Горшков сидел напротив и с усилием тер лоб, как будто вместе с усталостью пытался стереть лицо.
– Ни следов, ни свидетелей, – произнес он, не поднимая головы. – Пустота. Все стерильно.
– Убийства не совершаются в стерильных условиях. – Заметила Стерхова. – Просто мы не нашли. Или чего-то не поняли.
Они замолчали, и в комнате повисла тишина, в которой зреет решение. Уже ощутимое, но еще не оформленное в мысль, приказ или действие.
Корепанов от руки заполнял справку криминалиста. Потом так же вручную, рисовал схему места происшествия.
Петров сидел за компьютером и щелкал клавишами. Записи с камер наблюдения мелькали на экране в ускоренной перемотке. Он хмурился, делал пометки, отматывал назад. Однако все было как сквозь пелену: размыто, пусто, лишено каких-нибудь зацепок.
К десяти часам вечера штаб опустел. Один за другим Корепанов, Горшков и Лева поднялись и начали собрать свои бумаги.
– До завтра, Анна Сергеевна.
– До завтра…
– Встретимся утром.
Стерхова осталась одна.
Она медленно закрыла сейф, щелкнула замком и обвела взглядом комнату. Все было на своих местах – и это почему-то раздражало. Так не должно быть, когда убили человека, с которым она была знакома, и которому не смогла помочь.
Анна выключила свет и вышла в коридор. Потом – на лестницу, где пахло масляной краской и перилами, впитавшим в себя чужие прикосновения. Она успела сделать несколько шагов, когда услышала, что кто-то поднимается с первого этажа.
Вскоре на лестничном марше показался Вельяминов. В его руках был пакет с едой из японского ресторана. Из него тянуло запахом рыбы. Вельяминов шел уверенно и быстро, но, когда заметил Стерхову, резко дернулся и на мгновенье потерял равновесие.
– Добрый вечер, – произнес он и чуть приподнял пакет, словно оправдываясь. – Работаем допоздна.
– И вы тоже? – поинтересовалась Анна.
– Да, знаете, задержался… решил перекусить. – Он улыбнулся, но глаза его забегали, будто в поисках выхода из запертой комнаты. – Тут неподалеку, у пристани, есть хороший ресторан. Но он уже закрывался. Пришлось взять с собой.
Стерхова кивнула на этот раз теплее, и размеренным шагом направилась вверх, к третьему этажу, где был ее номер.
С низу, со стороны второго этажа послышались шаги Вильяминова, которые затихли в глубине коридора. Щелкнул замок, стукнула дверь. И – тишина.
Стерхова замерла, прислонилась к стене и немного подождала. Минут через пять она спустилась на второй этаж и неслышно подошла к номеру Вельяминова. Приложила ухо к двери и, услышав тихие голоса. Постучала – три коротких, но четких стука.
Дверь распахнулась. Вельяминов стоял на пороге в распахнутой рубашке. Увидев Анну, он остолбенел, лицо застыло, как у актера, который понял, что попал не в тот спектакль.
– Можно? – спокойно спросила Стерхова.
Стас сделал шаг, загородив проход.
– Я устал. День выдался… беспокойный.
– Надо поговорить, – сказала Анна и шагнула, приблизившись к нему.
Вельяминов не двинулся. Его дыхание сбилось, в глазах появился страх – первобытный, неоформленный, как у человека, внезапно осознавшего, что все решено – и не в его пользу.
– Сейчас не время, – промямлил он, глядя поверх ее плеча. – Я… я только что сел поужинать.
– Ничего.
Она не повысила голос, не сделала резкого движения, но в то же мгновенье Вельяминова откинуло к стене, а Стерхова прошла в номер.
В комнате пахло соевым соусом, жареным кунжутом и японской лапшой с чесноком. На столе, среди с коробок с едой, валялись палочки, как будто их только что бросили.
У окна стояла пара туфель на тонком каблуке.
Анна обернулась и заглянула в ванную. Пусто.
Вернулась обратно. Вельяминов выдохнул за ее спиной:
– Здесь никого нет…
Стерхова молча присела на корточки и заглянула под кровать. Тоже пусто.
Она распрямилась и приблизилась к платяному шкафу.
– Не стоит. – Вельяминов бросился вперед и выставил руку. – Послушайте, вы…
Но Анна уже распахнула дверцы и увидела в глубине шкафа Румико Хирано. Она стояла межу двумя висящими пиджаками, прижавшись спиной к задней стенке. Ее глаза были зажмурены, руки сцеплены в замок перед грудью, худенькие плечи дрожали.
– Выходите, – приказала ей Стерхова низким, глухим голосом. – Немедленно.
Румико сделала шаг с усилием, будто отрываясь от стены. Губы ее подрагивали. Руки тряслись так сильно, что на запястье звенело подвесками браслета.
Вельяминов закричал:
– Я говорил тебе! Говорил, что все этим закончится. Разве ты не понимала?! – Он побагровел, голос его срывался. – Во что ты меня втянула?! Я предупреждал!
Румико молчала. Она стояла, как перед казнью – опущенные плечи, взгляд в пол, остекленевшие глаза.
Анна достала телефон и набрала номер Горшкова.
– Вы далеко? – спросила она коротко. – Вернитесь в штаб. Это срочно. – Потом подошла к Румико и взяла за холодный локоть. – Идемте со мной.
Они вышли из номера, оставив за спиной Вельяминова – испуганного, жалкого, пригвожденного весом разоблачения.
Войдя в штабную комнату, Стерхова придвинула стул к своему столу. Румико опустилась на него и застыла. Она не смотрела по сторонам – только в стол, как будто хотела разглядеть, что с ней будет.
Анна вынула из ящика бланк протокола и положила перед собой. Достала диктофон, проверила батарейки. Ее движения были спокойными и уверенными.
Румико побледнела еще сильнее. На лице застыла не растерянность – нет – на ее лице застыло отчаяние, которое приходит с осознанием конца. Она провалилась. Попытки спрятаться, затеряться в перипетиях событий – не сработали. Теперь ей конец.
Стерхова села. Взяла ручку.
В этот момент хлопнула дверь.
– Что случилось?! – сказал Горшков, забегая в комнату.
Остановился, увидел Румико, бланк допроса, диктофон и сразу все понял.
– Гражданка Хирано все это время пряталась в номере Станислава Вельяминова. – Сообщила Анна.
Слово «гражданка» сверкнуло, как заточка – точное, острое. Оно обесценивало личность и сводило к ничтожному статусу. Не «Румико», не «журналистка», а лишь сухая формулировка из уголовного кодекса.
И Румико это чувствовала. Лицо дернуло судорогой. Пришло понимание того, что отныне она подследственная.
Стерхова глянула на Горшкова:
– Веди протокол.
Горшков ничего не сказал, подошел, сел рядом. Придвинул протокол и забрал у нее ручку.
Анна включила диктофон и посмотрела на Румико. Долго. Без выражения. Взгляд ее был твердым, лишенным жалости.
– Назовите свою фамилию, имя, отчество, – сказала она наконец.
– Хирано… Румико. Отчества не имею… – Она сбилась, голос прозвучал слишком тихо.
– Громче, – прикрикнула Стерхова. – Дата рождения, гражданство.
Румико послушно ответила.
– С какой целью прибыли в Светлую Гавань?
– Я… – Она сделала паузу. – Получила редакционное задание написать репортаж о фестивале «Тихоокеанские хроники». И взять интервью у Георгия Воронина.
Румико проговорила это заученно, как повторяют текст, в который больше не верят.
– В вашей редакции об этом задании ничего не знают, – Сказала Анна. – Более того, они сообщили, что вы официально находитесь в отпуске.
Наступила гнетущая пауза.
– Как же так… – пролепетала Румико.
– Не врите, – отрезала Стерхова. – Говорите правду.
Снова тишина. Горшков молча записывал.
Румико закрыла глаза. И вдруг из ее рта вырвался хриплый выдох, как будто внутри нее что-то сломалось.
– Можно… воды?
Горшков молча встал, прошел к мини-бару. Открыл дверцу и достал бутылку с водой. Налил в стакан. Протянул.
Румико взяла стакан обеими руками. Сделала маленький глоток и потом – еще и еще. Как будто не пила, а продлевала себе жизнь.
Пауза затянулась, но Анна терпеливо ждала. Знала, – слова, произнесенные под давлением, ничего не стоят. Надо ждать, когда они вызреют.
– Я не писала статью, – наконец сказала Румико.
– Это я знаю, – спокойно ответила Стерхова. – Теперь назовите реальную причину приезда в Светлую Гавань. Расскажите, почему все это время врали.
– Да-да…
– Вы сами просили Вельяминова договориться с Малюгиным о билетах? Или это Вельяминов заставил вас полететь со мной?
Румико дернулась, как от пощечины. Качнула головой и – впервые заговорила с эмоцией:
– Стас вообще ни при чем! Я сама его попросила. Он не хотел. Он предупреждал меня, что все вот так обернется.
Ее голос дрогнул, и лицо снова потускнело. Защитный запал угас.
– Чего вы хотели от меня? – спросила Анна.
Румико смотрела куда угодно – на пол, на свои ладони, в сторону – только не на Стерхову.
– Чтобы объяснить, – проговорила она сдавленно, – надо рассказывать с самого начала.
Анна кивнула, сдвинулась вперед и положила локти на стол.
– Мы не торопимся.
Глава 25. Он выбрал жизнь
Румико Хирано вдохнула. Глотнула еще воды. Поставила стакан на столешницу подальше от края.
Одно слово, потом второе – и понеслась вереница слов. Теперь Румико походила на маленькую смелую птичку, которая вот-вот залетит в терновник.
– Мой отец… – начала она. – Ямихико Хирано, был механиком на «Океаниде». Я знала, что он погиб вместе со всей командой в сентябре девяносто второго.
Стерхова чуть кивнула.
– Это я знаю. Но вы об этом мне не рассказали.
– Вы не знаете правды.
Горшков шевельнулся за столом, и Анна почувствовала, как он навострился, как охотник в засаде: ни слова, ни вздоха.
– Отцу было тридцать пять. Мне – не было двух. Мы с мамой… – Румико тяжело сглотнула. – Мы считали, что он погиб. Но два месяца назад он позвонил.
В комнате стало тихо. Только шум мини-бара, да где-то в коридоре хлопнула дверь.
Стерхова подалась вперед.
– Что?!
Румико нахмурилась, рассердившись, что ей не верят.
– Спустя тридцать три года он позвонил и сказал, что жив. – Твердо повторила она.