— Так вот, — как всегда неторопливо и спокойно рассказывал он лейтенанту, чтобы тот исчерпывающе представил себе следственную ситуацию, — прошлым летом в Илийском округе Синьцзяна вспыхнуло восстание. Начали его казахи-скотоводы Нылхинского уезда. Затем в районе Арбунсумуна восстали монголы. И пошло, как пожар по степи, подгоняемый ветром. К марту этого года повстанцы во главе с Ахмеджаном Касымовым полностью очистили от гоминьдановцев Илийский округ. Теперь они контролируют территорию еще двух округов — Тарбагатайского и Алтайского.
— Вы полагаете, что именно эти события вызвали резкое увеличение числа перебежчиков? — спросил Николаев.
— Да. И эту «прибавку» к обычным нарушениям границы нередко дают и те, кто бежит к нам от народного возмездия за свои преступления и насилия в годы господства чанкайшистов в Восточном Туркестане[96]. Эти люди надеются отсидеться здесь.
— Бегут не только в одиночку, но и семьями, — заметил Николаев после короткой паузы, — а последнее время переходят границу группами и даже аулами. Такое случилось недавно в соседней области. Да и к нам в область немало больших групп пришло. Например, помните тех киргизов?
— Как же, помню. Но они прибыли к нам, кажется, еще до изгнания гоминьдановцев с территории Илийского округа?
— В первых числах ноября 1943 года, — ответил Николаев. Подумал, припоминая, и добавил: — И в этом году уже несколько групп пришло к нам.
— Характерно, многие заявляют, что бегут в Советский Союз якобы от непосильных, налогов, взимаемых гоминьдановскими властями.
— Не верить этому нельзя, — продолжал Николаев. — Все они говорят, что в Синьцзяне только основных налогов насчитывается двадцать два. А сколько еще так называемых «дополнительных», которые в три раза превышают основные. Кроме того, трудящимся приходилось рассчитываться по многим податям, не оговоренным законом, и исполнять еще много других повинностей…
— Конечно, — заговорил майор спустя минуту уже более оживленно, — с этой группой и другими, подобными ей, могли прибыть и враги. Как говорят, чем черт не шутит… — и задумался, мерно, легонько постукивая ладонью левой руки по краю жесткой подушки своего кресла. Потом также неторопливо еще сильнее перегнулся назад к Николаеву и снова озабоченно заговорил:
— Этот Мамут не к Кульбеку ли на связь шел? Ведь Кульбек — пограничный житель.
— К какому Кульбеку? — не сразу сообразив, о ком повел речь майор, спросил Николаев.
— К арестованному нами Джаубаеву.
— А-а-а, — отозвался Николаев. — Ну что же, возможно, скоро узнаем, если он назовет своими знакомыми Алмабека Жантасова и этого алашордынца, что сбежал из Семиречья в Китай еще в годы гражданской войны.
— Ибраима Джайнакова, вы хотите сказать?
— Да.
— Что ж, вот и еще причина, и не из последних, почему поговорить с Саттаровым надо обстоятельно.
Майор уселся поудобнее и продолжал:
— Кульбек вчера рассказал следователю, что в 1931 году бежал в Синьцзян, боясь репрессии за то, что в составе банды Мергембая в 1929—1930 годах участвовал в налетах на советскую территорию и насильных угонах за границу многих жителей пограничных аулов. В Синьцзяне он сразу же примкнул к банде отъявленного националиста Ибраима Джайнакова…
За разговорами они не заметили, как совсем стемнело. Уже при свете фар машина въехала в Иссык — бывшую казачью станицу, утопающую в садах, широко раскинувшуюся вдоль бурной речки, берущей начало из высокогорного бирюзового озера. Машина, не сбавляя скорости, прогромыхала по деревянному мосту, миновала несколько темных улиц и остановилась у крыльца здания районного отделения.
Из-за гор всплыла яркая луна, высветила высокие тополя и березы. Потянул ветерок, зашелестела уже поредевшая листва деревьев, слышнее стал отдаленный гул водопада. Куспангалиев и Николаев молча прошлись несколько раз у машины, разминая затекшие в пути ноги, постояли, глубоко, с наслаждением вдыхая свежий горный воздух, и направились в помещение.
Капитан Галиев встал из-за стола, освещенного керосиновой лампой, привычно одернул гимнастерку, отдал рапорт, предложил стулья и сразу же перешел к делу. Сообщил, что Саттарова уже привезли, подал майору копию протокола допроса на заставе и стал излагать свои впечатления о перебежчике.
Куспангалиев внимательно выслушал капитана и, просмотрев протокол, передал его Николаеву. Молча подождав, пока тот прочтет документ, привычно отбросил рукой пышные, чуть покрытые сединой темные волосы и приказал ввести Саттарова.
В кабинет вошел рослый, ладно сложенный, уже не молодой джигит. Старомодной одеждой и манерой держаться Саттаров походил на кочевника. Раскосые черные задорные глаза на худощавом лице подчеркивали в нем склонность к рискованным похождениям. Чекисты почувствовали это.
Окинув Саттарова внимательным взглядом, майор спросил Галиева, владеет ли Саттаров русским языком.
— Я его не спрашивал, — ответил Галиев и тут же по-казахски осведомился об этом у Саттарова. Тот не ответил сразу. Оторопело посмотрел на майора, отвел глаза в сторону, задумался…
— Ну, чего мудрить тут? Говорите, знаете русский язык или нет? — спросил еще раз майор. — Нет так нет. Пригласим переводчика.
Саттаров, услышав о переводчике, встрепенулся, поднял голову и сказал по-русски с акцентом:
— Да, да, переводчик нада.
Но все равно еще долго не давал ответов на вопросы о том, кто он такой и откуда родом. Свою войлочную белую шляпу, отороченную по краю и сверху крест-накрест узкой черной бархатной лентой, он помял и затер грязными потными руками так, что она стала серой. Наконец, он тихо-тихо сказал, что родом из урочища Ой-Карагай.
— А когда ушли в Китай? — тут же спросил майор.
— Видите ли, — Саттаров снова заколебался, смолк и ответил лишь после того, как майор повторил свой вопрос: — В тридцатом.
— Один?
— Нет, не один, с семьей отца.
— Отец и сейчас там, в Синьцзяне?
— Его тогда же задержала китайская полиция и передала советским пограничникам. Здесь его арестовали и осудили.
— За что?
— Не знаю точных причин. А в Китай он убегал потому, что боялся этого ареста.
— Он убил начальника заставы? — спросил строго майор. — Говорите, что крутитесь вокруг да около.
— Я не знаю точно, за что осудили отца, но арестовали его в связи с убийством начальника заставы.
— Чем занимался ваш отец до побега в Синьцзян?
— Он имел свое скотоводческое хозяйство.
— Скот бросили или угнали?
— Незадолго до бегства в Китай отца раскулачили. У нас осталось несколько голов скота, с которым мы и перешли границу.
— Вот оно что. Ну, теперь понятно. Пожалуй, прервемся, — сказал Куспангалиев, посмотрев на часы. — Об остальном поговорим утром.
Он встал, устало вздохнул и, как только увели Саттарова, сказал, направляясь к двери:
— Пора и нам передохнуть. Любопытный тип. По всему видно, человек осведомленный. Да, чуть было не забыл, — спохватился он, поворачиваясь к Галиеву. — Поручите Шайгельдинову через пограничников и наш районный аппарат собрать сведения об обстоятельствах убийства начальника заставы.
Зияш Шайгельдинов, недавно демобилизованный из Советской Армии после ранения, заметно выделялся своей армейской выправкой. Приземистый и плотный, стоял он перед Галиевым, вытянув руки по швам. Полученный на фронте за самоотверженные боевые действия орден Красного Знамени ярко горел на гимнастерке, плотно облегавшей грудь и плечи чекиста. После того как капитан передал ему приказ майора, утром, в присутствии Саттарова, Шайгельдинов рассказал, как был убит начальник заставы и как после этого отец Саттарова, крупный бай и мулла, стал одним из активных организаторов откочевки группы богатеев в Синьцзян.
Саттаров пытался сохранить хладнокровие, но вскоре понял, что умолчанием ничего не добьется, и начал кое-что рассказывать.
— Где вы жили в Синьцзяне и чем занимались?
— В Калмык-Куринском уезде. Семья наша вскоре разорилась, и я стал батрачить у местных баев. Позже мне удалось поступить на службу сборщиком налогов. Но в 1944 году началось восстание. Повстанцы разыскивают таких, как я, и мне пришлось перейти на нелегальное положение, а затем бежать в Советский Союз.
Саттаров назвал несколько известных ему агентов по сбору налогов с населения, в том числе братьев Орху и Ноху Базыбековых. Они были известны чекистам — перешли в СССР ранее и проходили проверку, которая тогда ничего не дала.
Зато, вопреки ожиданиям, Саттаров ничего не сказал об Алмабеке Жантасове, а Ибраима Джайнакова, мол, знает только понаслышке, лично с ним не встречался и с его бандитами никаких дел не имел.
Пока показания Саттарова оформляли протоколом, Куспангалиев и Николаев просмотрели материалы допроса Базыбековых на заставе. Когда Саттарова увели, Куспангалиев сказал Галиеву и Николаеву:
— Этих братьев и всех остальных сборщиков налогов, особенно десятидворников, надлежит еще раз, и более тщательно, проверить. В самом деле, почему они, в частности Базыбековы, так настойчиво просили пограничников и работников нашего отделения оставить их на жительство вблизи границы? Надо выяснить и причины, по которым они ранее эмигрировали в Синьцзян. А вам, — майор повернул голову к Галиеву, — пока Шайгельдинов съездит в Пржевальскую область, откуда Базыбековы родом, надлежит установить нынешнее местонахождение здесь в районе Базыбековых и других бывших сборщиков налогов.
Майор прошелся по кабинету и снова заговорил:
— Дальнейшие шаги наметим после, в зависимости от того, что даст нам эта проверка. Одновременно займитесь серьезно и Саттаровым. Он ведь был сборщиком налогов да еще и десятидворником, давшим подписку, а эту службу кунанжуз[97] доверяла, как правило, только верным людям. Тот факт, что Саттаров дал им подписку о сотрудничестве, говорит о многом… И из-под стражи освободите, поскольку оснований для ареста нет.