коза.
Пока я наливала в чашки чай, Вика выбирала варенье. Больше всего она любила малиновое. Когда она взяла банку, у меня возникла идея.
— Стой! — приказала я. — Поставь банку обратно и иди сюда. Я поняла кое-что, но еще не все. Твой За… твой Миша заявил, что в него стреляли.
— Ты хочешь сказать, что попали в банку с вареньем?
— Сейчас проверим.
Я потащила Вику к двери, потом к окну.
— В полку с вареньем можно попасть и из двери, и из окна, — сказала она, с недоумением глядя на меня.
— Я сначала тоже так решила. А сейчас меня осенило. И тебя тоже должно!
Вика сдвинула брови, наморщила лоб, огляделась и пожала плечами.
— Думай! — настаивала я. — Ты все знаешь, должна сделать тот же вывод.
Подруга вздохнула и обреченно задумалась.
— Да не морщи ты лоб, это внешний признак мышления, а тебе нужно мозгами шевелить, не бровями.
— Ты ведь ищешь пулю? — наконец спросила она.
— Искала. Но не было никакой пули. И выстрелов не было. Так что он тебе солгал! Если бы пуля попала в банку, были бы осколки и, что самое главное, следы варенья на полке. А их не было!
— Вытер. И осколки собрал.
— Тогда были бы следы от ботинок. Когда в человека стреляют, он нервничает. Что, он будет все осколки собирать? А если будет, то в варенье не наступит?
— Но ему же угрожали, — возразила Вика.
— Скорее всего, нет.
Я немного помолчала, пытаясь вспомнить, как выглядела лужа варенья на полу, и продолжала:
— Лужица была очень аккуратная, как будто варенье просто вылили из банки.
— А где банка?
— Не знаю… Я не искала, — огорчилась я.
— Срочно ищем пустую банку из-под варенья. Как она выглядела?
— Банка высокая, квадратного сечения, с нарисованным на стекле Дедом Морозом и надписью «С Новым годом». И с завинчивающейся пластмассовой крышкой красного цвета.