— Как дела, Самат? Рано ты пристроился в холодке. Не успела торговля разгореться, а ты уже устал?
Самат лениво поднял голову. По молодому еще лицу трудно было понять: то ли он проснулся, то ли собирается вздремнуть.
— А-а, Кожанияз, привет! — Самат встал, отряхнул полы халата и побрел в сторону. Он прошел метров десять, оглянулся и сделал еле заметный знак Жапарову.
Они вышли на окраину базара. В укромном местечке за туалетом Самат вытащил из-за пазухи коробку папирос «Казбек» и передал Жапарову. Видя, что тог нерешительно мнется, усмехнулся:
— Прячь скорей, все равно здесь не пересчитаешь. Да не бойся… без обмана. Не забудь — там и моя доля, за то, что сбыл товар. Я нашел тут одного человека. Очень богатый. На днях пристали одни, сплавь, мол, золотишко, так я отнес ему. Слова не сказал, взял все триста граммов и тут же отсчитал монеты.
— Он здешний? Где живет?
— Так не пойдет, Кожанияз. Не по правилам. Я назову его адрес, ты сам сговоришься с ним, а я останусь без своей доли?
— Что ты, Самат, я просто хотел узнать, верный ли он человек.
— Не твоя забота. Знай меня — и с тебя будет достаточно.
Жапаров достал из портфеля другую коробку «Казбека», боязливо оглянулся и шепнул на ухо Самату:
— Ладно, будь по-твоему. В этой коробке шестьдесят граммов. Деньги нужны сейчас. Буду ждать там, где ты сидел. Часа хватит?
— Ты что? Машины подо мной нет. Пока доберусь с одного конца города до другого, часа полтора пройдет. Жди через два часа.
— Далековато.
— Пешему не близко.
Самат сунул коробку за пазуху, провел по груди ладонью и зашагал к трамвайной остановке. Время от времени он осторожно озирался по сторонам. Почувствовав неладное, подошел к столбу, сделал вид, что читает объявления, и оглянулся в сторону базара. Увидел Жапарова, тот нагнулся над зажженной спичкой, прикуривая папиросу. Самат перешел на противоположную-сторону улицы, дошел до остановки и встал там. Отсюда весь базар был как на ладони. В густой толпе то тут, то там возникала макушка Жапарова. Похоже, он решил выследить, куда повезет коробку Самат.
Послышался звон, из-за поворота со скрежетом выполз трамвай. Не доезжая остановки, он затормозил, за ним замерли ехавшие следом машины. К задним дверям вагона хлынул людской поток, в нем трудно было заметить Самата, который кинулся к стоявшей «Победе», рванул дверцу и исчез в кабине. Трамвай загрохотал, тронулась с места вереница машин, обгоняя его.
Жапаров остановил такси и поехал за трамваем, думая, что Самат сел в вагон. Он доехал до самого кольца и понял, что одурачен, потому что Самат не вышел ни на одной остановке.
Самат в это время сидел в машине и посмеивался в душе над Жапаровым. Хозяин «Победы» Яков Данилович Тауб каждый день в условленное время приезжал на остановку возле базара. Самат еще раз посмотрел для верности в заднее стекло и повернулся к Таубу:
— Яков Данилович, побыстрее, пожалуйста. Езжайте по улице Восьмого марта, сделаем круг и вернемся на базар.
— Товар у него есть? — Тауб пролетел перекресток на желтый свет, не сбавляя скорости. — Сколько просит за грамм?
— Дал немного. Шестьдесят. Просит по восемнадцать рублей.
— Продает по частям? Значит, имеет запас. Проси еще. Пусть не боится.
— Он хочет встретиться с вами.
Тауб усмехнулся:
— Знаю. Ты не согласился, так?
— Так. Я и не скрываю. Между вами мне кое-что перепадает: червонец от вас, червонец от него — уже жить можно. А если вы сами столкуетесь, с чем я останусь? — Самат положил коробку «Казбека» на переднее сиденье рядом с Таубом. — Золотишко здесь.
— Смотрел?
— Стараюсь не смотреть.
— Почему?
— Боюсь сбиться с праведного пути.
Тауб захохотал:
— Уморил ты меня, Самат! Ну, ладно! Там сзади, за сиденьем, аптечные весы. Подъедем к Алматинке и взвесим твой товар. В нашем деле главное — точность. Тут каждый грамм — деньги, братец ты мой.
— Ни к чему это. Не обманет. А впрочем, дело ваше.
«Победа» затормозила на берегу речки. Самат выбрался из кабины, с тряпкой в руке обошел вокруг машины, внимательно поглядел по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, начал протирать стекло с таким рвением, будто это было кровное его добро.
Через некоторое время из кабины донесся голос Тауба:
— Поехали, Самат. Все в порядке. Ровно шестьдесят, — он обернулся к садившемуся сзади Самату, протянул коробку. — Деньги в коробке. Твоя доля отдельно.
— Что делать, Яков Данилович? Не отстанет Жапаров.
— Я тебе доверяю. Решай сам. Не влипни в какую-нибудь историю.
— Ладно.
— Если срочно понадоблюсь, найдешь меня возле железного мостика через Весновку. Буду ждать, как условлено.
Минут через сорок вернулись к Зеленому базару. Тауб высадил Самата у улицы Восьмого марта. Самат обошел весь базар дважды. Жапарова не было.
В это время откуда-то сбоку к нему протиснулся худой и высокий, загорелый до черноты старик в красивом халате, перетянутом в поясе белым платком.
— Самат, ты не забыл о моей просьбе? — процедил он сквозь зубы, даже не поздоровавшись. Слова его прозвучали совсем не просительно.
Самат озабоченно почесал затылок, будто забыл какую-то незначительную просьбу:
— О чем ты просил, Турсун-ака?
Турсун-ака нахмурился.
— Я говорил тебе — браслет. Очень ты забывчив, милый! Я не люблю повторять дважды!
— Что-о? Ну и катись! Только тебе, думаешь, нужны золотые браслеты? Некогда мне! — Бакиев разозлился, словно по-настоящему.
Он не просто набивал себе цену, он делал свою торговлю. Его дело — взять золото у одного и отдать ему деньги другого. На этом он и живет.
Опытный Турсун-ака сразу понял, что хочет Самат, и криво усмехнулся. Сунув большие пальцы за пояс, он по-прежнему холодно процедил:
— Добавлю еще пять рублей. Ты парень честный, тебе и давать не жаль. Слава аллаху, мой товар к вечеру разойдется. Вон те весы мои. Там и буду ждать…
У входа в крытый ряд Бакиев увидел Жапарова. Тот жадно пил газированную воду. По темно-коричневой шее и по морщинистому лицу катились ручьем крупные капли пота. Ворот белой рубашки потемнел от пыли и влаги. Самат подкрался сзади вплотную, сильно ткнул его в бок и прошипел:
— А ты, Кожанияз, скользкий тип. Зачем следил за мной? Боялся, что я исчезну с твоей паршивой коробкой? Заберешь сейчас деньги — и проваливай! Не попадайся мне больше на глаза! Мы с тобой незнакомы, понял?
Жапаров допил воду и, не оборачиваясь, ответил:
— Ты пугаешь меня, Самат? Не надо. Я брожу по свету с самой юности и привык опасаться людей. Иногда так боюсь, что начинаю со страха кусаться. Ненароком могу даже покалечить. Запомнил? А теперь говори — чего тебе надо? Денег? Так я отвалю тебе столько, сколько ты и за год не заработаешь. А ты устрой мне встречу с тем человеком. Зачем тебе крутиться между нами? Сгоришь ни за что, ни про что! Деловые люди должны встречаться с глазу на глаз, без свидетелей. Я тебя не принуждаю, я советую. Подумай.
— Ладно, Кожанияз, не кипятись. Хочешь, сведу тебя со старым шайтаном? Ему сейчас нужен золотом браслет. Я обещал достать, вот и сговорись с ним.
— Откуда он?
— Из Ташкента. Торгует свежими овощами.
— Нет, Самат, с ним разбирайся сам. А меня познакомь с тем.
— Ладно. Приходи завтра к гостинице у Оперного театра. Встретимся в семь.
Они побывали в туалете и разошлись в разные стороны, будто никогда не знали друг друга.
4
Наследующий день Бакиев разыскал Тауба возле условленного железного мостика. Тот мыл в речке машину. Увидел Самата, спокойно, чуть насмешливо спросил:
— Уломал-таки он тебя?
— Уперся как ишак. Хочет с вами встретиться и все тут. Я говорю — познакомлю с ташкентскими торгашами, а он их и знать не желает…
— Где он будет ждать?
— Сегодня в семь вечера возле гостиницы, рядом с Оперным театром.
— Ты, Самат, чем дальше, тем больше мне нравишься.
…За десять минут до назначенной встречи они проехали на машине Тауба мимо Оперного театра. Сделали круг, проехали еще раз вверх по улице Панфилова, свернули на улицу Калинина, остановились.
Было условлено, что Жапаров, увидев их машину, поднимет руку.
«Победа» постояла немного и мягко тронулась с места. Жапарова не было. Медленно проехали мимо ТЮЗа. Тауб свернул направо и опять сделал круг по улице Кирова и Панфилова. Возле гостиницы машина остановилась. Из нее вышел Бакиев и со скучающим видом огляделся. Достал папиросы, закурил, коротко и сильно затягиваясь. Жапаров не появлялся. Бакиев отплюнул в сторону измочаленный окурок и смачно выругался.
— Выродки все! Со стороны глянешь — слезу прошибает: забитые, несчастные, безответные. Иной — простачок простачком, а коснись — десять раз вокруг пальца обведет. Полюбуйтесь вот! Просил, умолял: познакомь да познакомь, хочу с глазу на глаз поговорить. А что вытворяет?..
— Может, он машину не узнал? Ты все объяснил?
— Конечно. И номер знает, и цвет.
— Так что же получается? Выходит, не верит он нам?
— А чего бы он совал мне свое поганое золото, если б не верил?
— М-да…
— А может, сидит в гостинице, боится нос высунуть? Пойду взгляну.
— Не задерживайся!
— Не беспокойтесь, сейчас вернусь.
На стоявшую перед гостиницей машину никто не обращал внимания. Только с балкона гостиничного ресторана на втором этаже с интересом наблюдал за ней щегольски одетый мужчина в темных очках. Приглядевшись повнимательнее к мужчине, можно было узнать Жапарова. Двадцать семь лет жизни в Кульдже научили его кое-чему, и в первую очередь осторожности. «Нет, думал Жапаров, отложим-ка пока встречу да посмотрим со стороны, что это за люди, с кем придется иметь дело… Как суетился Самат перед гостиницей! Тянул папиросу за папиросой, плевался… А сейчас рыщет по вестибюлю. Потерял выдержку, обозлился. Нет, проявлять чувства — непозволительная роскошь для настоящего делового человека…»