Кирсанов повернул в руках слиток.
— А откуда у вас золото? Кто вам его дал?
— Кто дал? — Ляшкеров смущенно пожал плечами. — По правде говоря, не знаю.
— Как не знаете?
— Да так вот, товарищ начальник. Не знаю.
— Я вас что-то не пойму.
— Вы послушайте, как все началось. У меня есть машина. «Москвич» первого выпуска. Такой старый, что едва на ходу не разваливается. Два часа он меня возит, а потом два дня я с ним вожусь. Только и делаю, что запчасти ищу.
— Вы расскажите, где взяли золото!
— К тому я и веду речь, товарищ начальник. Так вот. Как-то поутру едем мы с женой с базара — лук там купили, овощи, в общем по хозяйству. И, как назло, заглох мотор на самом перекрестке. «Москвич» мой ни туда ни сюда. Глянул я вправо, а оттуда несется на нас огромный самосвал. Ну, думаю, все! Услышал, как завизжала жена, и зажмурился. Конец! Прижался к ней, считаю про себя, сколько еще жить осталось. Не успел досчитать до пяти, чувствую — кто-то дергает за плечо. Открываю глаза, а в кабину заглядывает какая-то рожа. Ухмыляется. Потом оказалось — шофер самосвала. Спрашивает: «Чего, дядя, перепугался? Не бойся, я еще никого не давил… Чего торчишь на перекрестке? Случилось что?» Тут я очухался, выбрался из машины и пошел вместе с парнем смотреть мотор. Подняли капот, а там лопнул этот проклятый ременный привод. Давай мы с ним возиться, а жена выскочила и кричит: «Чтоб ты сгинул, Канай! Чтоб ты пропал со своей машиной! В жизни больше не сяду с тобой!» — и бегом к остановке. Даже не обернулась. Хорошо, парень этот добрый человек оказался. Дотащил на прицепе до самого дома. Да еще пообещал достать кой-какие запчасти. Ну, а потом случилось самое главное. Кажется, в воскресенье, да, точно, в воскресенье, вышел я после ужина во двор. Вышел, значит, присел на крылечке, курю. Вдруг слышу — стучат в калитку. Подошел к ограде. Время было позднее, ничего не разглядеть. Спрашиваю: «Кто там?» — никто не отвечает. Потом вдруг слышу:
— Эй, хозяин, запчасти нужны?
Я от радости чуть не перепрыгнул через ограду. Кричу ему:
— Ой, айналайн, еще как нужны! — и бросился открывать калитку. Вижу стоит кто-то. В руках ничего нет. Спрашиваю:
— А где же твои запчасти?
— Не очень-то гостеприимны, аксакал, — отвечает тот. — Кто же гостя держит за порогом? — усмехнулся и прошел во двор. Прикрыл за собой калитку, огляделся по сторонам.
— Кто дома? Чужих нет?
— Кому чужому быть? Сидим вдвоем со старухой.
— Григорий привет вам большой передает.
«А, думаю, Григорий — тот шофер с самосвала», — и отвечаю:
— Спасибо. Как он сам, здоров? Он мне кое-что обещал. Жду не дождусь, когда пришлет.
— Григорий — человек слова. Дважды не обещает. Просил вот передать. Велел сказать, что это за прошлые рога, и чтобы присылали побольше, — гость сунул мне в руки вот этот самый сверточек.
Чувствую — сверточек хоть и маленький, а тяжелый. Только что это за рога? Какая-нибудь деталь машины? Почему я не знаю? Я решил расспросить подробнее и пригласил гостя в дом.
— Нет, аксакал, времени в обрез. На рассвете в путь, а мне еще кое-где побывать надо, — и он исчез в темноте. Уже из-за ограды спросил: — Что передать Григорию?
— Скажи, что не останусь в долгу.
— Хоп, до встречи!
— Счастливого пути!
Не терпелось побыстрее взглянуть, что мне такое прислали. В прихожей я развернул тряпицу. И чуть не ахнул. Сердце покатилось куда-то вниз. Колени задрожали — то ли от радости, то ли от испуга, — не разберешь. Кусок золота! В это время раздался крик жены, сидевшей за шитьем: «Когда в нашем доме будет мужчина? Ножницы — и те тупые!» Я сунул золото за пазуху, взял у нее ножницы и спустился в погреб — искать точило. Там припрятал сверток под разным барахлом в самом дальнем углу. С тех пор, как наступит вечер, теряю покой. Оглядываюсь на каждый шорох. Все кажется, что вот-вот заявится тот человек и потребует свое золото. Прошло две недели. Потом еще одна. Никто не приходит. Все дни я терпел, держал рот на замке. А есть у меня дурная привычка: разбалтываю все жене. Сколько раз жалел об этом! Но стоит проклятой бабе приласкать меня — куда все девается! В такую минуту я и проговорился насчет золота. Жена сначала вытаращилась на меня, не знала — верить или нет. Потом начала поправлять ворот моей рубашки. Улыбнулась ласково так и погладила по плечу. И начала упрашивать, чтобы я показал ей золото. «Теперь от нее не отделаешься», — подумал я и мигом слетал в погреб. Вернувшись, отдышался, развернул сверток и подал жене. Она осторожно посмотрела на золото и говорит:
— Это все?
Я чуть до потолка не подпрыгнул.
— Что ты мелешь, а? Дура! Я что — золото в огороде выращиваю? — и вырвал у нее из рук сверток. В другой раз она бы ни за что не спустила мне такое, а тут молчит. Даже внимания не обратила на мой крик.
— Ту-у, погоди немного, Канай! Кто ж его раньше видел, это золото? — И опять потянулась за свертков. — Вот, значит, оно какое? Обыкновенное, если б не блестело. Ой, Канашжан, и заживем мы с тобой теперь! Ты не беспокойся, я сама найду покупателя. Только надо узнать, почем его продают.
— Да ты в своем уме? Какая продажа? А если хозяин придет?
— До сих пор не заявился, значит, и не придет. Хозяева теперь будем мы. Даже если по дешевке продать, и то сколько денег будет! Перестанем считать дни до получки.
Что говорить, могла бы она меня уломать, но сама же, к счастью, повернула все другим боком. Пока я колебался, она разглядывала золото так и сяк, потом говорит:
— Что-то тут нарисовано — то ли змея, то ли дракон. Что это? — и этим вопросом укрепила во мне мысль, что надо сообщить куда следует о подарке какого-то Григория.
— Если бы эта мысль укрепилась в вас в тот же день! Если бы вы сразу сообщили нам, то загадка вашего золота была бы уже решена. А вы продержали его почти месяц. Опрометчиво поступили и себя в сложное положение поставили, — Кирсанов передал тряпицу со слитком Шайдосу. — Впрочем, нас тоже.
— Шутка ли, товарищ начальник, отказаться от такого богатства. Всю жизнь считал себя честным человеком, а тут словно ослеп.
— Ну, что ж, нам, товарищ Ляшкеров, нужны точные сведения. Кто к вам приходил? Откуда? Как выглядел? Понятно, что вы знать не знаете этого человека, но хотя бы назвать его приметы можете?
— Да какие тут приметы, товарищ начальник? Я ведь говорю, время было позднее, темно. Слона не разглядишь, не то что человека. И потом я совсем голову потерял от радости. Думал, запчасти. До лица ли тут было, до примет ли?
— Но все-таки?
— Дайте припомнить. Значит, так: вроде чернявый, плотный такой. Длиннолицый — это точно, так и стоит перед глазами. На голове, помню, кепка. Прощаясь, он приподнял ее за козырек. Одет то ли в полушубок, то ли в короткое полупальто. Что еще? Да! Брюки у него заправлены в сапоги. Кажется, все. А вот лицо так и не разглядел.
— Это все, что вы знаете?
— Все, товарищ начальник.
— Ну, хорошо. Теперь я вас попрошу: изложите письменно все, что вы нам рассказали.
Ляшкеров почесал затылок:
— Писать — для меня хуже не придумаешь. Наговорить-то я могу, а вот описать на бумаге…
— Ничего страшного. Напишите по порядку, как было. Договорились? — Кирсанов встал.
Ляшкеров вздохнул, не спеша снял пальто, уселся за стол и опять вздохнул:
— Дай-то бог суметь.
…К концу рабочего дня Кирсанов с заявлением Ляшкерова и слитком пришел на доклад к своему начальнику подполковнику Бессонову. Подполковник выслушал, не перебивая, очень внимательно. Повертел в руках слиток и спросил:
— Как вы думаете, Ляшкеров в самом деле не разглядел человека, с которым встретился лицом к лицу? Или что-то скрывает от нас? Верить ему можно?
Майор Кирсанов уже навел все справки о Ляшкерове. Звонил и на работу. В цеховом комитете дали прекрасную характеристику: слесарь высокой квалификации, в данной энергосистеме работает беспрерывно с 1932 года, не раз награждался ценными подарками и Почетными грамотами. В годы войны за ударный труд дважды удостоен правительственных наград, в коллективе пользуется уважением. За свою жизнь он лишь однажды выезжал за пределы Алма-Аты — отдыхал на курорте в Крыму. Да и то вернулся на работу на десять дней раньше, так и не догуляв свой отпуск. В работе аккуратен. Когда нужно, может сутками не покидать цех, не считаясь со временем.
— Выходит, человек безупречной репутации? Никаких «но»?
— Я докладываю о характеристике, данной администрацией и цеховым комитетом.
— А сами какого мнения?
— По-моему, бесхитростный, откровенный человек. Во всяком случае, рассказал он все без утайки.
Подполковник встал, походил по кабинету. Потом присел на стул напротив Кирсанова и заговорил в своей обычной, несколько ироничной, как считали мало знавшие его люди, манере:
— Сергей Епифанович, не сходятся концы с концами. Приходит вечером к Ляшкерову незнакомый человек, отдает за здорово живешь слиток золота. Не задал ни единого вопроса, не спросил даже, с кем имеет честь, так сказать… Ляшкеров же, проговорив с ним несколько минут, золото берет, а лица не запоминает.
Майор понял, что начальник отдела сомневается в Ляшкерове. Надо доказывать свое мнение более аргументированно.
— Товарищ подполковник, я убежден, что у Ляшкерова был не хозяин золотого слитка, а связной. Хозяин мог и не сказать, с кем тому предстоит встретиться. Обычно так и бывает. Кто торгует золотом, не афиширует сообщников. Иначе ниточка может потянуться к нему самому. Мне кажется, он указал адрес и велел отдать золото тому, кто отзовется на пароль. А ответы Ляшкерова прозвучали именно как отзыв. Конечно, совпадение невероятное, но бывает. Во время ужина Ляшкеров принял свои обычные сто граммов. Это, несомненно, сказалось на его наблюдательности.
— А он что, неравнодушен к этому делу? — подполковник с усмешкой щелкнул себя по кадыку.
— Я бы не сказал этого. Дело тут вот в чем: ему пошел шестой десяток, а у них с женой нет детей. В его возрасте это серьезная драма. Чтобы хоть как-то уйти от тяжелых мыслей, он вечером после работы позволяет себе выпить.