есть указание центра о передаче заготскоту пока что только лошадей и оплате их стоимости перебежчикам. Так что заодно проверим сохранность лошадей, да и другого скота, — закончил Каунышбаев.
Когда детали намеченного разговора с Валиевым и его женой Торгын были обсуждены, на дворе уже стояла предзакатная пора.
К вечеру следующего дня Каунышбаев с Николаевым, преодолевая снежные заносы, насилу добрались до зимовья колхоза «Костюбе». Остановились у заведующего фермой. Пастухи и чабаны уже пригнали скот с пастбищ, но чекисты не могли начать намеченных бесед, поскольку то и дело заходили посторонние люди, не спрашивая разрешения, просто, чтобы удовлетворить свое любопытство. Кто долго жил в отдаленных, «глубинных» урочищах, тот знает, как живо всеми воспринимается приезд человека, тем более нового.
Нужные сведения о том, у кого сколько и какого скота находится на сохранении, чекисты смогли получить лишь после ужина, и проверку наличия скота начали только ранним утром. Одна за другой уходили отары овец, табуны крупного рогатого скота, косяки лошадей. Погнал своих лошадей и пастух Мурат Валиев. Он уехал, а Каунышбаев с Николаевым пошли в его дом оформить копию сохранных расписок.
Торгын встретила их приветливо, пригласила пройти в большую комнату, застланную кошмами, а поверх паласами, бросила на пол, для каждого, ближе к стене, по одной подушке и вышла, но вскоре вернулась с круглым низким столом, поставила его перед отдыхающими чекистами, накрыла скатертью и вслед подала две пиалы свежего айрана. Отпивая небольшими глотками чудесный напиток, Николаев и Каунышбаев на обороте сохранных расписок делали пометки о результатах проверки, ставили дату и расписывались. Они не торопились. Дабыл брал очередную расписку, читал ее вслух, спрашивал, знает ли Торгын хозяина. Наконец, очередь дошла и до расписки на две лошади, принадлежавшие Саурбекову.
— Это наш зять, — заговорила, улыбаясь, Торгын сразу же, как Каунышбаев закончил чтение расписки. По ее лицу пробежала тень смущения, она даже покраснела. Заметив это, чекисты засмеялись, а Каунышбаев сказал:
— Понятно, — зять-то в отцы вам годится.
— Что вы. Он почти ровесник моему мужу, — отшутилась она снова и еще больше покраснела и рассмеялась. Разговор перешел на жену Кенена.
— Как же она в Китай попала?
— С первым мужем уехала. Он умер там, а Дария в 1925 году вышла за Кенена. В самом Калмык-Куре он имел магазин и часто выезжал по делам торговли в другие города. Дария рассказывала, что чаще всего Кенен ездил за товаром в Кульджу, Суйдун, Кобы.
— Наверное, и в Урумчи наезжал? — в тон Торгын сказал Николаев.
— Нет, — твердо ответила Торгын. Подумала и продолжала свой рассказ. — Потом они переехали в Чекерты, а последнее время в какое-то Аксу и Карасу.
— Что же приехали сюда, если так хорошо жили? — как бы недоумевай, спросил Каунышбаев.
— Не по своей воле они приехали сюда, — ответила она нехотя и, вздохнув глубоко, добавила: — Сбежали.
— Но почему?
— Дария рассказывала, что Кенен, когда в горах появились повстанцы, ругал их по-всякому, а потом сам пошел к ним. А они почему-то арестовали его в Шатах и направили в Калмык-Куре, но ему удалось сбежать. Дария спрятала его и помогла встретиться со знакомым калмыком, на следующую ночь этот калмык проводил их до границы.
— Вон оно что, — придав своему голосу тон безразличия, проговорил Каунышбаев и спросил:
— А кем он был у них?
— Дария говорит, что поваром. Всего месяца три, что ли.
— Наверное, плохой обед приготовил для начальства, — в шутку заметил Каунышбаев.
Торгын пожала недоуменно плечами и спросила, не надо ли еще айрана. Каунышбаев и Николаев отказались. Капитан сложил расписки, еще раз их просмотрел и вернул хозяйке. Поблагодарив ее за угощенье, они тронулись в обратный путь.
— Похоже, он был заслан в вооруженные части повстанцев, и арестовали его там, конечно, не за неудачный лагман, — сказал, выслушав их, заметно оживившийся Куспангалиев.
— Да, — продолжал он минуту спустя. — Все ли сказала Торгын?
— Вы правы, всего она и не знает, — ответил Каунышбаев.
— Значит, Саурбековы приехали к нам лишь на время. Следовательно, Жапек Юсупов рассказал правду о том, что Саурбеков ждет команды Орхи Базыбекова на возвращение в Синьцзян.
— Я полагаю, — начал Каунышбаев, — ни первое, ни второе принимать за чистую монету нельзя. Бегство Саурбекова из тюрьмы повстанцев прямо к нам, в Советский Союз, было вызвано немаловажными причинами, он спасался от строгого наказания. Но вот вопрос, какое преступление он совершил против народно-освободительного движения? Если это шпионаж в пользу гоминьдановского режима, в чем всего больше оснований подозревать его…
— В этом случае, — перебил его майор, — Саурбеков не является связником Орхи Базыбекова. Вы это хотите сказать?
— Да, — подтвердил Каунышбаев.
— Сейчас, — поправил его майор, — делать выводы рано. Здесь еще много других «но».
Куспангалиев с Николаевым прожили у подножия Хан-Тенгри еще несколько дней. Занимались, в основном, уже другими делами. Но уже накануне отъезда майор снова заговорил о рассказе Торгын.
— Все же для дела важно знать, что говорил сам Саурбеков о причинах появления в Советском Союзе. Как-то и чем-то он ведь объяснял это? Ну, скажем, своему тестю Мурату Валиеву, а возможно, и другим людям. Как вы думаете? — обратился он к Николаеву и Каунышбаеву.
— Несомненно, разговор об этом между Саурбековым и Муратом Валиевым был, — согласился Каунышбаев.
— Когда колхоз будет сдавать заготовительным органам скот?
— Когда скажем, тогда и будет. Проверку сохранности скота я провел, спасибо, ваш приезд помог, — проговорил Каунышбаев с улыбкой.
— В таком случае условимся, — сказал майор, — что вы все же проведете беседу с Муратом Валиевым на базе заготскота в день, когда он пригонит туда для сдачи лошадей и другой скот. Ведь большая часть лошадей находится в колхозе на его ответственности и, надо полагать, руководители колхоза именно ему поручат это дело.
Куспангалиев и Николаев уехали в соседний пограничный район, а когда вернулись в Алма-Ату, записка капитана Каунышбаева уже была в управлении. Новые материалы помогли утвердиться в правдивости рассказа Торгын. Но окончательное решение по этой версии можно было принять только после допроса свидетелей, знавших Саурбекова за кордоном.
Выполняя указания майора, Галиев и Шайгельдинов, при повседневной помощи работников отделения Николаева, следователей, настойчиво занимались проверкой как Саурбекова, так и Орхи Базыбекова. Определился круг антисоветских связей Орхи Базыбекова, он замкнулся на Саурбекове. Собранные за это время материалы, изложенные в показаниях тринадцати перебежчиков и местных жителей, существенно дополняли ранее добытые улики, они значительно расширили представления о братьях Базыбековых, их зяте и Саурбекове, особенно о самом Орхе. Были установлены его спекулянтские связи, вместе с тем выявились факты посещения Орхой ряда крупных промышленных предприятий. В каждом из них он вел переговоры об устройстве на работу и под этим прикрытием пытался заполучить сведения о характере производства. Дважды побывал на железнодорожной станции Алма-Ата первая, где проявлял интерес к каждому товарному поезду, «продежурил» по 24 часа.
После возвращения в Алма-Ату Куспангалиева и Николаева события первой же ночи решительно нарушили запланированный дальнейший сбор доказательств. Утром в кабинет Галиева пулей влетел Шайгельдинов и возбужденной скороговоркой рассказал, что только что видел входившего в парадный подъезд под конвоем офицера милиции Ноху Базыбекова. Вслед за ним два дюжих милиционера стали сгружать с подводы запачканные кровью тяжелые мешки с мясом. Оказывается, по сигналу работников совхоза оперативная группа милиции, идя по следу, накрыла Ноху Базыбекова за разделкой туши украденного на первом участке трехгодовалого бычка.
Увы, этот арест мог помешать дальнейшей работе чекистов по выявлению враждебной деятельности Орхи и его сообщников.
— Да, если они пожаловали к нам не с добрыми намерениями, — резюмировал Галиев, — то, несомненно, насторожатся и могут пойти на крайние меры, скажем, сбежать обратно в Синцьзян.
К вечеру этого же дня Куспангалиев приехал в Иссык, ознакомился с материалами дознания по факту хищения быка Нохой Базыбековым и направился к прокурору, с которым согласовал дальнейшее следствие по этому делу органами МГБ. В заключение сказал:
— Утром этапируйте арестованного в Алма-Ату.
И тут в коридоре раздался топот. Распахнулась дверь, и в кабинет ввалился дежурный. Обращаясь к Галиеву, он выдохнул:
— ЧП, товарищ начальник! Побег.
— Кто бежал? — громко спросил оторопевший Галиев.
— Не знаю.
Галиев опрометью бросился из кабинета.
…Выломанный вместе с решеткой и рамой оконный косяк лежал на земле. Галиев заглянул в оконный проем, зиявший темной дырой, и, не увидев там никого, вдруг осознал, что именно в эту камеру велел посадить Ноху Базыбекова…
Оперуполномоченный Самарбай Темирбеков, выполняя команду майора, бегом вывел из конюшни своего коня, вскочил на него и галопом поскакал к месту жительства Базыбековых. Оставив лошадь за несколько домов и стараясь не шуметь, быстро прошел к дому Нохи и спрятался в коровнике. Вскоре послышались шаги. Еще немного времени — и Самарбай увидел человека, угадал в нем Ноху. Он проводил его настороженным взглядом, услышал стук в дверь и осторожный звук отпираемого замка. В окне появился слабый свет и тут же потух. Прошло не больше десяти минут, из дома вышел Ноха, переодетый в полушубок и сапоги, и в нерешительности остановился. Выскочив из-за угла с наставленным на Ноху пистолетом, Темирбеков крикнул:
— Стой! Руки вверх!
От неожиданности Ноха вздрогнул и шагнул в сторону.
— Стой! Стрелять буду!
На шум подбежали трое рабочих. Самарбай обыскал Ноху. Изъял у него нож и приказал следовать к конторе бригадира…