ы строительного участка, где работает Синкин.
— Стрелка Архипова я знаю, — сказал Депутатов. — Сейчас он несет охрану моста через Каратал.
— Пожалуй, с него и начнем, — сказал Шляков.
— Хорошо. Я быстро сбегаю к командиру, узнаю, когда у того дежурство по графику.
Ранним утром следующего дня Шляков уже сидел в постовой будке у железнодорожного моста. Архипов только что сменился с поста и теперь с тревогой поглядывал на Шлякова, все еще не понимая, чего хочет от него чекист.
Расспрашивая Архипова о делах по службе в отряде и о недостатках в организации охраны моста, Шляков заметил:
— Видать, вы здесь недавно?
— Да, всего два месяца, — отозвался Иван Петрович. — Меня перевели в эту часть со станции Лепсы.
— А там какие объекты охраняли?
— В основном кассу второго строительного участка и кассира в день получения им денег в Госбанке.
— А кто там работает кассиром?
— Синкин. Из-за него-то и пришлось мне переехать в Уштобе…
— Почему?
— Поругался я с ним… На нашего брата смотрит свысока.
— Как так?
— Да так вот. По его мнению, мы не люди, а быдло. Так он назвал меня как-то, ну я его и отчистил. А командир, не разобравшись, признал виноватым меня, ну и перевел сюда. Ну и пусть, здесь не хуже.
— И часто вы с ним ругались?
— Да нет, раза два-три, не больше. Я пожаловался своему командиру. Он, правда, говорил с главным бухгалтером, с начальником стройучастка. Не помогло. А я не мог уже больше терпеть его.
Архипов некоторое время помолчал и, как бы оправдываясь, продолжал:
— Я потом перестал даже разговаривать с ним. Так нет же, найдет, за что зацепиться. Однажды посмотрел на меня зло и ни с того ни с сего говорит: «Что ты тут стоишь, как истукан. Отойди подальше». Я ответил ему, что стою на положенном мне месте. Ну и поругались опять… Ну какой я истукан, посудите сами! Стою на боевом посту, охраняю социалистическую собственность… Нет, не случайно это у него. Посмотрели бы вы на него — как сыч, так и сверлит каждого своими круглыми неподвижными глазами.
Все это Архипов рассказывал в несколько повышенном тоне, и Шляков невольно подумал о том, что отношения Архипова с Синкиным такие, что, пожалуй, от допроса его в качестве свидетеля надо воздержаться.
«На кого же похож этот Синкин? — снова подумал Шляков, вспоминая, как Архипов сравнивал его с сычом. — Где-то я видел такое лицо, но когда и где?»
В этот же день они с Депутатовым нашли несколько человек, родившихся и до недавнего времени проживавших в пограничных районах Семиречья. В их числе были: кассир Савельев, уроженец Тополева мыса Зайсанского района, стрелок местного взвода охраны Донцов, уроженец села Покровка Урджарского района, Митько — из села Константиновка Лепсинского района.
— Не исключено, что они могли знать Синкина по службе в белой армии, а возможно, и раньше, — сказал Шляков. — Надо поговорить и с ними.
Но два дня подробных разговоров ничего существенного не добавили к делу: перечислив ряд фактов враждебного поведения Синкина, все эти люди заявили, что не знают его по событиям гражданской войны. И только старший бухгалтер второго строительного участка Николай Никитич Усов рассказал, что от кого-то из своих земляков слышал, что Синкин был офицером в царской армии, а в гражданскую войну служил в отрядах белых. Сам же Синкин якобы рассказывал Усову о том, что служил еще до революции в Джаркентской таможне, а в империалистическую войну был в ополчении.
Шляков в этот же день выехал на станцию Лепсы и, узнав от командира части, что Чекунов с вечера заступит на дежурство у кассы стройучастка, с наступлением темноты направился туда. Его ожидала непредвиденная неожиданность.
— Спустя дня два-три, как вы уехали, — рассказал Чекунов, — Синкин подал заявление о переводе на работу в Матайский участок стройконторы. Чем он мотивировал свою просьбу, я не знаю, но начальство пошло ему навстречу.
— Может быть, там место лучше?
— Да что вы! Тут хоть река есть, летом купайся, сколько хочешь, круглый год рыбалка, а он, видимо, старый рыбарь, не раз хвалился, что знает, где рыба водится. А там что? Один песок, — закончил Чекунов, махнув в сердцах рукой в сторону станции Матай.
— Что ж, выходит, мы спугнули его, — задумчиво проговорил Шляков и вновь обратился к Чекунову:
— А жена его здесь?
— Нет, уехала с ним.
«Не следовало мне ходить в контору стройучастка, — подумал Шляков и тут же отбросил прочь эту мысль. — Вероятно, причиной отъезда его явилось что-то другое», — решил он и, пожелав Чекунову успешного дежурства, пошел на вокзал, в комнату линейного уполномоченного, где и скоротал остаток ночи на деревянной скамье, принесенной сюда из зала ожидания вокзала, а утром, выпив стакан чаю в буфете, принялся за свои дела. Затем с товарным поездом выехал на станцию Матай.
Убедившись, что, по крайней мере, в ближайшие недели Синкин не исчезнет из этих краев (он купил небольшой домик, оба с женой устроились на работу) и переговорив с уполномоченным линейного отделения на станции Матай, Шляков возвратился в Алма-Ату.
А здесь его ожидал сюрприз. Оказывается, Рыжев узнал, что в Джетысуйском губотделе ОГПУ уже в течение нескольких лет занимаются розыском Синкина.
— Ну, Саша, тебе, кажется, повезло! Давай обговорим твои задачи и езжай в губотдел. Сегодня как раз приезжает в Алма-Ату на республиканское оперативное совещание Николай Лукич Маевский, в основном он занимался этим делом и расскажет тебе, как и что делал. А затем приезжайте вместе с ним — я это согласовал с его руководством. Рассмотрим материалы — и будем решать.
Рыжев был в приподнятом настроении и, как всегда в таких случаях, неторопливо расхаживал по кабинету. Потом подошел к Шлякову и, подавая руку, сказал:
— Если вопросов нет, желаю успеха…
Николай Лукич встретил Шлякова радушно и заговорил первым:
— Так, так, — проговорил он протяжно, — значит, это с вами мы делали одно дело и, как вы увидите, неплохо, — он встал и неловкой походкой, напоминавшей о тяжелом ранении в спину на фронте первой мировой войны, направился к сейфу, вынул дело и подал Шлякову: — Ознакомьтесь с материалами, а потом обговорим, как и что…
Это было объемистое дело, свидетельствовавшее о весьма кропотливой работе Маевского по документации преступной деятельности Синкина в годы гражданской войны в северном Семиречье.
Первым, что увидел Шляков, была фотокарточка Синкина. Присмотревшись к ней, вспомнил, что он видел ее ранее — в документации на разыскиваемых государственных преступников.
«Так вот, оказывается, где я видел тебя, Синкин!» — подумал Шляков.
— А ну, давай посмотрим, почему разыскивало тебя государственное политическое управление Семиречья, — проговорил он уже вслух, переворачивая лист бумаги с наклеенной на него фотокарточкой Синкина.
Следующим документом в деле было отпечатанное на машинке заявление жителя села Бахты Кудинова Леонида Ильича, адресованное коменданту 50-го отряда пограничных войск ОГПУ и подписанное заявителем 27 февраля 1926 года:
«В конце 1925 года в Бахты прибыл и поступил на работу кассиром в местное отделение Госбанка известный мне по 1918 году Синкин.
В июне 1918 года, — писал далее Кудинов, — село Подгорное Лепсинского уезда подверглось неожиданному нападению белой банды, прибывшей из-за границы, города Чугучака Синьцзянской провинции Китая. Стоявший в селе партизанский отряд Маяко и комиссара Гвозденко не успел развернуться к бою и был разгромлен…»
Далее явствовало, что Синкин проходил службу в царской армии, в 1905 году окончил омскую школу прапорщиков, в 1906 году был демобилизован из армии, затем служил в Российском консульстве в городе Чугучаке, после — надсмотрщиком, старшим надзирателем и, наконец, помощником начальника заставы в Джаркентской и Хоргосской таможнях. С 1914 года до Февральской революции Синкин, призванный в армию, оставался в Джаркенте, обучая новобранцев, стал поручиком. Великую Октябрьскую социалистическую революцию встретил враждебно.
Шляков знал, что Советская власть пришла в Семиречье в марте и первой половине апреля 1918 года, что уже в апреле этого же года в Верном вспыхнул мятеж офицерско-кулацкой верхушки, который был подавлен с помощью отрядов Красной гвардии, прибывших из Ташкента. После этого один за другим последовали мятежи, в ряде станиц северного Семиречья — Урджарской, Саркандской и других мятежники разоружали местные красногвардейские отряды, жестоко расправлялись с большевиками, работниками совдепов, красногвардейцами, беднотой. На помощь местным совдепам и их вооруженным силам из Верного были брошены отряды Ивана Мамонтова, Николая Затыльникова и другие части.
«Так где же Синкин был с марта 1918 года до конца 1925 года?» — мысленно спросил себя Шляков и, просматривая последующие документы дела, вскоре увидел материалы о выселении Синкина из села Бахты в 1926 году как бывшего офицера белой армии. Среди этих документов находилась справка, составленная еще в 1920 году.
В справке указывалось, что, скрываясь в Чугучаке, Синкин узнал о возможном скором прибытии туда экспедиционной части Красной Армии и в ту же ночь скрылся из Чугучака. Тайком пробрался он на зимовку своего старого друга по консульству. Но чекисты нашли его и там, с санкции местных властей вернули в свою страну. Синкин прекрасно понимал, что его накажут строго, если только чекисты узнают о его участии в карательных экспедициях в составе белых отрядов. И он на допросах в Семипалатинске, куда его этапировали после прибытия из Синьцзяна, скрыл от следователя свою службу в Российском консульстве в Чугучаке, в таможенных органах в Джаркенте и Хоргосе, чин поручика, полученный за усердие в обучении новобранцев. Он показал, что после демобилизации из царской армии в 1906 году проживал в Семипалатинске, где его мобилизовали в белую армию и заставили служить, и что за границу он ушел в составе армии Анненкова.