возражения тоном сказал:
— Сядьте!
Дулат Кабылтаев снял шапку, легко, с чувством достоинства, поклонился и негромко пробасил:
— Салям алейкум.
Не торопясь, отодвинул стул и сел лицом к Нохе Базыбекову, участливо спросил:
— Ну, Ноха, как поживаешь?
— Так нельзя, — сказал поспешно Ибрагимов. — Обращаться друг к другу можно только с моего разрешения.
— Что вы, гражданин следователь, — по-прежнему спокойно прогудел Дулат Кабылтаев. — Я и он земляки, знакомы с детства. Разрешите уж нам немного поговорить. Мы о деле не будем. Так, об обычном людском житье-бытье.
— Нет, нет. После. Сначала давайте займемся делом, — не сдавался Ибрагимов.
А напрасно. Такая непринужденная беседа могла положительно повлиять на ход очной ставки, разрядив обычную в таких случаях скованность и нервозность ее участников. Впрочем, в успокоении в данном случае нуждался лишь обвиняемый.
Когда следователь предоставил слово Дулату, тот начал упрекать Ноху:
— Что же ты запираешься? Сам себя понапрасну мучаешь и нас отрываешь от дела.
Братья Кабылтаевы в это время уже работали по найму в Иссыке.
— Давайте по порядку, — прервал Кабылтаева следователь. — Расскажите, как Ноха Базыбеков жил за границей.
— Жилось им там хорошо, — отвечая следователю, заговорил спокойно Кабылтаев. И далее без запинки кратко изложил свои показания.
— Зачем же они и вы, свидетель, приехали в Советский Союз? — с нарочитым удивлением заметил Ибрагимов.
— Это они уговорили нас и еще несколько семей. Говорили, что едут не по доброй воле, и не надолго, а мы, приглашенные семьи, поможем избежать подозрений.
— Верно говорит свидетель, — выпалил Ноха Базыбеков и со злостью посмотрел на Дулата Кабылтаева. — Но за скотом в Киргизию и Казахстан я не ездил. Не говорил я этого вам! — не сказал, а выкрикнул он последнюю фразу.
Когда Кабылтаев, подписав протокол, ушел, Ибрагимов сказал:
— Хорошо, поверим вам на минуту, что Дулат Кабылтаев, Дис Исабеков и Зейнеп Рафикова показали неправду о ваших неоднократных ходках в Союз и воровстве здесь скота, — заметил спокойно Ибрагимов после окончания очной ставки, — но ведь вас изобличают не только они. Очень подробно об этом рассказали другие свидетели и, наконец, ваш отец.
Ноха Базыбеков даже рот открыл от удивления. Ибрагимов с усмешкой проговорил:
— Что, не верите? Вот возьмите протокол показаний отца и читайте сами.
— Пусть переводчик читает. Я плохо разбираюсь в написанном от руки, — отказался Ноха дрогнувшим голосом.
— Нет, так дело не пойдет. Что, стремитесь уйти в сторону, чтобы потом, в удобный момент сказать: «Не знаю, я не видел такого документа»? Читайте, — строго сказал Ибрагимов. — Вы же грамотный, — он взял из рук Базыбекова протокол и, начиная с первой страницы, стал показывать ему подписи и в конце спросил:
— Кто это расписывался?
— Мой отец Абитбеков.
— Ну вот и читайте, с начала и до последнего слова.
Ибрагимов тут же отдал Базыбекову протокол и прошел к своему столу.
Ноха, не торопясь, прочел все вопросы следователя и ответы отца, затем еще раз перечитал отдельные места, очевидно, удивляясь откровенности отца. Он не знал, что старику уже невозможно было уйти в сторону от ответов и попытаться скрыть известное многим другим.
— Нет, не воровал я скот в Советском Союзе, — продолжал Ноха.
И вновь, вечером этого же дня, Николаев с Бецом направились к Куспангалиеву. У обоих сложилось мнение, что Ноха Базыбеков, как видно, неспроста утаивает от следствия обстоятельства его вербовки гоминьдановской разведкой и не хочет называть даже имен сотрудников этой разведки.
В распоряжении следствия оставалось еще три свидетеля — Сарсенбай Орызбаев, Тастан Кабылтаев и Татимбек Салыкбаев.
После всестороннего обсуждения создавшегося положения решено было дать Нохе Базыбекову еще три очные ставки и с этими свидетелями. Сразу он и на этот раз ничего нового не сказал. Однако спустя сутки сам записался на допрос к следователю и на вопрос, кто конкретно из сотрудников кунанжуз руководил им, сообщил, что он был связан с сотрудником полиции Ибраимом лаоцзунем. А для работы против СССР его завербовал сотрудник разведки гоминьдана Бурбе, приезжавший из Кульджи. В 1939 году Ноха вступил в связь с агентом этой разведки Гайнамом, вместе они несколько раз побывали в Киргизии и в Джетысу, собирали сведения о состоянии охраны границы, дислокации войск, воровали скот и сбывали его в Синьцзяне.
Однако Ноха по-прежнему уклонился от изложения обстоятельств вербовки его Бурбе. Признав себя виновным в неоднократных нелегальных ходках из Синьцзяна в Советский Союз, наотрез отказался конкретизировать и эту часть своего рассказа.
— Что же, посмотрим, как поведет он себя дальше, когда ему придется стать лицом к лицу с зятем Бахытом Талапбаевым, а потом и с братом, — сказал Куспангалиев, выслушав доклад Беца. — Теперь, — обратился он к Николаеву, — можно готовить арест и остальных.
— Конечно, чистосердечные признания имеют большое значение в расследовании любого преступления, облегчают избрание меры наказания подсудимому, — вставил Николай Петрович. — Мы вполне обоснованно можем ожидать этого и от Талапбаева, Орхи Базыбекова и Саурбекова. Ну, а если поведут себя иначе, будем поступать так же, как и с Нохой Базыбековым. Материалов для этого у нас теперь достаточно.
— Все, — резюмировал Куспангалиев. — Поезжайте, лейтенант, в прокуратуру за санкцией.
7
Арест муллы Бахыта Талапбаева был поручен Зияшу Шайгельдинову.
— Вам, товарищ Шайгельдинов, целесообразно поприсутствовать на первом допросе Талапбаева, — сказал капитан Онгарбаев, новый начальник следственного отделения, назначенный на эту должность вместо Беца, переведенного в другое управление МГБ Казахстана.
Когда Талапбаева привели на допрос, он поздоровался, привычно прошел к стулу, стоявшему в углу, и уселся на него, будто бывал здесь не первый раз. Глубоко вздохнул и тихо, на родном киргизском языке что-то проговорил, возможно, молитву. Потом, как бы готовясь к прыжку, передвинулся ближе к передней кромке сиденья стула и заговорил:
— Мне было двадцать лет, когда я, молодой мулла, увидел на кульджинском базаре свою будущую жену Салтанат. В тот зимний холодный день они с Нохой торговали мясом. Позже, уже в 1935 году, я посватался. Взял бы ее и без приданого, только за двойной калым, который сорвали с моего отца Базыбековы. Да и сейчас еще, после стольких лет страданий, окончившихся для меня тюрьмой, сердце мое не может жить без нее. И все теперешние переживания свалились на мою голову из-за нее и ее братьев.
Удивленные таким началом, чекисты переглянулись, но не стали прерывать Талапбаева, а он продолжал:
— Это Орха толкнул меня на путь преступлений, и сюда к вам, в Союз, привел нас всех тоже он.
— Вы что, — прервал Онгарбаев, — лошади или верблюды, на поводу он всех вас привел сюда, что ли?
Все засмеялись, грустно улыбнулся и Талапбаев. Онгарбаев продолжал: — Говорите, почему и как это произошло, вы же не несмышленыши.
— Проживая в Синьцзяне, братья Базыбековы постоянно разъезжали то за контрабандным скотом к себе на родину и в пограничные урочища Джетысу, то по городам и кишлакам Илийского округа. А Орха бывал в горах и кишлаках Кумульского округа, где в тридцатые годы бушевало уйгурское восстание, во главе которого стоял известный охотник Ходжанияз. Позже Орха часто ездил в Нылхинский и Кунесский уезды и многие другие горные урочища тамошних мест Илийского округа Синьцзяна.
— Зачем он бывал там?
— По заданию полиции. Именно там, в горах, близ Нылхи, летом 1944 года вспыхнуло народно-освободительное восстание. Братья Базыбековы, а потом и я активно помогали полиции бороться с повстанцами.
— С какого времени вы лично стали сотрудничать с кунанжуз? — спросил Онгарбаев.
— С 1940 года.
— Как это случилось?
— Базыбековы переехали в Калмык-Куринский уезд и поселились в селе Чекерты, где мы с женой жили в семье моего отца. Еще до этого, работая в полиции, Орха как-то приехал в Чекерты и прогостил у меня несколько дней. Каждый вечер он отлучался, встречался со своими агентами, выявил и задержал нескольких человек, враждебно относившихся к гоминьдановской власти, и отправил их в кунанжуз. Тогда же предложил мне сотрудничество.
— Что вы делали для кунанжуз?
— После Орха много раз бывал в Чекертах, в большинстве случаев он, естественно, останавливался у нас в доме. Я помогал ему, выполнял его задания, нередко выезжал в другие кишлаки и аулы. В один из таких наездов Орха прибыл в Чекерты с лаоцзунями Ибраимом и Турсуном. На этот раз они остановились не в нашем доме, но прислали за мной мальчика. Я помог им. За три дня было арестовано около двадцати человек и изъято более десяти винтовок.
— Значит, вы вместе с Орхой и Нохой Базыбековыми помогали кунанжуз вести борьбу с повстанцами. Так мы понимаем вас? — спросил строго Онгарбаев.
— Да. Кунанжуз подвергала репрессии каждого, кто чем-то вызывал подозрение в принадлежности к национально-освободительному движению.
— Зачем вы приехали в Советский Союз?
— Вести разведку.
— Расскажите, как и кто вас направил сюда?
— В октябре 1943 года Калмык-Куринская кунанжуз неожиданно арестовала Ноху. Тут же прошел слух, что взяли его за воровство лошадей. Орха же не особенно огорчался случившимся. Сначала говорил, что поедет выручать брата, потом стал откладывать свою поездку в Калмык-Куре. Когда минуло 15 дней, он уехал, и спустя двое суток они оба вернулись домой. Все наши родичи побывали у них в доме со словами сочувствия и радости по поводу удачно разрешившейся неприятности. К вечеру, когда у Базыбековых посторонних уже не было, пришел и я. Не останавливаясь на подробностях ареста Нохи, Орха сказал, что-де радоваться его освобождению еще рано, мне, как близкому родственнику и грамотному человеку, Орха это подчеркнул, он может сказать правду. На самом деле вызволить Ноху из тюрьмы удалось лишь с большим трудом, под личное поручительство брата, с условием принять предложение сотрудника разведки Бурбе перейти нелегально в Советский Союз со специальным заданием. Орха спросил, согласен ли я пойти вместе с ними в СССР.