Подлечившись, Жанна Михайловна возвратилась в город, но в Кульджу уезжать не спешила. Гостила поочередно у знакомых. И все дни ни на минуту не отпускала от себя Кристу. В их обществе видели и Жапарова с Агаповым. Ничего удивительного в этом как будто не было — они ведь и раньше общались в Кульдже с семьей Гуреевых.
За день до отъезда Жанны Михайловны все они побывали у Тауба. После их прихода туда потянулись люди в странных черных одеяниях…
12
Минул почти год. Из Синьцзяна переехал с семьей Гуреев. Поселился тоже на улице Вишневского, в высоком, просторном особняке с большим старым садом. Новый хозяин вставал рано утром и не спеша обходил сад. Крупнотелый, высоколобый, он подбирал сломанные ветром ветви, складывал в кучу, подметал двор, поливал деревья из длинного резинового шланга. Казалось, солидный возраст нисколько не тяготит его. Чуть позже Гуреев умывался и отдыхал в беседке, любуясь по привычке игрой бриллианта в перстне. Приходила Жанна Михайловна, приносила завтрак: холодную телятину и пахнущий жасмином китайский чай.
Этот распорядок не менялся. В доме всегда было тихо и благопристойно. Только однажды неожиданно нарушился установившийся уклад. Поздним воскресным вечером прибежала запыхавшаяся Криста в наскоро накинутом стареньком пальто. Собрались Борис и Аркадий Газархи. Все были озабочены, встревожены. В дом не заходили, стояли во дворе, горячо что-то обсуждали.
В это время пришел Григорий Матвеевич. Он припозднился в гостях у Жапарова. Криста выбежала ему навстречу.
— Григорий, вас ограбили, — всхлипнула она.
— Как ограбили?
Григорий Матвеевич схватил за руку стоявшую у порога Жанну Михайловну и вбежал в дом. Обошел все комнаты, таская за собой жену. Дверцы шкафов и гардеробов распахнуты настежь. Григорий Матвеевич начал что-то искать в них, в остервенении швырял под ноги какие-то тряпки. Выскочил во двор, обшарил кусты вдоль дорожки. Его била дрожь. За много лет совместной жизни он ни разу не повысил голоса на жену, а тут закричал:
— А ты? Где ты была? Где моя статуэтка? Черная статуэтка? — повторял он, словно глухой, и тряс ее за плечо.
Жанна Михайловна тихо ответила:
— Яков Данилович велел прийти помолиться… и я пошла…
— Тьфу ты, тоже мне святоша! — Григорий Матвеевич вышел в коридор.
Здесь, в углу у рукомойника, он увидел валявшуюся на полу статуэтку из черного камня. Гуреев облегченно вздохнул, поднял ее, прижал к груди и нежно, осторожно обтер рукавом. Обернулся к робко подошедшей жене, улыбнулся ей:
— Прости, дорогая. Ничего страшного не случилось. Бог с ним, с этим барахлом. Дело наживное. Да и много ли проку от него?
Жанна Михайловна заморгала глазами и ничего не ответила.
Аркадия удивила столь неожиданная перемена. Он посмотрел на Григория Матвеевича, на статуэтку, пожал плечами, буркнул:
— Чего мы стоим? Надо сообщить в милицию!
— Какой смысл? Возвратят украденное? А зачем нам опоганенные чьими-то грязными руками вещи? Было бы здоровье, а остальное приложится, — не давая никому возразить, он холодно закончил: — Идите спать, утром вам на работу, отдыхайте. И забудьте о том, что нас обокрали. — Статуэтку Григорий Матвеевич все так же нежно держал у груди.
Его спокойствие объяснялось просто. Еще в Кульдже Гуреев заказал известному мастеру статуэтку Будды. За большое вознаграждение деньгами и продуктами старый китаец отлил затейливую фигурку из чистого, червонного золота, полученного от заказчика. И покрыл несмываемой черной растительной краской. Статуэтка, весившая три килограмма двести граммов, стала похожа на мраморную. Предосторожность оказалась не излишней. Воры приняли статуэтку за каменную и бросили за ненадобностью. Если бы они знали, что все украденное ими не стоит и малой доли «каменного» идола!..
От соседей скрыть ограбление не удалось. Наутро приковылял кривоносый Арипбай. Бесцеремонно ввалился в дом, прошелся по пустым комнатам.
— Здравствуй, друг-тамыр. Слышал, беда тебя постигла, — глазки его так и шныряли по голым стенам, на которых раньше висели дорогие персидские ковры. — Да будет милостив аллах всемогущий, — шумно потянул носом Арипбай. — Были бы сами здоровы. А потерянное не вернешь, сколько ни оплакивай. Крепись, будь тверд!
Слова Арипбая звучали соболезнованием по покойнику. Гурееву это не понравилось, но он, сохраняя спокойствие, невозмутимо ответил:
— Верно говоришь, Арипбай. Дай нам бог всем здоровья. Чего плакать по тряпкам? Все прах на этом свете, и сам я гость на земле!
— О, молодец! — крякнул Арипбай. — Крепишься, гривастый ты мой лев-арыстан! — и хлопнул по волосатой руке Гуреева. — А я, тамыр, по делу пришел, по тому самому, о котором ты недавно говорил. Прошлой ночью охотники завезли мне целый мешок. Просят по пять рублей.
У Гуреева поднялись брови.
— Очищенные?
— Не знаю, не смотрел. Все равно не понимаю в них.
— Сейчас немного приберутся, и я зайду к тебе.
— Я велел приготовить манты. Пообедаешь у нас, — Арипбай заковылял к себе, довольный, что к нему прибудет сам Григорий Гуреев.
13
Теперь перенесемся в один из московских аэропортов. В длинной очереди на регистрацию билетов терпеливо стоит человек, о котором мы уже вскользь упомянули. Человек держит в руках пестрый журнал и делает вид, что читает, но ему это плохо удается. Он то и дело посматривает вперед, на девушку, которая принимает багаж пассажиров. Человек этот — Заурум Шарф, тот, что предлагал Кристе Газарх уехать вместе. Ему разрешили выезд из страны. Когда-то он окончил школу в Алма-Ате, учился в вузе, стал инженером-строителем и работал научным сотрудником в одном из проектных институтов. Вскоре женился на девушке, работавшей вместе с ним. После свадьбы молодожены получили прекрасную двухкомнатную квартиру в центре города. Через несколько лет купили «Москвич». Заурум Шарф зарабатывал хорошо, на работе его ценили как прекрасного специалиста, на собраниях он порой сидел в президиуме, его имя упоминали среди лучших. Казалось бы, жизнь налажена. Но вернувшись с одной вечеринки, он разоткровенничался с женой:
— Лариса, на Западе с моими способностями мы были бы богаты и знамениты. Путешествовали бы, ездили по свету… Мне надоела, наскучила серая жизнь с вечными собраниями, планами, профсоюзами.
Жена непонимающе взглянула на него:
— Ты о чем? Разве мы плохо живем? Все у нас есть: телевизор, холодильник, ковры, мебель. Машину купили. Чего тебе еще надо?
— Глупости! Ты не видишь дальше своего носа! Твое счастье умещается в четырех стенах. Вот лежал бы у тебя на счету в банке миллион долларов, так смеялась бы над своими словами.
— Кто даст тебе миллион?
— С моим талантом за границей запросто можно сколотить состояние.
…И вот Шарф уезжает за границу за долей западного счастья. Жена не поехала с ним. Осталась с сыном. Ее решение не огорчило Заурума, он опасался только, что его, «знающего, талантливого инженера», не отпустят. Опасения оказались напрасными. Лишь жена умоляла: «Заурум, ты же собственными руками ломаешь наше счастье! Одумайся!» Муж не одумался.
Багаж Шарфа невелик: черный кожаный чемодан и блестящая красивая дорожная сумка с продуктами. К чему тащить с собой тряпки? На Западе все есть, всего вдоволь! Взял лишь пару приличных костюмов на первое время.
Очередь двигалась быстро. Девушка у весов не задерживала никого и быстро оформляла документы. Вот и Шарф положил вещи на весы. Девушка привязала бирку к чемодану, сняла с весов и, возвращая сумку, неожиданно спросила:
— Тяжелая у вас сумка. Что в ней?
— Можете взглянуть, только продукты. У меня больной желудок, и я взял с собой необходимые продукты.
— Пройдите, пожалуйста, в эту комнату, — вежливо попросила девушка.
В комнате за длинным полированным столом мужчина и девушка в в форме таможенников. Они встретили Заурума приветливо, будто своего доброго знакомого:
— Сядьте, пожалуйста, вот сюда. Наша процедура вас не задержит. Начнем с сумочки. Тяжеловата. Так и ручки оторваться могут. Вещи в ней ваши?
— Чьи же, по-вашему? Конечно, мои.
— Вы позволите? — спросил мужчина извиняющимся тоном и начал выкладывать на стол содержимое сумки. Достал почерствевший батон, взвесил его на руках и вдруг разломал пополам. На стол посыпались со звоном тускло заблестевшие монеты. То же произошло и с кругом копченой колбасы. Таможенники аккуратно собрали золотые монеты и драгоценные камни, обнаруженные в продуктах «желудочника».
— Вы знаете, что нашими законами карается незаконный вывоз за пределы страны драгоценных металлов и камней?
Шарфу объяснили, что его задерживают до выяснения обстоятельств, при которых он приобрел эти драгоценности. Шарф заплакал.
— Я не виноват, вещи не мои. Клянусь богом. Их передал Гуреев для своего брата в Канаде. Он просил меня, обещал вознаграждение. И зачем я связался с ним?
— Гуреев, говорите?
— Да. Он недавно приехал из Китая. Это загадочный человек. Его настоящей фамилии не знает никто. Только я знаю, и то потому, что уезжаю за границу. Он мне сам сказал. Ради бога, отпустите меня. Я сам все расскажу…
Заурум Шарф рассказал в следственных органах все, что знал.
…Меньше чем через неделю сотрудники Комитета государственной безопасности Казахской ССР получили протоколы допросов Шарфа, Гуреев к этому времени так и не заявил в милицию об ограблении своего дома.
Генерал Арстанбеков собрал группу майора Кирсанова и сотрудников отдела подполковника Новягина. Он одобрительно отозвался о работе оперативников по выявлению крупных валютчиков и сказал:
— Мы включаем в это дело работников следственного отдела. Настало время работать вам вместе. Ясно, что в руках торговцев золотом сконцентрированы немалые запасы. Об этом свидетельствуют результаты оперативной группы. Еще яснее, что валютчики свое золото по доброй воле не выложат. Будут выкручиваться, скрывать тайники, а мы должны изъять все до единого грамма, до последнего камешка. Пора прикрыть эту лавочку. Что за люди эти валютчики? — генерал повернулся к Кирсанову. — Охарактеризуйте подробно каждого. Пусть новые товарищи получат о них полное представление.