— Я уже сказал, что не знаю новой вины перед Советской властью.
— Я прочитаю вам показания Кристы Газарх. Вот пожалуйста: «…вечером двадцатого июня, часов в семь, мне позвонила Жанна Михайловна и попросила прийти. Я спросила: «Что случилось?» Она ответила: «Это не телефонный разговор. Григорий хочет тебя видеть. Приходи быстрее». Когда я пришла, Григорий отослал жену и передал мне две банки, сказав, что в них семь килограммов золота…»
Газарх вскочил с места, выкрикнул:
— Это ложь! Она врет! Хочет утопить меня!
— Сядьте! — спокойно приказал Новягин.
— Простите, — Газарх тяжело опустился на стул. — Не могу поверить, что Криста могла сказать такое. Прошу очной ставки с ней.
— Вы признаетесь, что передали золото Кристе Газарх на сохранение?
— Я никому ничего не передавал.
— Через кого переправляете за границу сайгачьи рога?
— Какие еще рога? Что это такое?
— Ну, хорошо. На сегодня достаточно, — Новягин выключил магнитофон. — Гражданин Газарх, скоро месяц, как мы бьемся с вами. Вы увиливаете от правдивых объяснений. Неужели вам не приходит в голову, что вы только усугубляете свое и без того тяжелое положение? Ваши соучастники точно помнят, когда, в какое время суток, сколько золота получили они от вас. Я прочитал показания вашей сестры, а вы отрицаете их.
Газарх, чуть поколебавшись, спросил:
— Этот разговор не для протокола?
— Нет. Я говорю с вами просто как с человеком.
— Хорошо. Пусть Криста во всем призналась. Но почему в таком случае вы не разрешаете свидания с ней? Может, вы прочитали мне не ее показания?
— Отвечу: хочу оставить вам возможность признаться и тем самым облегчить вашу участь. Но если будете упорствовать, то и этой возможности лишитесь. Подумайте над этим!
— Нечего мне думать. Не ребенок. Уговорами меня не возьмете.
Новягин нажал кнопку вызова и приказал конвоиру:
— Уведите!
17
«…20 июля 1962 года вечером пришла моя сестра Криста Газарх. Мы с семьей смотрели телевизор. Криста попросила меня выйти на минутку. Она была встревожена и растеряна. Мы вышли в соседнюю комнату. Криста держала в руках большую черную сумку, в ней лежали две жестяные банки. Одна побольше, другая поменьше. Я спросил, что это такое, она ответила: «Григорий передал. Просил спрятать. Тут полно золота». Я не помню, обрадовался или испугался в тот момент. Слово «золото» захватило меня. Мы с Кристой зарыли банки во дворе, в дальнем углу под мусором. После ее ухода мне пришла в голову мысль: а почему бы самому не воспользоваться этим золотом? Криста или Григорий вряд ли заявят в милицию. Зачем старому бродяге столько золота? Хватит, отгулял свое. А в случае чего, скажу, что банки исчезли, буду слезно уверять, что их, видно, кто-то украл. Может, поверят, оставят в покое? Зато потом жизнь станет сплошным раем! Эта мысль не давала мне покоя. На следующую ночь я откопал банки и перепрятал на улице, прямо возле арыка. Я рассчитывал, что в случае, если милиция обнаружит золото, я останусь не при чем — не в моем же дворе. Но бог наказал меня. Когда я привел к этому месту следователей, банок на месте не оказалось. Ума не приложу, кто мог выкопать. Наверное, кто-то заметил, как я прятал их.
Пишу все как есть, ничего не скрывая. В чем и расписываюсь —
Подполковник Новягин внимательно прочитал объяснительную Бориса Газарха и спросил:
— Как считаете, правду пишет Газарх?
— Мы перерыли почти весь переулок. Банок нет. Обнаружили несколько старых ям, но Газарх не знает точно, какая его. Неделю впустую провозились, — ответил Нуканов.
Кадамшин добавил:
— Газарх вроде бы ничего не скрывает, подробно описывает визит Кристы. Но не задумал ли он раскрыться в малом и утаить большое?
— Похоже, так, — Новягин хлопнул ладонью по столу. — Обратите внимание на слова: «…скажу, что банки исчезли, буду слезно уверять, что их кто-то украл. Может, поверят, оставят в покое…» Я думаю, Борис Газарх проделывает этот фокус и с нами. Верить ему нельзя. Он готов ради золота отречься от родных брата и сестры. Старший лейтенант Григорьевский собирается еще раз допросить Тауба и устроить ему очную ставку с Газархом-Гуреевым и его женой Я дал добро. А вы приступайте снова к поискам банок. Не забудьте и о доме Григория Гуреева. В его хозяйстве, по-моему, можно еще кое-что раскопать. Будут новости — сообщите немедленно.
Кадамшин и Нуканов ушли. Подполковник позвонил Григорьевскому:
— Новягин говорит. Какие новости? — немного послушав, перебил: — Хорошо, сейчас буду. Ты Жанну Михайловну Газарх пригласил? Ну, хорошо, иду.
В комнате для допросов Новягин кивнул поднявшемуся навстречу Григорьевскому:
— Продолжайте, пожалуйста.
Тауб еще больше съежился, втянул голову в плечи.
Григорьевский продолжал:
— В прошлом году вы купили у гражданина Жапарова шестьдесят граммов золота. В апреле того же года купили опять у Жапарова триста граммов золота в слитках и семь золотых монет: две достоинством в пятнадцать рублей, а пять — червонцы. Заплатили за них две с половиной тысячи рублей, а перепродали за полторы цены. Вы признаетесь в том, что занимались спекуляцией золотом?
— Эта сволочь Жапаров нарочно подсовывает меня под удар. Выходит, что я ненасытный скопидом! А на самом деле эти золотые вещички я коллекционирую. Да, да, не удивляйтесь. Собирают же люди значки, монеты, марки? Так и я. Не могу удержаться, как увижу красивую вещь. Надоест одна — покупаю другую. Вы же сами изъяли их у меня. Факт, так сказать, налицо. А Жапаров врет, все врет…
Григорьевский достал из ящика стола небольшую коробочку. В ней сверкал на шелку крупный перстень. Он положил коробочку перед Таубом.
— Узнаете перстень? Ваши ответы будут записаны на магнитофон — предупреждаю.
Ответ: — Я еще в прошлый раз сказал, что это перстень покойной жены, мой свадебный подарок ей.
Новягин подошел ближе и спросил, разглядывая перстень.
Вопрос: — Перстень с бриллиантом. Сколько каратов в нем?
Ответ: — Я купил подарок и понятия не имею, сколько там каратов.
Вопрос: — Может, это не ваш перстень?
Ответ: — Я еще не выжил из ума, слава богу. Свои вещи знаю. Перстень мой.
Вопрос: — За сколько вы его купили?
Ответ: — Покупал еще в Иране. Не помню.
Новягин сделал знак Григорьевскому, чтобы тот выключил магнитофон, и сказал:
— Разобраться с перстнем помогут свидетели. Вызовите Газарха-Гуреева.
Тауб замахал руками.
— Вы хотите что-то сказать?
— Н-нет.
Конвоир ввел Газарха-Гуреева.
Григорьевский подвинул перстень к нему:
— Вы узнаете этот перстень?
Газарх вскинул изумленно брови:
— Откуда он у вас? Это самый дорогой мой подарок Жанне Михайловне! Он лежал обычно в шкатулке и был украден вместе с другими вещами..
— А вот гражданин Тауб утверждает, что это его перстень, свадебный якобы подарок жене…
Тауб буркнул, не поднимая головы:
— Вот именно. Может, он и похож на чей-нибудь перстень. Спутать недолго: все они сделаны человеческими руками.
— Вот как! Чуяло мое сердце — кто-то из своих ограбил нас! Чуяло! В подвале, в сундуке, хранились два рулона китайского шелка. О них знали только близкие. Рулоны тоже исчезли. Значит, это ты, поганец?.. Я прошу, гражданин следователь, вызвать мою жену! — повернулся к Григорьевскому Газарх-Гуреев. — Она тоже признает свой перстень.
Григорьевский отправил Газарха и пригласил из соседней комнаты Жанну Михайловну. Она медленно подошла к столу, бросила испуганный взгляд на Тауба.
— Садитесь, Жанна Михайловна, — пригласил Григорьевский. — Скажите, вы хорошо знаете гражданина Тауба?
— Конечно. Он почтенный человек, почитающий бога. — Жанна Михайловна вынула из сумочки платок, вытерла выступившие на глазах слезы. — Неужели и до него добрались злые языки?
— Вы видели раньше эту вещь?
Она только теперь обратила внимание на перстень.
— О господи, где вы нашли? Его украли. Григорий Матвеевич жалел о нем больше всего. В бриллианте восемь каратов, а золото червонное. С внутренней стороны выгравированы мои инициалы. Их видно через увеличительное стекло. Григорий Матвеевич заказывал перстень в Синьцзяне очень искусному ювелиру, заплатил две коровы и мешок риса.
— Перстень нашли в доме гражданина Тауба во время обыска. Он утверждает, что это перстень его покойной жены…
Раздался хриплый голос Тауба:
— Ложь, я не говорил этого. Я впервые вижу перстень. Его не было в моем доме!
— Вы, оказывается, не только вор, но и лжец! — Григорьевский включил магнитофон, и раздался голос Тауба, записанный на пленку:
«…Я еще в прошлый раз сказал, что это перстень покойной жены, мой свадебный подарок ей…»
У потрясенной Жанны Михайловны вырвалось:
— Боже мой, что он говорит? Давно ли вы, Яков Данилович, шептали мне на молении, что камень в перстне чист, как живая вода! Оказывается, в руках у вас библия, а за пазухой камень!
Тауб сжал кулаки:
— Гражданин следователь, избавьте меня от этой истерички! — лицо его в ярости исказилось. — Не надо больше свидетелей. Я сам все расскажу. Да, я ограбил Газарха, я спекулировал золотом, да, я руководил сектой, да, я, я, я…
После допроса Новягин улыбнулся Григорьевскому:
— А ты говорил, что Тауб — кремень, никогда не раскроется. Он сам согласился давать показания. Когда следующий допрос?
— Пусть поразмышляет. Вызову к вечеру.
— Правильно, — одобрил Новягин. — Еще одну шараду разгадали.
Сосед Газарха-Гуреева Арипбай показал, что Григорий скупал через него сайгачьи рога. Но куда он их прятал или кому продал — никто не знал. Во время следствия Газарх-Гуреев отрицал все, а обыск в его доме не дал результатов. Переправить последнюю партию рогов через границу он не мог: все машины, проезжавшие на ту сторону, тщательно проверялись. Где же спрятаны рога?