естьянин свой рассказ, — что потерял сознание».
Когда очнулся на холодной лесной земле, как во сне услышал он одиночный выстрел и издевательские слова бандита: «Теперь дохторуй, советка!» Тут же банда скрылась в лесу, а он — добрался вот, сидит тут. Скорее…
Покинули Ярему силы. Подогнулись его ноги. Медленно стал он сползать со стула. Подхватили его на руки чекисты — и при свете восходящего солнца увидели, как изуродовал его лицо «Сокол». Все сомнения теперь отпали. Это он — «Сокол», являясь референтом СБ, менял места встречи с Джурой.
— Ярему срочно к хирургу, а Джуру верните ко мне на допрос, — распорядился начальник райотдела, — поспим потом…
…Опустилась на землю третья ночь. Погас на хуторе свет в окне дома бандитского пособника. Заняли свои места чекисты. Четверо из них — в сарае, что у оуновцев значился под шифром «пункт 7». После полуночи зажегся и погас огонек в том же окне пособника. Это был условный знак для Джуры, который спустя еще час, сопровождаемый чекистами, соответственно экипированный и при оружии, подошел к месту встречи. В дом он вошел один. Обменялись паролями. Потом «Сокол» направил своего боевика проверить «пункт 7»…
И вот четверо бандитов, в их числе «Сокол» и Джура, как бы прикрывавший группу и поэтому шедший последним, идут к сараю.
Только что прошел небольшой дождь, и на тропе лужи, но бандиты идут прямиком. Их шлепанье заглушает невольные шорохи на чекистских постах, готовых к захвату банды в случае возможного ее ухода в лес. Но не понадобился этот вариант захвата. Бандиты у сарая. Вот и Джура шагнул в его темноту, плотно закрыв за собою дверь. Одновременная вспышка электрических фонарей ослепила вошедших, и тут же они были связаны и обезоружены.
Хваставшийся своей мгновенной реакцией «Сокол» всегда державший автомат наготове, а пистолет под рукой — за поясом, теперь лежал неподвижный. Молчали его боевики. Им нечего было ждать, кроме справедливого приговора советского суда.
…Снимает осень зеленый наряд с земли. Только накоротке позволяет людям покрасоваться алой, желтой, коричневой и другими впечатляющими расцветками. Лишь сосны зябко стоят притихшие, в старом своем платье, пропыленном и прожаренном солнцем, насквозь продуваемом ветрами.
Ловят блага последних теплых дней «тройки» и «пятерки» бандитских боевиков, подолгу засиживающиеся на солнечных полянах, готовые скрыться в свои кротовые норы, как только ляжет снег или покажется чекистская поисковая группа. Они уже не делают набеги на села. И мало их осталось для этого, да и советские люди дают отпор. Поэтому злобствуют «проводники» националистического подполья, заставляют подчиненных боевиков назубок знать «канони», приказывают заранее запастись продуктами и одеждой, месяцами не казать носа из схронов.
Идет чекистский отряд по осеннему лесу, а впереди него, всего в километре, «смазывает пятки» оуновская «боевка», отсеченная от своего схрона. Бежит она, пугаясь каждого шороха, в сторону Станиславских лесов, что не раз укрывали ее в такие моменты. Но не спасло стремительное бегство. Соседи тоже проверяли свои леса и не упустили возможности очистить советскую землю еще от одного гнезда заразы… Сошлись отряды, обменялись информацией и разошлись по определенным им местам. Солдаты на машинах выехали в свою воинскую часть, дислоцированную в городе, а оперативные работники — пешим порядком в свой райцентр, проверяя на ходу, не задержался ли какой оуновец на только что прочесанной местности.
Идут три офицера, сторожко всматриваясь в притихший лес. Идут тяжело. Устали. Хочется пить и есть. Да и до места желательно дотянуть засветло.
— Давай, Семен, у тебя с западноукраинским наречием компромисса нема, сходи на этот хутор, а мы покараулим.
Так и сделали друзья. Но вот, когда шаги его затихли, в канаве, что тянулась от двора по направлению к лесу, зашуршала трава. Нет, никто из нее не вышел. Затаился и ждет. С оружием или без него? Надо предупредить Семена, не раскрывая себя…
Условленный боевой сигнал «невыясненная опасность» прозвучал, как только Семен закрыл за собой дверь дома хуторянина. 20—25 метров в наступивших сумерках отделяли его от того места, где раздался шорох. Семен развернутой пружиной метнулся за куст у другого края канавы. Тут же хлестко разорвал тишину выстрел, и от земли вскинулся сгорбленный человек. Пальцы наблюдавших уже готовы были нажать на спусковые крючки автоматов, как случилось что-то непонятное. Человек исчез, как под землю провалился. К тому месту осторожно, от куста к кусту, бежал Семен, взмахами руки приглашая своих товарищей. Послышался его хрипловатый смех.
Вскоре участникам событий предстала такая картина. За канавой зияла продолговатая темная дыра криницы, а в ней по горло в воде, барахтался покушавшийся на жизнь Семена, пытаясь выбраться наверх по ее осклизлым глинистым стенкам и то и дело срываясь во взбаламученную воду. В левой руке он держал одноствольное охотничье ружье, которое бросил в воду, как только увидел, что его обнаружили. Это ружье он нырком достал и подал наверх, как только ему приказали сдать оружие.
Еще около 15 минут заняла операция по спасению «утопающего» бандюги с помощью веревки и деревянной бадьи и по удержанию его в повиновении. Прыть его поубавилась только тогда, когда руки плотно стянула веревка, одновременно закрепившая на его голове деревянную бадью…
Заканчивался 1946 год.
Поросль
Собрались учителя района на свой районный совет. Волнуют их вопросы воспитания молодого поколения. Беспокоит, что некоторых «переростков» запугивают дома, а иногда встречают в лесу «подпольщики», проча им «угнетенное будущее и быструю смерть от науки», если они не пойдут об руку с ними.
— Недавно пропал ученик 8-го класса Ваня Борода. Мать его твердит, что не знает никакого Вани. Не было у нее сына. А ведь сама приводила его за руку в школу. Может быть, его дядя увел мальчика в банду? Он недавно появлялся в селе и хвастался, что, вот, мол, нападут американцы — и националисты возьмут свое… А одному ученику Ваня говорил, что уезжает в город. Не встречался ли кому здесь он?..
Плачет учительница, рассказывая об этом. Возмущает ее, как это родная мать может отказываться от своего собственного сына и утверждать, что его вообще у нее не было.
…Едут в село оперативные работники. Сигнал немедленно надо проверить, а «дядю» найти и обезвредить.
Беленькая хатка. Вишни у хатки. Огород. В конце усадьбы сарай для поросенка. Дальше вырубка и лес. Средних лет женщина встретила чекистов молчанием, даже не взглянув в сторону вошедших и не ответив на их приветствие.
— Так вы слышите, что нас интересует?
— Пытайте не пытайте — нема у мене сына…
Перекрестилась, утверждая это, отвернулась, загремела ведром и вышла из хаты.
Знали чекисты, что бандиты даже близких своих родичей не уводили сразу с собой — проверяли и подготавливали к возможным «лишениям». Нет ли на территории усадьбы схрона, промежуточной «крыивки», где скрывают мальчишку?
Приглашены понятые. Начат осмотр. Вот быстроглазая понятая Варя незаметно для соседки подала чекистам знак: мол, ищите не здесь, а подальше, за усадьбой…
Морозно на дворе. Снег только что стаял, но еще остались его следы в затененных местах. Присели на краю канавы. Закурили. Но что это? В стороне леса, там, где округлая полянка, среди вырубки поднимается еле заметный «парок». Он хорошо просматривается на фоне темнеющих деревьев, колеблет линию горизонта…
— Кончайте перекур, чекисты!
И вот лопаты вгрызаются в подмерзшую землю. Побледнела мать, когда обнаружились сколоченные треугольником доски. Это отдушина. Через два — два с половиной метра отдушина стала вертикальной.
— Вылазь, хлопче! Молчание.
— Твоя мати тут…
Не выдержала испытания, бросилась к отдушине и запричитала мать:
— Вылазь, Иванко, родной мой сыночек, не губи себя и меня…
Ползает у чекистов в ногах, проклинает себя и своего непутевого брата, который «сбил хлопчика с панталыку»[104]. Кается за то, что она отказалась от сына. Клянется, что пошлет его учиться, а «бандюг» заставит забыть дорогу в ее хату…
Не разошлись ее слова с делом. Помогла она чекистам изловить «бандюг» и хорошим человеком воспитала своего сына.
Потеряли под ногами опору «самостийники». Провалились их планы вооруженного захвата власти в западных областях Украины. Не находят поддержки в народе их беспочвенные идеи. Подавляющее большинство людей разобралось, наконец, в том, что именно с приходом Советской власти устраивалась их жизнь так, как об этом мечтали отцы. Поняли на западноукраинских землях и старый и малый, что во вредное дело втягивали их бандеровцы… Не будет им теперь поддержки.
Но не унимаются закопавшиеся в лесные бункеры и бежавшие на Запад главари националистического подполья, чьи преступления закрыли им путь к честным людям. Не хотят они разоружиться, покаяться и жить, как все. Не хотят признать, что потеряли всякую перспективу в своей бесплодной, губительной для них же «борьбе».
Подогреваемые и подкармливаемые реакционерами Запада, они ищут «симпатиков» из молодых, захваливают и развращают их антисоветскими анекдотами, запугивают и обманывают, не останавливаясь перед убийством своих близких, порвавших с оуновским подпольем или явившихся с повинной в советские органы власти.
…В Косовском аппарате МГБ до утра не гаснет свет. Входят и уходят, уезжают и приезжают его работники. У руководства уже который час обсуждаются и анализируются полученные данные о бандеровском референте по кличке Ветер и его двух боевиках. Эта банда кровью своей жертвы расписалась на клочке бумаги «за измену нации», который был обнаружен на истерзанном теле недавно демобилизовавшегося из Советской Армии Степана Шевчука. В аппарате помнили этого молчаливого стройного парня. В 1945 году он пришел сюда, чтобы навсегда расстаться со своим темным прошлым, с бандитской кличкой Байда, с оружием, выданным ему «братьями» для борьбы за «самостийную Украину»…