Николаеву Игидов поручил:
— Сегодня же сходите в министерство к Рафгату Гарифовичу, покажите ему копию нашей записки министру и попросите проконсультировать нас более подробно о Восточном Туркестане. Особенно о недавно появившейся в пограничных с Казахстаном уездах банде Оспана. У него, кажется, подготовлена справка по этому вопросу, пусть даст ее нам на день-два, не больше…
Многие сослуживцы звали Садыкова Рафаилом Гарифовичем, хотя его действительное имя было Рафгат. Среднего роста, полный, с высоким открытым лбом, обложенным заметно отступившей пышной шевелюрой темных волос, он был исключительно общителен и жизнерадостен, глубоко эрудирован, хорошо знал историю стран Азии и Ближнего Востока.
Узнав причину прихода к нему Николаева, Садыков, вставая из-за стола и направляясь к сейфу, с усмешкой заметил:
— Как появился на свете Восточный Туркестан — вопрос не новый. Основными его жителями еще в тринадцатом веке были уйгуры, переселившиеся из Монголии…
Он извлек из голубой папки объемистую справку и, подавая ее Николаеву, напутствовал:
— Даю без права передачи кому бы то ни было. После ознакомления прошу вернуть.
И снова перешел к чтению записки министру, а, закончив, одобрительно бросил:
— Интересная записка, да и люди, описанные в ней, любопытны. Но работать с ними придется еще долго. А Мамут Саттаров где сейчас?
— Проживает там же, в Энбекши-Казахском районе, — ответил Николаев. — Он устроился на работу и пока что каких-либо попыток к установлению связи с Базыбековым не предпринимает. Очевидно, с Орхой и Нохой в Илийском округе он не общался: мы пока склонны верить ему, что там он знал их только издалека, как сборщиков налогов. Еще в процессе первой беседы с ним мы с майором Куспангалиевым пришли к мнению, что Саттаров бежал к нам, в Советский Союз, спасаясь от преследования повстанцев за службу у гоминьдановцев.
— Все же вы его из поля зрения не выпускайте, присмотритесь к нему, не имел ли он контакта с Оспаном, который под прикрытием бандитизма ведет и другую враждебную нам деятельность, — наставлял советом Рафгат Гарифович…
Тем временем Шайгельдинов побывал в правлении колхоза «Совет».
— Из беседы заведующего овцеводческой фермой Ахметова с председателем узнал, что Тастан Кабылтаев работает чабаном на этой ферме. Я не стал ожидать конца их разговора, — рассказывал он потом Галиеву. — Сказал, что еще зайду. Вышел из конторы правления, вскочил на саврасого — и айда к берегу Или, на зимовье. В пути захватила сильная метель. Ветер залепил глаза снегом. Дороги нет. Чуть было не замерз, да саврасый спас, почуял близкое жилье и пошел к нему, вправо от пути, который я считал правильным. У Тастана Кабылтаева и был до следующего дня гостем. Тастан показался мне симпатичным, и я решил, что с ним можно откровенно поговорить о прошлом Базыбековых. Они, со слов Тастана, все 14 лет жили в Илийском округе. Именно они подбили его и брата на обратный приезд в Советский Союз.
Когда я уже собрался уезжать, Тастан заметил, что на днях поедет к брату. Дулат Кабылтаев, оказывается, ушел из колхоза, переехал в Иссык.
В тот же день, к вечеру Галиев приехал в управление, и они с Николаевым пошли к Игидову обсудить подготавливаемую беседу с Тастаном Кабылтаевым. Весьма осторожный при проведении сложных и острых мероприятий, Игидов, стремясь избежать опрометчивости и в этом случае, сначала выслушал мнение их обоих. Потом, привычно постукивая карандашом о настольное стекло и глядя в окно, помолчал немного, видно, еще раз продумывал рассказанное ему, и лишь затем сказал:
— Это надо сделать после того, как вы найдете в Иссыке его брата. Выясните, чем теперь занимается тот, и, если почувствуете, что ему тоже можно довериться, опросите одновременно и Тастана, и Дулата, обязательно предупредите, чтобы не разгласили суть беседы другим перебежчикам. Не забывайте, что, как только по неосмотрительности нарвемся на болтуна, тотчас же слух дойдет до Орхи, Нохи и их дружков, а тогда ищи их, как ветра в поле…
3
Разговор с Тастаном Кабылтаевым удалось организовать лишь в начале февраля следующего, 1946 года — вскоре после того, как и он, по настоянию брата Дулата, оставил работу в колхозе и переехал на жительство в Иссык. Теперь их можно было увидеть на базаре, где почти ежедневно околачивались также Орха Базыбеков и другие спекулянты. В будние дни, когда большой торговли не бывает, они праздно слонялись у магазинов, а чаще уходили на солнечную сторону площади базара, образуя кружок, опускались на корточки и, оставаясь в этом положении часами, вели между собой негромкие разговоры.
Поведение Тастана Кабылтаева вызывало недоумение. Почему сначала Дулат, а теперь и Тастан оставили обеспеченную во всех отношениях жизнь в колхозе и переселились в Иссык? В чем дело? Как мог пойти Тастан на уговоры брата, который сам, нигде не работая, перебивается, по русской пословице, «из куля в рогожу?» Ответ на эти вопросы надо было искать, а это со дня на день оттягивало встречу с Тастаном и его братом. Шайгельдинов, выполняя указание Игидова, теперь ежедневно посещал совхоз, чтобы знать о каждом шаге Базыбековых, особенно Орхи. Однажды он заметил группу конников, двигавшихся по направлению к районному центру, со стороны, где жили Базыбековы. Вскоре он увидел среди ехавших Тастана и Дулата. Трое остальных были неизвестны ему. «Постой, постой, ведь я, кажется, однажды уже видел их в составе группы других конников», — подумал Шайгельдинов.
— Здесь что-то кроется, — говорил он, рассказывая вечером об указанном случае Галиеву. — На базаре они чаще, чем с кем-либо другим, бывают в компании с Орхой Базыбековым, и здесь уже не первый раз вижу их едущими от Орхи. Эти трое? Надо думать, они тоже перебежчики.
— Да, вот еще что, — перебил его Галиев. — Когда они успели обзавестись лошадьми? Ведь прежних пограничники определили в карантин для ветеринарного обследования. Где и у кого они берут лошадей? Неужели купили? На что? Этим тоже следует заняться…
С утра Галиев сам пошел в райисполком, где предстояла рассмотреть вопрос о трудоустройстве перебежчиков, а Шайгельдинова направил в райфинотдел. Просмотрев регистрационные списки владельцев лошадей облагаемых налогами, Зияш выявил семь перебежчиков, недавно купивших лошадей. Среди них оказались и братья Кабылтаевы. Вкладывая блокнот с записями масти и примет лошадей в планшетку, Зияш вспомнил, как при назначении на работу в Иссык кто-то из сотрудников управления рассказал ему, что был случай обратного побега группы реэмигрантов в Синьцзян. Не с этой ли целью и эти приобрели лошадей? И Шайгельдинов заспешил в районное отделение, к Галиеву.
— Это правда, что раньше от нас уже убегали назад перебежчики? — спросил он после доклада о проделанной работе.
— Да, а что? — отозвался с тревогой в голосе Галиев. — Мы поймали их всех, правда, уже не в нашем районе, а у самой границы.
— Побег той группы, — продолжал Галиев спустя немного времени, — как выяснилось на следствии, оказался делом рук Джаубаева. Этот Джаубаев, видать, агент не одной только гоминьдановской разведки. На допросах до сих пор отмалчивался на вопросы о банде Оспана. Но другие говорят, что он якшался с самим Оспаном.
— А что же его сразу не арестовали?
— О том, что он подготовил побег, мы узнали уже в конце следствия по этой группе. А вы что, подозреваете и этих в том же?
— Конечно, — ответил Шайгельдинов, — похоже на это. А иначе — зачем им лошади? Ни у одного из них нет упряжи, телеги или хотя бы легкой повозки. Зато седла у всех имеются. К тому же все семеро не работают.
В этих условиях, с определенной долей риска, и было принято окончательное решение — побеседовать с Тастаном Кабылтаевым. Опасаясь, как бы он, будучи предупрежден заранее, не разболтал о вызове, Шайгельдинов, отыскав его в толпе воскресного базара, попросил срочно зайти в МГБ.
Его попросили объяснить причины, побудившие его бросить работу в колхозе. Он сослался на просьбу старшего брата поселиться вместе. Потом стал уверять, что в ближайшее время устроится на работу, что там, за границей, жил только на заработанные честным трудом средства. Перечислил кишлаки, аулы и города, в которых жил и трудился. Тастан чувствовал, что чекисты хорошо знают Синьцзян, и, очевидно, предполагал, что им в какой-то мере известна его жизнь за границей. Пользуясь этим, Галиев и Шайгельдинов приступили к выяснению того, ради чего так долго готовили беседу.
Когда Тастан Кабылтаев рассказал о своем бегстве в Синьцзян в составе банды Рысбаева, Галиев спросил:
— Так кто же из бандитов стрелял в коммунистов Курама Тойлякова и Эмира Аблешева?
— Орха Базыбеков, — ответил сразу Кабылтаев. Я был рядом с ним и видел, как он, остервенев, прицелился и выстрелил раз-другой. Там, впереди, один за другим, упали двое. Мы же — люди и подгоняемый нами скот — рванулись вперед и лавиной понеслись к границе. К восходу солнца остановились у незнакомого мне ручья на территории Синьцзяна.
— А китайская охрана границы разве не заметила вас? — спросил, недоумевая, Галиев.
— У самой границы нас не задерживали. Видели нас или нет, не знаю, но вскоре к месту нашей первой стоянки подъехали китайские чирики[99]. С ними разговаривали Рысбаев и Орха Базыбеков. Тут же был забит жеребенок, и они до следующего дня пировали. Спустя пять суток мы остановились в ауле Аблаш, что неподалеку от Кульджи, где в доме Рысбаева жили Базыбековы после своего первого побега.
— Рассказывайте дальше, — попросил Галиев.
— Позже, к весне, не без ведома кунанжуз Рысбаев вооружил банду, и они приехали за семьями, склонили к уходу в Китай некоторых своих родственников и нас с братом.
— Чем вы занимались в ауле Аблаш?
— Батрачили у местных баев, — ответил Тастан. — До 1939 года. Затем переехали в Калмык-Куринский уезд и там батрачили и занимались своим хозяйством.
На вопрос, как жили другие, в частности, Базыбеко