— И вы, Федоренко, виноваты в смерти Шевчука, — сказал начальник райотдела, когда собрались все вызванные им работники. — Не предостерегли его от возможной расправы. Докладывайте, что узнали…
— Да говорил я с ним, буквально накануне, товарищ майор. Просил даже, чтобы он ни на один вызов кого бы то ни было не ходил, не сообщив мне. Но он полюбил дивчину, а когда любят, разве есть время думать о себе… Вот и забыл мои наставления.
Далее оперативный уполномоченный подробно доложил об обстоятельствах вызова Шевчука на «любовную» встречу, в результате которой он оказался в руках Ветра. Из его доклада следовало, что о свидании, будто бы назначенном девушкой, Шевчуку сообщил какой-то инвалид, чуть ли него родственник, за час — полтора до обусловленного времени встречи. Мальчик-пионер, оказавшийся случайным свидетелем их разговора, рассказал, что Степан после этого почти бежал в сторону городской окраины. Этот пионер заверил также, что он хорошо разглядел инвалида и сможет его опознать.
Итак, одна нить, лишь бы ее не оборвать, прямо вела к Ветру. Но кто он — Ветер? Из местных или «надрайона»? Или это опять очередная бандеровская уловка? Почуявшие неминуемую гибель старые бандиты, вроде Спивака, обычно меняют клички, пытаясь замести свои следы. Может быть, не случайно на той неделе Спивак, по словам жителей, бродил вокруг села Смодна, не был ли это отвлекающий маневр с его стороны? От Смодны до Косова не так уж далеко…
Все это предстояло выяснить, и как можно скорее. Тем более, что снова в районе кто-то будоражит молодежь. И не только в районе.
По цепочке оуновской связи пошли «грепси» — шифрованные письма оуновцев с указаниями организовывать молодежные националистические группы также среди украинских переселенцев в Казахстане. Отмечено появление неизвестных распространителей оуновских лозунгов. В них рекомендуется активно обрабатывать «хлопцив», что были в оккупации, имели родственников в оуновских формированиях или когда-то пособничали им и так далее. Следовательно, идет проверка и подборка исполнителей оуновских указаний.
— Итак, за работу, товарищи. Задания получите каждый завтра. О выполнении докладывать будете ежедневно, — этими словами закрыл совещание начальник райотдела. Попросил задержаться лишь одного лейтенанта Федоренко. Надо было и конкретные задания обдумать, и письмо подготовить в Казахстан, и информацию в высшие инстанции направить. И основательно проинструктировать горячившегося лейтенанта. При всей срочности мер нельзя было допустить, чтобы предпринятые действия по разоблачению Ветра и его группы стали известны врагам из-за одного нашего неосторожного шага.
…Темнота и поднятые воротники скрывали лица тех троих, что вышли из осеннего леса к шоссе и теперь, в безмолвии ночи, пробирались вдоль него по направлению к городку Косову. Их пугали и темная ночь, и шоссе, и это, казавшееся напряженным, безмолвие, поэтому они и сторонились дороги. А ведь совсем недавно много было «своих» в этом районе Станиславщины, и хозяевами ходили они по этой земле. Во всяком случае так считал тот, что прокладывал путь первым. Отдаленный непонятный звук бросил группу за деревья, заставил затаиться. Передний, вслушиваясь, торопливо распахнул полушубок и судорожно ухватился за ствол крупнокалиберного автомата. Его не раз спасала эта «пистоль-машина» — карательное оружие офицеров СС.
— Померещилось, — облегченно прошептал почти одновременно и, зашуршав листьями, гуськом двинулись дальше. Сквозь поредевшие деревья затемнел избами городок. У окраинного переулка залегли надолго, таясь и вслушиваясь в ночные шорохи. Время приближалось к двум часам ночи. На поданный сигнал стоявший на отшибе дом ответил скрипнувшей калиткой. Встречавший и бандиты вошли во двор.
Так в этом доме, за наглухо закрытыми ставнями, встретились оуновский нелегал Ветер и его боевики с известным в Косове инвалидом, а в действительности соглядатаем и «станичным» бандеровцем Вербой, которому отдельные жители пригорода под страхом немедленной расправы вот уже несколько месяцев натурой и деньгами платили «налоги».
Оказавшись в теплой хате, Ветер позволил себе расслабиться. Оружие прислонил к стене, снял пояс с тяжелым «вальтером», скинул чоботы и теперь медленными движениями растирал свою раненую ногу, которую так и не долечил с 1945 года. Да, сейчас он особенно ясно понял, что именно с того года ему и перестало везти. Тогда он ходил по этим местам под кличкой Спивак. Готовил «акцию» над председателем сельсовета. Вроде и хлопцев надежных подобрал, а что получилось… Мало того, что подстрелили, так еще и к чекистам в руки попал. Выручила случайная ошибка врача, давшего заключение о необходимости немедленной ампутации раненой ноги.
Когда Спивака от следователя отвезли в районную больницу, он показной беспомощностью усыпил бдительность часового и ночью бежал через окно. Укрыл его и поставил на ноги Верба. Сейчас Ветер с благодарностью посмотрел в его сторону, а вслух сказал, что им отдохнуть надо хотя бы пару дней, — «опасные сюда дороги».
Верба и хозяин дома промолчали. Лишь после второй чарки хозяин сказал будто вскользь:
— Нет у меня укрытия. А ежедневно к сапожнику, как известно, ходит много разных людей…
Ветер покосился в его сторону, а поняв смысл сказанного, перестал жевать и зябко передернул плечами. Ему воочию представился пропахший земляной сыростью схрон в лесу и многокилометровая обратная дорога к нему. Нетрудно было подсчитать, что всего около часа остается «безопасного» времени до отправления в путь. Вовсе пропала охота есть. Откуда-то снизу в голову вступила тупая боль, а с нею злость на всех и вся. Вот такое же состояние он испытал, когда его племянник Степан Шевчук спокойно стоял перед ним, убеждая его — кадрового оуновца в бесцельности дальнейшей борьбы с Советами, а затем категорически отказался уйти с ним в лес. Ветер ничего не смог противопоставить его доводам, кроме бессмысленной ярости. Сбил его с ног ударом приклада, а потом в исступлении долго топтал уже бесчувственное тело.
Не сразу возвратилось чувство уверенности и в себе и в своих боевиках. А когда он снова обрел это ощущение, то перекрестился и заговорил, но уже приказным тоном.
Ссылаясь на «указівки зверху»[105] он говорил, доводил, обязывал и приказывал Вербе и хозяину дома самим и через надежных людей работать с молодежью, отрывать их от «соблазнов», которые появились с приходом Советов, вовлекать незрелых, политически неустойчивых в свои ряды, убеждать их, что «борцы за самостоятельную Украину» широко поддерживаются американским и другими правительствами, укреплять уверенность в возникновении третьей мировой войны, и тогда их участие в дезорганизации советского тыла даст возможность ускорить создание «самостийной Украины»… Особо многословно коснулся работы в семьях погибших и арестованных бандеровцев, заранее считая их кровно связанными с оуновским подпольем.
Выговорившись, несколько успокоился. Одного боевика направил по двор проверить обстановку, второго отослал с хозяином уложить в мешки «припасы». Главное сказал Вербе, оставшись наедине. Лично ему поручил послать «преданного борца» в Казахстан, в город Караганду, где живет сейчас много переселенцев из Станиславщины и других западных областей Украины. Там и его — Ветра племянник Василь, которому он уже подготовил письмо, послав его через четвертый пункт связи. Только упаси бог узнать Василю обстоятельства смерти своего двоюродного брата Степана. Пусть передадут, что Байда погиб как «герой» от рук чекистов. «Молодое сердце легко ранить, да нелегко вылечить, а верится, знаю по себе, первой информации».
Рассуждения кровопийцы прервал быстро вернувшийся боевик.
— Надо уходить. Не нравится мне дом напротив, что глядит в нашу сторону раскрытыми окнами. Вроде там не спят.
Уходили торопливо, как напуганные зайцы, через лаз в пригоне, не подозревая, что с этого дня все их действия надежно контролируются органами госбезопасности.
…Информация с Украины не была неожиданной для карагандинских чекистов. Советские люди не прошли мимо некоторых «странностей» в поведении молодых переселенцев и сигнализировали о них. Дополнительные данные об оуновцах помогли теперь уточнить многое. Теперь другое отношение и к письму, перехваченному на одном раскрытом канале связи у оуновцев. В письме кто-то из карагандинцев по имени Василь писал:
«Клянемся, что будем бороться до конца своей жизни, без страха, нам лишь страшно, что враг мучит родной единокровный народ. Но ничего, за работу, будет расплата…»
К проверке подключились наиболее опытные руководящие и оперативные работники Карагандинского облуправления госбезопасности П. И. Ломакин, И. Е. Липовский, И. Ф. Титов, а позже и следователи — Т. Жалмагамбетов, Ю. В. Зверинцев, И. Ж. Ахмедин и некоторые другие. Их усилиями до конца распутывался оуновский преступный клубок. На них лег груз ответственности за то, чтобы не ошибиться, не нанести непоправимой душевной раны невинному и, карая, принять то единственно правильное решение, которое должно быть определено в зависимости от степени виновности каждого участника.
И вот продвигаются по неустойчивой оуновской цепочке связи записки и письма с посулами и призывами полуграмотных «активистов». Но где-то прервана эта цепочка, умелыми руками чекистов вырвано из нее «надежное» звено.
…Грызет огрызок синего ученического карандаша референт Ветер, обдумывая очередную проповедь националистических идей своему племяннику, оказавшемуся в «заброшенной» Караганде. В определенном месте и с большой оглядкой вынужден он встречаться с городским «подпольщиком» и передавать письмо, а тот, в свою очередь, пересылает его через другого надежного человека для вручения в собственные руки…
И читает Василь: «Ты мне нужен… будете заслуженными офицерами и героями, что пережили эту проклятую фуфайку… Носи шапочку с гордостью, храни ее и пусть тебе кажется, что ты среди нас — украинских партизан