«Не жди меня долго».
Анна подняла глаза на Горшкова.
– Что это? Откуда?
– Только что звонила бывшая жена Воронина. Эту телеграмму она отыскала в его квартире, в ящике рабочего стола. Она от отца Воронина. Текст в точности совпадает с тем, что был в кармане Головенко.
Анна перевела взгляд на лист, еще не полностью осознавая произошедшее.
– Не жди меня долго. – Прочитала она вслух немного охрипшим голосом. – Телеграмма отправлена из Светлой Гавани одиннадцатого октября девяносто второго. Что же получается?..
– Вывод очевиден, – Горшков опустился на стул рядом с ней. – Отец Воронина не отправлял эту телеграмму. Он был мертв, значит, телеграмму от его имени отправил Головенко.
Он говорил спокойно, но глазах мерцала тревога. Горшков не отрывал взгляда от Анны, будто ждал, что она придумает лучшее объяснение.
Но у Стерховой не было никаких идей.
– Это… какой-то сюр, – наконец проговорила она. – Мы никогда не разгребем эту кучу.
– Я тоже не знаю, как все объяснить, – признался Горшков.
– Ясно лишь то, что этой телеграммой Воронин-старший прощался с женой, – Заметила Анна. – Он знал, что погибнет или…
– Или ушел в Японию вместе с командой «Северина».
– Маловероятно. – Сказала Стерхова. – Скорее – прощался, зная, что умрет. Вот только послание пришло с опозданием. И через третьи руки.
Она встала, приблизилась к окну и остановилась, глядя на океан.
– Никак не могу увязать, – продолжила она, не оборачиваясь. – Смерть Головенко и гибель экипажа «Океаниды».
– Тем более трудно присобачить сюда убийство младшего Воронина.
– Бывшая жена еще что-нибудь рассказала?
– Сентиментальную ерунду. Мать Воронина больше не вышла замуж, сильно любила мужа. В их семье был культ – погибшего отца, героя-ученого.
– Ну да, – Стерхова горько усмехнулась. – Привязанность к мертвому идеалу. Мне это знакомо.
Она вернулась к столу, села в кресло и раскрыла блокнот.
– Одиннадцатого октября Головенко отправил телеграмму жене Воронина. Теперь это факт. Потом он кому-то позвонил. Кому? Этого мы уже не узнаем из-за проколов первичного следствия. Вечером того же одиннадцатого октября, его видела горничная на четвертом этаже. Этот факт не подтвержден. Он под сомнением, но будем иметь ввиду. И, последнее – в ту же ночь Головенко убили. Тело нашли утром двенадцатого октября.
– Головоломка, – буркнул Горшков.
На некоторое время оба замолчали.
Анна провела ладонью по волосам. Мысли текли нестройно. Их было много, и они были перепутаны, как провода в коммутационном шкафу. Надо было все расставить по полочкам, сделать паузу и дать информации улечься в голове.
– Я… – произнесла она и замолчала. – Мне нужно время, чтобы все обдумать и сопоставить с тем, что уже имеем.
Горшков качнул головой. Он тоже выглядел ошарашенным. И у него тоже не было слов – и не потому, что не хотел говорить, а потому, что любое слово в этот момент было не к месту.
Стерхова поднялась и направилась к сейфу. Металлическая дверца негромко клацнула. Она достала квадратный белый пакет, подписанный черным маркером японскими иероглифами.
– У нас есть еще одна нить – интервью Воронина, которое он дал японским журналистам.
Они сдвинули стулья и уселись за служебный компьютер. Анна вставила диск в приемник, и через несколько секунд монитор ожил. Мигнул синим светом, и появилась картинка. Слегка дрожащая камера дала тусклый свет.
На экране – набережная у отеля «Пасифик». Мокрые плиты, темный парапет, за ним – черные волны, над которыми нависло серое небо. Камера показала трех человек: Масато Ямомото в черном дождевике с раскрытым зонтам, Воронин в плотной ветровке, и переводчица Зверева в непромокаемой накидке.
Японец что-то негромко проговорил. Голос был ровным, без избыточных интонаций. Зверева перевела:
– Что можете сказать об исчезновении «Океаниды»?
– Ничего, чего бы не знали вы, – ответил Воронин, глядя поверх объектива. – Она пропала.
Пауза. Камера дергается, чуть смещается. Небо над океаном тяжелое. Брызги дождя попадают в объектив.
Японский журналист сказал что-то резкое. Зверева перевела:
– Не так давно ее обнаружили у берегов Хоккайдо.
Стерхова вздрогнула и вскочила со стула:
– Вот! – Она снова села, и больше не отрывала глаз от экрана.
– На борту «Океанилы» был судовой журнал, – переводила Зверева. – В журнале записано, что на судно напали в бухте Тревожная.
Камера приближается. Крупный план: лицо Воронина. Он слушает, но удивления нет.
– У мыса Хабан. Я это знаю. – Воронин улыбнулся и в его улыбке промелькнуло что-то недоброе. – Я все рассчитал.
– И что собираетесь делать?
– В августе пойду с экспедицией к мысу Хабан. Рассчитывал найти «Океаниду». Теперь буду искать «Северин». – Он сделал паузу, потом глухо добавил: – На дне этой бухты, лежит мой отец.
Камера работает. Воронин отворачивается, делает шаг, и уходит.
Экран погас, в нем осталось лишь отражение Стерховой – напряженное лицо с легким прищуром.
– Ну что же, – тихо проронила она, – это многое объясняет.
В комнате было тихо. Тревога, разлитая в воздухе еще полчаса назад, испарилась. Осталась только усталость.
Горшков встал и пересел за свой стол. Вид у него был рассеянный, лицо напряженное.
– Да-а-а… – протянул он задумчиво.
– Как видно, Воронин раскопал намного больше, чем мы. – Заметила Анна. – И сделал это в одиночку.
Горшков кивнул, как будто по инерции.
– Не зря он сидел в архивах.
Стерхова поднялась, прошлась вдоль стола, и посмотрела в окно, на белый свет и клочья облаков над океаном.
– Как жаль, – проговорила она, – что Воронин не успел обследовать бухту.
– А я вот что думаю, – осторожно начал Горшков – Со временем это можно организовать. Главное – найти средства.
Анна повернулась к нему.
– Нам это уже не поможет. Потому, что случится нескоро или вообще никогда. Послушайте, Василий… Мне не дает покоя один вопрос.
– Какой? – ожидая ответа, Горшков подался вперед.
– Почему пираты не ушли в Японию на «Северине»? Почему решили идти на «Океаниде»? Судя по тому, что потом ее бросили, судно не представляло для них ценности.
– Вероятно, потому что на «Океаниде» находилось нечто, за что им хорошо заплатили.
– Могли просто перегрузить на «Северин».
– Как видно, не могли. В этом все и дело.
В тот же момент дверь штаба распахнулась с таким грохотом, будто ее вышибли тараном. В штаб валился не похожий на себя Корепанов – взъерошенный, с багровыми пятнами на щеках.
За ним, запыхавшись влетел Петров. Он сделал попытку отдышаться, но голос оставался прерывистым:
– В «Пасифике»… вызов… горничная… в номере… Гапова.
Стерхова резко поднялась. Горшков вскочил одновременно с ней. Его стул грохнулся об пол.
– Что случилось? – спросила Анна.
– Труп, – сказал, наконец, Петров. – Гапову задушили в номере подушкой. Ее обнаружила горничная.
– Кто сообщил? – спросил Горшков.
– Портье. Я сам принял сообщение. Приехали с Корепановым, он был под рукой…
Стерхова не дала договорить:
– Идемте!
Все четверо вышли из штаба и побежали к лестнице.
На третьем этаже в коридоре уже собралась небольшая группа зевак. Возле распахнутой двери, у номера Гаповой стояла горничная – в белом фартуке, с распухшим от слез лицом. Чуть поодаль – Пахомов. Припав к стене, он уткнулся лицом в сложенные руки и, кажется, плакал.
– Прошу всех разойтись! – громко сказала Стерхова с такой интонацией, что толпа мгновенно рассеялась.
Услышав ее голос, Пахомов медленно повернулся. Его лицо было искажено, губы дрожали.
– Они задушили ее подушкой… – прохрипел он.
Анна подошла к нему ближе.
– Вам нужно успокоиться. Мы разберемся.
Пахомов закрыл лицо руками и зарыдал, не стесняясь – беззвучно, сдавленно, содрогаясь всем телом.
Стерхова обратилась к постояльцам, которые стояли у лифта:
– Кто-нибудь, проводите Дмитрия Витальевича в номер. Дайте воды и успокоительного. И пока не оставляйте одного.
Пожилая женщина из оргкомитета, подошла к Пахомову и взяла его под руку. Он не сопротивлялся.
Стерхова тем временем вошла в номер Гаповой.
Плотные шторы были отдернуты, на столе уже лежал раскрытый чемодан Корепанова. Он сам, не спеша, надевал перчатки
Петров стоял у кровати, не шевелясь, и смотрел туда, где на белой простыне лежала Виктория Гапова
На ней была голубая ночная сорочка. Голова повернута. Щеки запали, глаза распахнуты, лицо посинело, особенно губы. Слева от головы – смятая подушка с едва заметным пятном на наволочке.
В комнате пахло пудрой, мятными леденцами и чужим ароматом, оставленным после ухода. Запах был хорошо знаком Стерховой.
– Примерное время смерти установили? – спросила она Корепанова.
– С трех до пяти утра. – Ответил тот.
Анна переглянулась с Горшковым и тот заметил:
– Кошелев в это время находился в СИЗО.
Директор отеля был легок на помине. Войдя в номер Гаповой, он толкал перед собой растерянную горничную.
– Рассказывай, как все было.
– Я… постучала. Никто не открыл. Я подумала, что в номере никого… – девушка сбилась, всхлипнула. – Я открыла дверь, вошла… А она… с подушкой на лице…
– Это вы убрали подушку? – спросила Стерхова.
– Я. – послушно кивнула горничная.
– Ничего больше не трогали?
– Нет, ничего… Как увидела, сразу спустилась к девочкам на ресепшн… Они вызвали полицию.
Анна подошла к ней ближе:
– Хорошо. Ждите внизу, в вестибюле. Вас позже вызовут, чтобы снять показания.
Девушка кивнула и торопливо вышла, сжимая руки.
Стерхова обвела взглядом комнату: стол, чемодан, подушка, мертвая Гапова. Сцена ждала, когда кто-то дернет за спусковой крючок.
– Работаем. – Распорядилась она.
Глава 24. Шкаф с секретом
Анна сидела за столом, уткнувшись в блокнот. Перечитывала снова и снова свои заметки, но усталый мозг отказывался складывать слова во что-то осмысленное.