Этим же утром Шайгельдинов и Самарбай Темирбеков выехали в село Тургень, лежащее на единственной в этих местах дороге, ведущей в пограничные районы. На восточной окраине села они организовали проверку путевок у шоферов, следили за проезжающими на гужевом транспорте, особенно за верховыми. Такой же наряд направился в Евгеньево-Маловодное для перекрытия Кульджинского тракта. Третья группа расположилась западнее Иссыка…
На исходе второй ночи Самарбай, стоявший на вахте у шлагбаума, сначала услышал отдаленный лай собак и торопливый конский топот, а вскоре при свете склоняющейся к закату луны увидел группу верховых. Он не знал тех, кого хотел увидеть Шайгельдинов, и громко постучал в окно дома дорожного мастера, где тот отдыхал.
Шайгельдинов вскочил, схватил со скамейки полушубок, служивший ему матрацем, шапку, лежавшую рядом на столе, и бросился к двери. Годы военной службы, фронт воспитали в нем постоянную готовность к действию.
— Вон трое, может, это они? — ни о чем больше не говоря, выдохнул Самарбай.
— Тише, — схватив Самарбая за рукав полушубка, сказал вполголоса, но строго Шайгельдинов. — Давай сюда, за забор.
В глубине села тявкали, уже нехотя, собаки. Запели третьи петухи. Затаив дыхание, Шайгельдинов и Самарбай смотрели на дорогу. Вскоре отчетливо стали видны три всадника.
— Они, кажется, — еле слышно прошептал Шайгельдинов. — Ну да, они. Вороной — это же конь Айдарова, серый — Кенжегалиева, а этот гнедой с белой грудью — Кадырбекова.
Между тем всадники миновали шлагбаум и, не останавливаясь на краю села, стали спускаться с высокого левого берега в каньон горной реки Тургень. Там, у самой воды, спешились, стали поить лошадей. Поручив Самарбаю наблюдение за беглецами, Шайгельдинов опрометью бросился к центру села, в сельсовет. Но звонить не пришлось: Галиев сам подъехал сюда на «газике». Прямо с порога сообщил:
— Приехали и остановились у реки Айдаров, Кадырбеков и Кенжегалиев? Сам уже знаю.
— От кого?
— Жапек Юсупов прибежал поздним вечером. Рассказал, что у Орхи в эти дни, после ареста брата, побывало много перебежчиков и все выражали свое сочувствие ему и их отцу. Юсупов слышал слова: «Не могу, — говорит, — оставить здесь брата одного. А вы, — сказал он Кенжегалиеву, — езжайте. Думаю, вам удастся прорваться».
— Это было позавчера, — продолжал после короткой паузы Галиев, — а вчера вечером Жапек узнал, что Кенжегалиев и Айдаров решили уехать этой ночью.
— Что же делать. Задержать их?
— На каком основании? Вольному воля, — ответил Галиев. — Они скажут: «А мы хотим купить трех баранов». И мы, грубо говоря, сядем в лужу. Нет, тут надо набраться терпения и проследить.
…Когда лучи восходящего солнца позолотили макушки гор, всадники подъехали к ущелью и, не останавливаясь, скрылись за первым поворотом.
— С середины тургеньского ущелья дорога переходит в тропу и идет до самого Тау-Чилика и далее на Бартогай, местами поднимаясь на три тысячи и более метров, — заметил Галиев.
— Далее тропа идет к южным склонам гор Согеты, — вставил Шайгельдинов, — и затем спускается к долине. И если поторопимся, сможем перехватить их там.
Галиев остановился у обочины дороги, постоял, еще подумал и спросил, обращаясь к Самарбаю:
— Где поставили лошадей?
— В конюшне колхоза, — ответил тот поспешно.
— Хорошо. Я заберу лошадей, — говорил он уже Шайгельдинову, — и вернусь с ними в Иссык, займусь Орхой и его дружками, а вы с Самарбаем езжайте на машине к северной окраине долины Согеты. Когда приедете туда, беглецам не показывайтесь, проследите, куда они поедут дальше. А там действуйте по обстановке. Представится возможность, позвоните. А я все данные об их приметах сегодня же передам Николаеву. Надо дополнительно сориентировать пограничников.
Опытный чекист, не раз побывавший в сложных оперативных ситуациях, выполнявший ответственные задания и за границей в предвоенные годы и позже, после Великой Отечественной войны, капитан Галиев отдавал должное смелости беглецов, решившихся пройти по альпийским лугам в зимнее время.
…Насколько видно было в бинокль, долину Согеты лишь местами покрывал тонкий слой снега. Зияш увидел несколько стад антилоп-каракурюков, мирно пасшихся вдали от дороги, но беглецов не обнаружил. Тогда предложил вернуться к южной части ущелья и там обождать.
Всадники выехали из гор только под вечер. Они появились на тропе, слабо заметной даже в полевой бинокль, и вскоре скрылись в предгорьях перевала Торайгыр. Шайгельдинов решил ехать за ними. А ночной порой, когда меньше шансов, что машину узнают, обогнать и выехать к разветвлению дороги за южным склоном Торайгыра, чтобы увидеть, какой дорогой беглецы направятся дальше. В зависимости от этого принять дальнейшее решение.
Натужно гудел мотор, шофер выжимал из него последние возможности. Проехали длинное ущелье, как бы перерезающее хребет на две части, западную и восточную, подъехали к развилке дорог, — но конники как сквозь землю провалились.
— Дела-а-а, — потер Шайгельдинов подбородок. — Похоже, они свернули к какому-то зимовью животноводов, чтобы отдохнуть. Да нам-то ехать туда нельзя.
Зияш задумался. «Что же делать? Где провести ночь? Здесь? Или поехать в ближайшее село, а рано утром вернуться сюда и занять выгодную позицию для наблюдения?» И вдруг стал напоминать о себе желудок. Со вчерашнего дня они лишь в Согетинском ущелье съели по небольшому кусочку хлеба, который нашелся у запасливого шофера, и там же запили ледяной водой из родника.
Зияш велел шоферу ехать в Джаланаш, рассчитывая оттуда связаться с капитаном, одновременно подкрепиться.
Еще не видно было из-за высоких гор утренней зари, когда они вновь выехали. Машина быстро катилась по снежной накатанной дороге к подножия Торайгыра, и там, где эта дорога проходит в километре от каньона реки Кеген, Зияш увидел долгожданных всадников.
— Они проедут восточнее Джаланаша, — решил Шайгельдинов. — И через Уш-Мерке и западнее села Кегень могут направиться к Каркаре. Путь этот не из легких, на той стороне они будут только к ночи, а то и завтра в первой половине дня. Машина этой тропой не пройдет, и они таким образом снова уходят из поля нашего зрения, — заключил он с досадой.
— Нам ничего больше не остается, как поехать на Каркару через Кегень, — как бы дополнил Самарбай.
Предположения Шайгельдинова оправдались. Беженцы действительно приехали на следующий день в урочище Каркары и, не останавливаясь там, круто повернули на юг, к берегам озера Иссык-Куль.
— Значит, рвались в родные края, а не за кордон, — подумал озадаченный Зияш, понимая, что следует и им изменить маршрут, направиться в Талдысу, в местные органы государственной безопасности Киргизии. — Впрочем, — решил он, — возможно, это только временная остановка? Отсюда ближе к заветной цели…
6
Снова оказавшись в 9 утра в одиночной камере тюрьмы, Ноха Базыбеков пал духом, долго уклонялся от правдивых ответов на задававшиеся ему вопросы. Наконец, запутавшись в противоречиях, стал рассказывать о себе, правда, далеко не все. Признал обстоятельства эмиграции в Синьцзян, службу бажыгером у бажыхана. Не стал он отрицать и своей принадлежности к разведке гоминьдана, факта вербовки и переброски его в СССР. Однако от конкретизации своих показаний уклонялся. Как выяснилось позже, делал это не без умысла, берег брата.
— Он хитро выкручивается, хотя и назвался малограмотным, — резюмировал Куспангалиев, отодвигая папку с протоколами к массивному мраморному чернильному прибору, инкрустированному бронзой.
— Еще как крутит, — отозвался начальник следственного отделения капитан Бец. — Я сам допрашивал его не раз, но тоже не добился полной откровенности. Был захвачен на месте преступления — и то пытался отпереться. Возможно, удастся прижать его к стене документами, показаниями свидетелей и соучастников.
— Давайте поговорим об изыскании путей дополнительной документации, — майор остро глянул на Беца, словно ожидая возражения.
— Я лично другого пути не вижу, — ответил тот. — Но Галиев и Шайгельдинов связаны оперативными делами, а время уже не терпит. Кого-то надо посылать на помощь им. А у меня все следователи заняты.
— Придется Лозицкого освободить от других занятий, — решил майор. — Юрист он, и опытный, в этом деле такой и нужен.
— Хорошо. Я согласен. Еще бы одного оперативника, — просительно сказал Галиев. — Желательно казаха. Ведь придется ему говорить, в основном, с перебежчиками, а они зачастую прикидываются, что по-русски ни бум-бум.
— Одного оперативника даст Николаев. Завтра с утра приступайте к делу, — заключил майор.
Галиев и Лозицкий выполнили поручение неожиданно быстро, привезли кипу протоколов — показания шестнадцати свидетелей.
Майор приказал Николаеву:
— Вашим сотрудникам по этому делу следует изучить материалы в свете еще не решенных оперативных задач, и пока в министерстве рассматривается вопрос об аресте Орхи Базыбекова и остальных его соучастников, продолжать свою работу совместно с Галиевым и Шайгельдиновым.
Надо выделить, как заслуживающие особого внимания и проверки, показания свидетеля Турара Алдабергенова о письме, которое Орха Базыбеков получил из Синьцзяна от своего шефа по разведке и после ареста Нохи уничтожил. Каждый день докладывайте мне о ходе проверки этих показаний.
…Очередной допрос Нохи Базыбекова Ибрагимов начал с очных ставок с заявителем Исабековым, свидетелями Джумабеком Кабылтаевым и Зейнеп Рафиковой. Однако их показания о его неоднократных нелегальных ходках из Синьцзяна в Семиречье и к берегам Иссык-Куля Ноха не подтвердил. Но судя по тому, как передергивались его руки, Ноха сильно волновался в ожидании предстоящей встречи с Дулатом Кабылтаевым. Видимо, в его сознании не укладывалось, как мог земляк рассказать о нем все.
Когда же, наконец, отворилась дверь и Дулат вошел в кабинет, Ноха вздрогнул и поспешно встал. Капитан Ибрагимов строго посмотрел на него и не терпящим