Обсудив с Толстиковым последние сообщения, Аверин решил брать «покупателя». Задержали его на выезде из города. Он спокойно предъявил паспорт на имя Зикретова Ивана Ивановича, кузнеца из поселка Бедово Павлодарского уезда. Николай Букин предложил Зикретову пройти в милицию, так как в паспорте имеется помарка, что требует пояснений. «Там, на месте, — добавил Николай, — вы можете предъявить другие документы». Кроме Зикретова для проформы задержали еще троих крестьян, а затем всех их привели во двор милиции. Внимательно изучив документы Зикретова, начальник милиции Толстиков установил, что в паспорте действительно имеются исправления. При личном обыске у Зикретова были найдены два пистолета, записная книжка, а также два небольших листа с текстом воззвания и приказа № 1.
Поздно вечером в здание ЧК пришла Коршунова и сообщила, что Кирилл, увидев, как был задержан «покупатель» (она назвала его Астафьевым), кинулся домой и спустя пять минут умчался на хозяйской лошади в сторону Славгорода.
— А-а, гады, тикають, учуяли запах жареного, — сказал, выслушав ее, Толстиков. — Ладно, мы сейчас же примем меры. А вы идите домой к детям, спасибо вам.
Утром Зикретов-Астафьев дал подробные показания. Он сообщил, что слил свою организацию уездного комитета «сибирского крестьянского союза» с подпольными группами «союза крестьян и казаков», которым руководил Юрьев.
— Дело проиграно, надо уметь смотреть правде в глаза, — добавил Астафьев, — Жаль, мы долго согласовывали с Юрьевым и Найдой планы удара.
— А кто консультировал Найду? Вы или Юрьев? — вступил в разговор Толстиков.
— Юрьев, а затем его человек, какой-то Кирилл. Я Найду не знаю лично.
В отличие от Астафьева Юрьев долго не давал показаний, пытался выкрутиться — все-таки сказывалась богатая практика работы в охранке. Но постепенно чекисты выяснили степень вины всех участников антисоветского подполья, установили их планы, степень готовности к восстанию. Оказалось, что многие рядовые участники фактически отошли от контрреволюционной деятельности, а крестьяне, в прошлом из заблуждений помогавшие эсеровским провокаторам, теперь охотно вскрывали связи подполья и бандитов, указывали, где преступники могли спрятать оружие, награбленные вещи, зерно, муку.
Выяснилась неприглядная роль Юрьева по вербовке сообщников в кооперации, отдельных службах военкомата, других учреждениях. Губернский суд сурово наказал главарей, милостиво обошелся с теми, кто был обманом и угрозами вовлечен в опасную авантюру.
Трудный, запутанный узел последышей эсеровщины в павлодарском Прииртышье был распутан.
Н. ЕгоровФАЛЬШИВЫЙ БРИЛЛИАНТ
Поверь и найди…
Над базаром стоял обычный гомон, в воздухе висел смешанный запах овощей, ранних фруктов, кипящего масла, конского пота и навоза. Было довольно жарко, но людей не смущала эта жара, и они с озабоченным видом сновали от воза к возу, чтобы прицениться к яблокам или луку, арбузам или иной зелени.
Сажин, ловко лавируя в людской толчее, уверенно пробирался вперед, раздумывая о том, что и как докладывать о своей поездке в Джаркент. Выводов — четких и ясных — не было, и это беспокоило больше всего. «Четки… Вот они лежат в полевой сумке как вещественное доказательство очередной попытки нарушить советскую границу. Но только ли? Для чего они были нужны? У старообрядцев четки-лестовки грубы и невзрачны. А эти…»
— Да отстань ты, антихрист. Ну чего ты, дьявол, прицепился ко мне? — прервал размышления Сажина раздраженный женский голос.
— Пройдем, гражданка спекулянтка, в отделение, — послышался мужской голос.
Сажин протиснулся сквозь десяток базарных зевак и увидел, что молодой милиционер держит за локоть какую-то женщину в черном, по-старушечьи повязанном платке. Она, удерживая одной рукой ведро с лепешками домашней выпечки и задыхаясь от злости и страха, пыталась другой оторвать широкую мужскую пятерню.
— Да отстань же ты, дьявол, от меня.
Сажин недовольно сдвинул брови. «Усердье не по разуму… Конечно, в стране трудно с хлебом. Но не такие вот виноваты в этом. Может, эта бабенка от себя горсть муки оторвала, чтоб выручить копейку на что-то еще более нужное». Боковым зрением Сажин заметил, как рядом грязная рука змеей скользнула по чьим-то штанам. Сажин протиснулся к милиционеру и негромко, почти на ухо сказал ему:
— Тут карманник орудует, а вы с женщиной связались!
Милиционер зыркнул на Сажина, и тотчас выражение лица его сменилось. «Узнал, должно быть», — машинально отметил Сажин и, поведя взглядом, кивнул на тесную кучку людей.
Милиционер отпустил женщину, отчеканил: «Ясно, товарищ начальник!» — и бросился в сторону. Глядя ему вслед, Сажин почувствовал, как его схватили за рукав и буквально потащили. Настороженность тотчас сменилась усмешкой — «спасенная» им женщина тянула его в сторону от места, явно ей неприятного.
— Ой, спасибо тебе, родимый! Век христом помнить буду. Выручил ты меня от супостата. Дай тебе бог счастья, — тараторила женщина, оглядываясь не столько на Сажина, сколько в ту сторону, где милицейский свисток уже рассыпал переливчатую трель. Как всегда в таких случаях, хлынул в ту сторону народ. Раздался азартный крик «Держи вора!», лупоглазый парень по-разбойничьи засвистел в два пальца, испуганно запричитали старушки.
Наконец, женщина остановилась, отпустила руку Сажина. Поставив ведро на землю, она быстро заправила под платок выбившиеся волосы. Щеки ее тронул румянец, большие чистые карие глаза молодо блестели, а когда она повернулась в сторону базара, под темной кофтой богомолки выпукло обрисовалась высокая грудь.
— Казачка, что ли? — грубовато спросил Сажин.
— Муж был из казачьего сословия, а я нет.
— Был?..
— Его в девятнадцатом то ли анненковцы, то ли колчаки, сказывают, порубали, — голос женщины потускнел, и между бровями прорезалась четкая складка. На миг она опустила лицо. Но тут же подняла голову, и ее глаза скользнули по фигуре Сажина.
— Как же мне отблагодарить тебя, благодетеля моего?
— Да чего уж там.
Вдруг лицо женщины залила краска, и она, опустив глаза, сухо и гордо бросила:
— Не думай чего там охального. Я не шалапутная.
— Ну зачем ты так, — построжел Сажин. — Я к тебе как к человеку…
Женщина подняла глаза. Настороженность во взгляде опять уступила место женскому кокетству.
— А вообще-то ты женщина опасная.
— Чем же, товарищ начальник… милиции?
— Это тебя бог надоумил, что ли? — улыбнулся Сажин, успев заметить и лилейно-молочной свежести шею, и гайтан крестика. Обращал на себя внимание и подбор слов, которыми была пересыпана речь молодайки.
— А что, или в бога верить нельзя?
— Верить у нас никому не запрещается. Только не понимаю, какой от этого толк. И обидно, сколько еще женщины будут оставаться Матренами безгласными.
— А я не Матрена.
— Неужели?
— Настасья я. Агафонова по батюшке, а по мужу убиенному Самолетова.
— Ну, а я Сажин Петр. Правда, не начальник милиции… — Сажин улыбнулся. — Фамилия у тебя знатная.
— А что тут такого? Прадед, сказывают, у моего Мити паромщиком был.
— Вон, значит, что! Однако, заговорился я с тобой, Настасья, — глянул Сажин на часы.
— Да и я тоже. Возьми вот, — сунула она Сажину в руку пару лепешек. — Да бери, бери. Это от чистого сердца, как человеку.
— Так ведь я же, по-твоему, милиционер…
— А что, разве средь милиционеров людей нет? — с вызовом бросила Настасья. Это было так неожиданно, что Сажин не нашелся, что сказать, и молча смотрел на нее.
— Спасибо, — наконец проговорил он. — А где найти тебя? Ведь я твой должник.
— А ты в человека поверь — и найдешь, — опустила глаза, повернулась и пошла. Шагов через пять она оглянулась. И то ли черный платок так оттенил лицо ее, то ли еще отчего, но улыбка ее вроде была печальна.
— Прощай, служивый!
— До свидания, Настасья!
Лицо молодайки дрогнуло, она слегка взмахнула рукой, и людская круговерть скрыла ее из глаз…
Четки
Зайцев долго молча рассматривал привезенные Сажиным с границы четки. Выглядели они не совсем обычно. На прочный шелковый шнурок были нанизаны круглые шарики вперемежку с шаровидными коричневыми многогранниками. К одному такому многограннику присоединялся черный цилиндрик, похожий на желудь, а напротив него были нанизаны три желтых диска, разделенные пятерками шариков.
— Занятно, занятно, — пробормотал Зайцев, осторожно трогая каждый диск толстым пальцем. Наконец, он вскинул голову. — Ну-ка, Петр Иванович, расскажи подробнее, как попала к тебе эта вещица.
Сажин кашлянул в кулак, привычно тронул большим пальцем «английские» усики, заметно отросшие за прошедшую неделю, и стал докладывать.
В Джаркентском ОГПУ Сажина встретили дружелюбно и тут же включили в дело: ожидали прорыв банды через границу, и чекисты собирали в помощь пограничникам коммунистический отряд. Сажину не нужно было долго объяснять, что делать. Он сразу отправился на конюшню и попросил оседлать коня. Выехав из райотдела, Сажин проскакал широкими улицами и на выезде из города встретил участкового милиции Третьяка.
— Никак в гости к нам? — поинтересовался тот.
— Да нет, к нам гостей ждут, вот я и тороплюсь на заставу. А вы?
Третьяк покосился на Сажина, подумал, чесанул за ухом.
— Черт. Вот не ко времени. Ну, ладно, езжайте потихоньку. Я догоню вас. Мне надо тут заскочить в одно место, — и он бросил коня в намет.
Через полчаса Третьяк нагнал Сажина. Всю дорогу ехали молча. Третьяк настороженно крутил головой и часто похлопывал коня по шее. Раза два он останавливался, зачем-то переседлал своего Серко и, не глядя на Сажина, словно оправдываясь, сказал, что потник сбивается, потому что проклятая животина хитрит и не дает затягивать подпругу.
До поселка, в котором размещалась застава, добрались засветло без происшествий.