– Парфюм определенно мужской. У меня очень тонкое обоняние, и я хорошо различаю запахи. К тому же, впервые это случилось ночью, когда я спала.
Горшков кивнул и посмотрел на нее чуть теплее:
– Да не волнуйтесь вы так. Что-нибудь придумаем. Разберемся.
Анна благодарно кивнула, почувствовав облегчение после его слов, сказанных спокойным и уверенным тоном.
– Но ситуация и правда странная, – продолжил Горшков, нахмурившись. – Мы, представители правоохранительных органов, сами стали потерпевшими. Неловко как-то…
Анна посмотрела ему в глаза и тихо заметила:
– Поэтому придется разбираться самим. Без лишнего шума.
Горшков помолчал, потом спросил:
– Анна Сергеевна, в последнее время с вами происходило что-нибудь странное или неприятное?
– Запах чужих духов в моем номере. Об этом я уже говорила.
– Что-нибудь еще?
Она задумалась, перебирая в памяти события последних дней:
– Так, мелочи… Махровый халат в ванной – на три размера больше…
– Не то.
– Позавчера вечером плохо работал Wi-Fi.
Горшков покачал головой:
– Нет, не то. Нужен более значительный, неприятный случай.
Вспомнив, Анна вдруг резко выпрямилась:
– Вчера сломался ноутбук!
– Та-а-ак… расскажите подробнее, – Василий оживился и подался вперед.
– Погас экран. Сначала я позвонила Корепанову, но он ничем не помог. Тогда я обратилась на ресепшн и мне прислали мастера. Пришел какой-то Глеб. Ремонтировал ноутбук здесь, в штабе. Я, конечно, сидела рядом и наблюдала.
Горшков задумался, почесал висок:
– Надо бы разузнать, кто такой. Займусь этим лично.
Стерхова опустила глаза и призналась:
– Меня пугает, что кто-то свободно расхаживает по номерам отеля. Здесь небезопасно. И еще… Вместе с ноутбуком пропала заколка для волос. Просто заколка – розовый крабик с цветами. Зачем она кому-то понадобилась?
– Заколка… – удивленно повторил Горшков. – Помните, где она лежала?
– Утром уронила ее на пол. Спешила, не подняла. Теперь ее нет. – Анна пожала плечами, чувствуя нелепость ситуации
– Ладно, – сказал Горшков, вставая со стула. – Если бы тут было нормальное видеонаблюдение, мы бы этого гостя вычислили на раз-два-три. А пока просто поменяйте пароли. И сделайте это срочно.
Стерхова тоже поднялась:
– Хорошо, поменяю прямо сейчас.
Горшков ободряюще улыбнулся:
– Как-нибудь справимся. Не расстраивайтесь. Приду завтра утром, все еще раз обсудим.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Анна села за стол, взяла телефон и стала менять пароли. Внутри нагнеталась тревога, предупреждая, что это только начало.
В два часа дня Стерхова отправилась на обед. Она спускалась по лестнице, когда вдруг сверху, с площадки третьего этажа, донесся басовитый голос Пахомова:
– Молчи, нас услышат. Хочешь нарваться на неприятности?
Стерхова замерла и, затаив дыхание, прижалась к стене. Казалось, что сердце пропустило удар, а потом забилось сильнее.
– Не смей мне угрожать! – прозвучал голос Гаповой.
– Ты ничего не видела! Забудь! – рявкнул Пахомов, и тут же понизил тон. – Ты была пьяна.
Гапова театрально расхохоталась, в ее голосе проскользнула ядовитая нотка:
– Забыть? Может и про тебя мне забыть, Пахомов? Зачем ты ко мне приходил? Поздороваться?
Пахомов замолчал, подбирая слова, затем тихо произнес:
– Ты пожалеешь.
– Это угроза? – голос Гаповой задрожал.
– Нет. Просто не лезь в это дело.
Стерхова услышала звук шагов – кто-то из них спускался вниз. Она сорвалась с места и, преодолев оставшиеся ступени, оказалась в вестибюле отеля. Сердце взволнованно колотилось в груди, как будто пыталось вырваться наружу.
В зале ресторана было свободно, среди немногих посетителей Анна заметила японцев, которые сидели за столиком у окна. Их движения были размеренными, почти синхронными, словно эти двое были частями одного, хорошо отлаженного механизма.
Стерхова села за свободный столик и стала ждать официанта. В это время в дверях появилась Гапова. Ее рыжие волосы были слегка растрепаны, а глаза заметались по залу, будто ожидая подвоха.
Их взгляды пересеклись на мгновение. Анна инстинктивно напряглась.
– Что?! – неожиданно крикнула Гапова, словно Анна задала ей немой вопрос. Затем она резко развернулась и вышла из ресторана.
Стерхова ошеломленно проводила ее взглядом. Оказавшись в центре бури, она не понимала, откуда дуют ветра.
За обедом Анна рассеянно ковыряла еду вилкой. Мысли, словно разрозненные части мозаики, никак не укладывались в целостную картину. В сознании всплывали новые вопросы и не находили ответов. Было ощущение полной беспомощности – будто она бредет по бесконечному тоннелю, где нет ни просвета, ни твердой почвы под ногами.
Выйдя из ресторана, Стерхова достала телефон и проверила почту. Текста интервью от Румико до сих пор не было. Немного поколебавшись, она набрала ей. Гудки сменил голосом автоответчика:
– Абонент временно недоступен.
Это было неправильно. Слишком много странностей для маленького прибрежного городка, затерянного на краю света.
В номере переводчицы был тот же беспорядок, что накануне. Казалось, он даже оброс дополнительным слоем – на столе валялись пустые пачки от чипсов, смятые обертки, засохшие корочки хлеба. Небрежно брошенный плед свисал с кресла, поверх него валялась мятая кофточка. Запах еды, дешевого парфюма и кофе из автомата – остался прежним, плотным и приторным. Анна невольно поморщилась и, чтобы не мешать Ирине одеваться, отвернулась.
За окном, до самого горизонта, простиралась бескрайняя гладь океана – глубокая, синяя, безмятежная. Его хрустальная поверхность, вбирала в себя небесную лазурь, превращаясь в гигантское зеркало. Солнце рассыпало по воде мириады сверкающих бликов. Они трепетали, переливались золотом, сплетались в кружево из света и тени. Каждый солнечный луч, коснувшись океанской глади, зажигал на ней еще одну искорку. И вся эта ликующая россыпь дышала, мерцала и жила своей таинственной жизнью.
– Я готова, – сказала Зверева обиженным голосом, как будто Стерхова ее торопила.
Та обернулась.
– Идите за мной. Будете переводить.
Они вышли в коридор и свернули налево. У комнаты 310 остановились. Стерхова сжала руку в кулак и резко постучала в дверь. Скопившееся за день напряжение рвалось наружу, но она взяла себя в руки.
Дверь распахнулась сразу. На пороге стоял японец – тот, что постарше. Невысокий, сухой, с проседью у висков. Он любезно склонил голову и отступил вглубь, пропуская Анну и переводчицу.
Второй – помоложе, с мягкими чертами и смуглым круглым лицом, сидел у окна с планшетом, но при появлении женщин, он мгновенно поднялся – стремительно, как отточенный механизм, и склонился в почтительном поклоне. В его отточенной пластике угадывались годы безупречного воспитания.
Молча, но с должным уважением, они придвинули два стула поближе к гостьям.
– Благодарю, что согласились встретиться, – сказала Стерхова.
Ирина перевела то, что она сказала. Потом озвучила ответ старшего японца.
– Они согласны вас выслушать.
– Представьте нас, – бросила Анна.
Зверева что-то сказала по-японски и потом – по-русски:
– Этот господин – Масато Ямамото, корреспондент телеканала из Токио. Второй – Кэнджи Исикава, оператор.
Стерхова кивнула и обратилась только к Масато:
– С какой целью вы приехали в Светлую Гавань?
Ирина перевела. Японец выслушал вопрос, потом вежливо, но твердо произнес несколько фраз и указал взглядом на Анну.
– Он просит документ, подтверждающий, что вы действительно представляете правоохранительные органы, – сказала переводчица.
Стерхова достала удостоверение. В развернутом виде оно выглядело строго – герб, подпись, печать. Переводчица заговорила на японском. Слово «Москва» прозвучало отчетливо и произвело должный эффект.
Масато встал и снова поклонился. На этот раз – глубже. После этого он заговорил:
– Мы прибыли сюда, чтобы снять сюжет о фестивале «Тихоокеанские хроники».
Выдержав паузу, Анна, произнесла:
– Зачем вы ездили в порт? О чем расспрашивали диспетчера? И зачем вам письма отца Воронина?
Ирина перевела. Масато замер. Он медленно повернулся к оператору, их взгляды пересеклись. Потом перевел взгляд на Звереву – чуть дольше обычного, и та виновато опустила глаза.
Масато Ямамото произнес длинную фразу.
– Он говорит… – начала Ирина и запнулась.
– Переводите дословно! – приказала Стерхова.
– Он говорит, что они действительно снимают сюжет. Но только не про фестиваль, а про судьбу гидрографического судна «Океанида».
– Судьбу? – Удивилась Анна. – Возможно, исчезновение?
Японец слегка качнул головой и повторил ту фразу медленно, с расстановкой.
Зверева перевела:
– Он говорит: что именно про судьбу.
– Что он имеет в виду? – спросила Стерхова, слегка подавшись вперед.
Ее голос был ровным, а взгляд внимательным, как у врача, который узнал симптом, но диагноза еще не поставил.
Масато снова заговорил и, когда умолк, последовал перевод:
– Весной этого года на региональном телеканале города Саппоро прошел новостной репортаж. В нем показали ржавое судно, которое нашли среди камней скалистой бухты северо-восточного побережья острова Хоккайдо вблизи пролива Лаперуза. Там мощные течения, вечные туманы и ограниченный доступ. Местность безлюдная.
Стерхова всматривалась в лицо тележурналиста, ловя каждую интонацию.
– Ржавчина и ракушки сделали свое дело, – Ирина продолжала переводить. – Металл потемнел и слился с цветом базальтовых скал. Шторма занесли судно песком. Все это сделало его почти незаметным.
– При чем здесь это? – Анна слегка нахмурилась.
– На его борту сохранилась надпись «Океанида».
В комнате стало тихо.
Анна посмотрела на Звереву.
– Вы точно перевели?
– Точь-в точь, – кивнула переводчица. – Он сказал: нашли «Океаниду».