Его позвали к колодцу, куда солдат-шофер пошел набрать воды, чтобы долить в радиатор. В колодце тоже были трупы… Без промедления рванулись преследовать бандитов.
Снова мчится грузовик, ощетинившись винтовочными стволами. В бинокле прыгают кусты и дальние перелески. Вдруг будто выплыла брошенная на краю леса одинокая бричка.
— Та это бричка, — подтвердил Степан, — давай на нее.
Подъехав, остановились. Постромки обрезаны, значит торопятся… Стеной стоят молчаливые деревья, и нет пути, чтобы проскочить их на машине.
Рассыпались цепью. Перебежками пошли в темную глубь леса. Просвечиваемый лучами заходящего солнца, он колыхался, словно населенный причудливыми тенями. За стволами, казалось, прятался кто-то. То и дело замирали, прислушиваясь, но двигались быстро. Вот и большая поляка…
И тут, не далее, чем метрах в двухстах, мелькнул в сумерках хвост уходящей банды. Застрекотал пулемет вслед. Залились горячим свинцовым посвистом скорострельные автоматы. И побежали зайцами под прикрытие бандиты, торопливо отстреливаясь. Несколько фигур переломились и остались лежать на той стороне поляны.
Но что это? Один бандит показался из леса и бежит обратно.
— Прекратить огонь! — звучит команда.
Никак «Тарас»? Будет сдаваться? Непохоже. Вот он наклоняется над тем местом, где упали его дружки… И вдруг леденящим душу эхом расплеснулся над лесом истошный вскрик раненого. Добивает, вражина…
Не нужна была бойцам команда. Дружно ударили по изогнутому силуэту бандита, зигзагами бросившегося к лесу. И настигла его чья-то пуля, когда он уже коснулся рукой первого дерева…
Звоном в ушах отдалась наступившая тишина. Опасаясь засады, бойцы и их командиры обогнули поляну. Почти на ощупь прошли еще несколько десятков метров в том направлении, куда бежала банда, и остановились. Кромешная тьма украинской ночи обволокла своим черным покрывалом все вокруг, и не было дальше пути…
Шел сентябрь 1944 года.
Бродячие
Разбита гитлеровская военная машина. Прикончен фашизм в его же логове. Люди снова увидели, как красочно цветут сады, каким бездонным кажется голубое небо и ярким — закатный горизонт. Их не затягивают дымные сполохи войны. Только слезы матерей горько-солеными росами оседают на могилах погибших сыновей и дочерей, да слышатся зовы их, чтобы вернула земля дорогих чадушек, которые и пожить-то не успели, а взяла бы их — старых, да немощных…
Да не всех радовала Победа и печалила утрата близких. Оголтелые враги Советской Украины — буржуазные националисты, вдохновляемые реакционными кругами Запада, снова затеяли бандитский шабаш, надеясь отторгнуть западные области от СССР под знамя буферной, так называемой «Свободной Украины».
Они убивали и вешали. Грабили и насиловали. За доллары и фунты империалистов добывали шпионскую информацию. Предавали и продавали интересы своего многострадального украинского народа.
Но не понять было битым фашистским прихвостням, — бывшим петлюровцам, тютюнниковцам, бандеровцам, мельниковцам и прочим «овцам», что дух советского человека непреклонен и неистребим. Раскаленной сковородой становилась для националистических банд украинская земля.
Уверенная работа чекистов, опора их на местный актив в конечном счете привели к закреплению Победы, а затем и к утверждению наших, социалистических порядков. И вы, друзья и соратники тревожных лет, даже в тех исключительных условиях, рискуя своей жизнью, стараясь брать их, стреляющих, живыми, чтобы попытаться перевоспитать, вернуть в человеческое общество, были бесстрашными проводниками советского гуманизма…
…Не хотят добровольно раскрыть свою тайну Вишневецкие леса. Не говорят на человеческом языке лесные ручьи, не расскажут они, куда двинулись «Зубатые». Под ногами чавкает очередное болотце, — мороз еще не сковал его ледяную купель. И кажется, что никогда не было здесь ни души… Но, ч-ш-ш…
Остановились оперативные работники, замерли бойцы. Бесшумно рассредоточились и залегли. Ночью, пешком добиралась поисковая группа из 15 человек к этому месту, помеченному на карте как «Сістуровецькі хутора». Вот и три отдельные развесистые сосны… От них надо было в какую-то сторону отойти 60—65 шагов, чтобы угодить к замаскированному здесь бандитскому схрону.
Но не торопятся чекисты. Утро только разгорается, и получены достоверные данные, что двух бандитов сейчас нет в схроне, их отправили добывать провиант, а, точнее, пограбить, чтобы потом попраздновать. Вот они и покажут, где находится лаз в схрон. А банду надо брать всю. В ее составе матерые националисты, перебазировавшиеся сюда из Польши. Нельзя допустить, чтобы они начали действовать…
Но вот появился человек, за ним в 10—15 метрах другой. Оба с мешками. Автоматы под мышкой. То и дело озираются. Сначала шли прямо на засаду, но в 70—80 метрах свернули на еле заметную тропинку. Еще раз осмотрелись. Затем подошли к небольшому дереву, и один трижды ударил прикладом по стволу. Наклонилось дерево, открывая черную пасть лаза, поглотило обоих и снова заняло свое первоначальное положение…
Вот теперь можно… Расставлены бойцы. Отобрана группа захвата. К лазу подошел начальник районного отделения государственной безопасности и трижды ударил по дереву. Никакой реакции. Снова три удара — и опять тишина. Попробовали поднять или наклонить дерево — не тут-то было. Прочно заделано оно в деревянную коробку лаза. Приняли решение подорвать вход гранатой.
— Вы окружены, сдавайтесь! Всем, кто добровольно покинет схрон, гарантируем жизнь, — крикнул в раскрытую взрывом черную дыру старший лейтенант. В ответ — автоматная очередь. Одна пуля срикошетила и расщепила приклад, задела плечо оперативного начальника. Тогда в провал выпустили две ракеты. И, когда повалил дым, снова призыв сдаваться. И опять бандитские пули в ответ…
А еще через несколько минут из глубины схрона, наполненного дымом, глухо донеслись пистолетные хлопки — их было семь, — и все смолкло…
…До утра горит керосиновый фонарь в штабе истребительного батальона. До утра уходят в ночь «ястребки» для охраны покоя в селе и порядка. В их числе коммунисты и бывшие партизаны, демобилизованные воины, не раз дававшие отпор непрошеным гостям.
Вчера весь день здесь находилась районная оперативная группа. Начальник райотдела МГБ долго беседовал с «ястребками», просил их еще немного потерпеть, бдительнее быть на обходах. Он говорил, что в бандитское подполье вкралась болезнь страха и недоверия, главари уничтожают в порядке «чистки» десятки ненадежных участников оуновских организаций — мол, не выдержат и выдадут. Под конец сообщил, что в ближайших окрестностях снова появился матерый бандит «Сокол». Да, тот, что владел у них мельницей до 1939 года, а при немцах руководил полицией. В свое село он опасается заходить, а вот на лесных дорогах уже оставил кровавый след. Недавно, не иначе как его бандой, убиты работник милиции и начальник штаба «ястребков», которые по поручению райкома партии направлялись в отдаленное село провести беседу о коллективизации…
…Шумит над крышами предутренний ветер. Несут свою нелегкую службу «ястребки». Только присели перекурить бойцы порядка, как услышали приглушенный расстоянием грохот одинокого выстрела. Это там, в Черном лесу, где дорога на райцентр.
Немедленно в штаб.
— В ружье!
…За что же вы ее вот так, по-зверски? Что сделала вам эта молодая женщина? Как попала она в ваши грязные руки?
Вся одежда изодрана. Коричневой лужицей запеклась кровь. Лицо изуродовано. Посреди лба стреляная рана. И прямо в рану кривым сучком приколота записка: «За зраду (за измену — Н. Н.) нации»… С трудом опознали бойцы городского врача, что не так давно навещала родственника в их селе.
Что теперь привело тебя сюда? К нему — односельчанину Яреме — пошли бойцы, неся на руках безжизненное тело. Но и Яремы дома не оказалось. Его жена молча показала на свою больную мечущуюся в горячем бреду малолетнюю дочь и только тогда, сквозь рыдания, выдавила из себя:
— Нема Яреми. За лекарем в район пошел…
Вот оно что. Значит и Ярема был в Черном лесу, когда банда истязала свою жертву. Но где он сам? Увели его бандиты? Может быть, он заметил их, вовремя скрылся? Или где-нибудь в чащобе и его труп вот такой же?
Но скрыл Черный лес следы банды, и нет пока ответов на эти вопросы.
А в райцентре работники МГБ в то же время завершали «рабочий день». Только что закончен допрос захваченного вблизи Черного леса районного «проводника» Джуры. Метался там бандит со своей личной охраной несколько дней. Давно бы его взяли чекисты, да неясно оставалось, чего он искал или кого ждал. Инструктора с Запада? Посланцев старших руководителей бандеровского подполья? Готовил акцию? Терпеливо ждали чекисты…
Сегодня поставлены все точки над и Джура, понявший безвыходность своего положения, сообщил на допросе, что он был вызван на связь референтурой оуновской СБ (службы безопасности), но обеспокоен тем, что места встречи то и дело меняются. Уж не ликвидировать ли его хотят? Всего за час до захвата чекистами он — Джура на «мертвом пункте» связи нашел записку, в которой ему предписывалось прибыть для встречи в «пункт 7» через три дня (записка сохранилась и была изъята у Джуры).
Тут же матерый бандит предложил свои услуги по захвату тех, кто придет к нему на связь. Раскаялся или надеется снова уйти в лес? Риск или расчет на помилование, на снижение ему меры наказания?
Обсуждение этих «за» и «против», проходившее в кабинете начальника райотдела, внезапно было прервано появлением дежурного. Объявился крестьянин Ярема…
Взлохмаченный, закрывавший ладонью окровавленное лицо, он заговорил с порога. Его никто ни о чем не спрашивал и ни разу не перебил, пока Ярема вел свой рассказ.
…Когда на рассвете его родственница Иринка, только что пришедшая домой с суточного дежурства в больнице, шла рядом с ним к больной его дочурке, не страшась ни леса, ни возможной встречи с бандитами, ни семикилометрового пути пешком, — на тебе!.. Все это и случилось. В одном из бандитов, остановивших их на повороте лесной дороги к селу, сразу узнал Ярема своего зажиточного односельчанина, «який був полицаем» при немцах. Вот он и разбил ему прикладом автомата все лицо, когда пытался Ярема вступиться за Иринку. «Так вдарил, — продолжал кр