– Меня зовут Мария Ивановна, – сказала она. – Как вас зовут, прочитала в документе.
Стерхова улыбнулась и достала телефон.
– Знаете этого мужчину?
Мария Ивановна придвинулась ближе и прищурилась, изучая фотографию на экране.
– Знаю, – подтвердила она. – Приходил сюда месяца два назад.
– Уверены?
– Конечно, – хмыкнула кладовщица. – Я таких запоминаю. Вежливый, уважительный. Другие заходят, ни здрасте, ни до свидания. А этот – интеллигент.
– Зачем он приходил? – Стерхова не сводила глаз с ее лица.
– Хотел посмотреть, где раньше была камера хранения. А она ведь тут и была. До того, как склад устроили.
– Ну посмотрел, и все?
– Почему же все? – фыркнула женщина. – Мужчина оказался глазастый. Заметил шкаф со старыми регистрационными журналами. Давайте, говорит, посмотрю. А мне-то что? Смотрите!
Стерхова обернулась и только сейчас заметила в углу темный шкаф с застекленными дверцами. За ними виднелись стопки толстых амбарных книг.
Она поставила кружку и встала из-за стола.
– Можно и мне посмотреть?
– Смотрите, если надо. Шкаф не заперт. – Ответила Мария Ивановна. – Хорошо, что не успела на свалку отправить. Хозяйка месяц как приказала от них избавиться, а я никак не дождусь машины. Виктор Петрович забывает заказать.
Анна прошла к шкафу, раскрыла створки. Вынула ближайшую стопку и оглянулась на кладовщицу:
– Куда я могу сесть?
– Там, за стеллажом есть стол. Он тоже там сидел.
В глазах Марии Ивановны не было прежнего подозрения, лишь тихое любопытство человека, который не прочь понаблюдать за тем, что его не касается.
Стерхова обошла стеллаж и увидела небольшой деревянный стол, покрытый толстым слоем пыли. Она сдула пыль, положила на стол журналы и сходила за остальными.
Усевшись, подтянула к себе первую стопку. Журналы регистрации постояльцев были расписаны по годам. Плотно сбитые, с лохматыми, пожелтевшими обрезами.
Потом ей попался журнал складского учета и, наконец – тот, что был нужен. Крупные буквы на обложке гласили: «Журнал учета камеры хранения».
Им Стерхова занялась. Страницы, переворачивались с хрустом. Каждая запись фиксировала дату, номер ячейки количество мест и краткое описание багажа, которые люди сдавали на хранение.
Анна отыскала начало девяносто второго года, потом месяц октябрь. И, наконец, запись за одиннадцатое число. Она была всего лишь одна.
Фамилия, сдавшего два места на хранение (сумку и рюкзак) написана неразборчиво. Роспись только одна – в графе «сдано». Графа «получено» была незаполненной.
«То, что мне нужно», – подумала Анна и вырвала лист.
Затем она взялась за журнал регистрации постояльцев за девяносто второй год. Анна раскрыла амбарную книгу и прислушалась к своим ощущениям. Откуда-то появилась уверенность, что ключ к тайне был здесь, под слоем пыли и времени.
Журнал был разлинован, заполнен разными ручками и почерками, даты тянулись вдоль страниц ровными колонками. Она отыскала месяц октябрь, одиннадцатое число. Но среди заселяемых номеров 411 номер не значился. Перелистнув страницу, Анна проверила записи за десятое октября.
411 номер там был. В него заселился постоялец… Анна застыла. Пальцы сжали страницу, ногти впились в бумагу. Имя – будто удар под дых. Она перечитала строку, не веря своим глазам. Но все было по-настоящему.
Вырвав страницу, Стерхова свернула ее вчетверо и спрятала в карман.
Она подняла голову, прислушалась к приглушенным звукам над головой. Жизнь наверху продолжала идти своим чередом, но здесь, в подвале, время застыло. И, казалось, что прошлое с настоящим встретились в точке, которая все изменит.
Глава 28. Сдай и забудь
Дверь штаба открылась с мягким, чуть слышным щелчком. Стерхова шагнула внутрь и тут же остановилась – в кармане зазвонил телефон.
Она взглянула на экран. Незнакомый номер.
Палец завис над экраном всего на миг.
– Да, – ответила она.
Ответ не заставил себя ждать. Мужской голос был низкий, чуть усталый, но узнаваемый с первого слова.
– Здравствуй, Анна Сергеевна.
Она едва заметно вскинула брови.
– Юрий Алексеевич?.. Почему с другого номера?
Пауза.
– О таком со своего говорить не могу.
Анна прошла к креслу и села. Комната казалась пустой и внимательной, как животное, наблюдавшее за своим хозяином.
– Что случилось? – спросила она, предполагая, что ответ ей вряд ли понравится.
– Я все выяснил. По последнему рейсу «Океаниды».
Он говорил ровно, как врач, читающий результаты анализа, за которым – приговор.
– Это судно использовалось в секретных операциях. И не только научных, – добавил он после паузы. – «Океанида» фигурирует в засекреченных архивах. Тот, последний рейс связан с испытанием подводного дрона-невидимки, новейшей разработки советских военных. На борту «Океаниды» находился единственный, экспериментальный образец.
– Значит, он и был целью… – проговорила Стерхова, глядя в пустое пространство перед собой.
– Мне удалось выяснить, что дело расследовалось, но в девяностых годах из-за неразберихи его не довели до конца.
Савельев на мгновенье замолчал.
– Если хочешь знать мое мнение… – продолжил он глухо. – Это было настоящим предательством. Кто-то из высших чинов слил информацию зарубежным службам и, думаю, отхватил немалый куш.
– Дальнейшая судьба экспериментального образца неизвестна? – спросила Анна.
– В середине девяностых у сопредельного государства на вооружении появилась аналогичная модель подводного дрона. Вот и вся история.
– Понятно.
– Анна… заканчивай с этим делом. – В голосе полковника прозвучала холодная осторожность. – Оформляй и в архив. Дальше – не стоит. Сдай и забудь.
– Предостерегаете?
– Сочувствую. Мы оба знаем, как это работает. Мне неизвестно, кто стоит за этим делом сегодня, но тогда – это были серьезные люди. И часть из них все еще с нами. Просто в других мундирах.
– Понятно. – Стерхова замолчала.
На стене еле слышно тикали часы, как будто кто-то вгрызался в кость.
– И еще, – добавил Савельев. – Пришли результаты ДНК. Это Головенко. Совпадение с сыном – девяносто девять и девять.
– Ну, слава Богу… – Анна прикрыла глаза.
– Я сказал. А ты подумай. – Он выдержал паузу. – Береги себя, Анна Сергеевна.
Связь оборвалась.
Она немного посидела, не двигаясь, потом встала и подошла к сейфу. Замок сработал, дверца открылась, раскрыв металлические внутренности – аккуратно сложенные папки, конверты, коробки с уликами. Дело Головенко лежало сверху, как будто ожидало ее возвращения.
Анна достала папку, прошла к своему столу. Села, раскрыла ее и вчиталась в перечень документов, приобщенных к делу. Протоколы допросов, акты экспертиз, заключения судебных медиков… Ее палец скользил по строчкам, пока не остановился на записи:
«Протокол осмотра личных вещей, изъятых из камеры хранения».
Выяснив порядковый номер, она отыскала документ и пробежала его глазами. У нее вырвался удивленный возглас:
– Багаж, одно место?!
Потом еще:
– Рюкзак?! А где же сумка?!
В этот же момент в штаб вошел Горшков и остановился у порога.
– Что-то не так?
Стерхова подняла голову.
– Подойдите.
Горшков настороженно приблизился.
– Читайте, – она придвинула к нему протокол.
Он медленно пробежал взглядом текст и прочитал вслух:
– Из камеры хранения извлечен багаж неизвестного – одно место – рюкзак. И что здесь не так?
Анна достала вчетверо свернутый лист, который вырвала из учетного журнала камеры хранения.
– А здесь?
Горшков прочел и, прищурившись, ответил:
– Здесь два места… Сумка и рюкзак. – Его недоуменный взгляд метнулся к ней. – Украли? Но кто?
Анна устало откинулась на спинку. На мгновение в комнате повисла напряженная, вязкая тишина.
– Это мог сделать кто угодно, – произнесла она ровно. – В том числе те, кто работал по делу.
– Ну, это вряд ли… – Горшков посмотрел на нее с сомнением.
– Вы были у Сестрорецкой? – Стерхова перевела разговор на другую тему, не спуская с него тяжелого, изучающего взгляда.
– Только что от нее. Старуха вполне вменяемая. Если коротко… – Он слегка нахмурился, восстанавливая в памяти разговор. – Во-первых, с Вороновым Кошелев говорил недолго. «Да», «Нет», «Сейчас к вам приду». Ничего существенного, никаких подробностей. Во-вторых, Кошелеву никто не звонил, и он никуда не выходил, пока Сестрорецкая была у него в квартире. Ну, и в-третьих… – Горшков сделал короткую паузу, словно размышляя, стоит ли продолжать. – В-третьих, сразу после этого разговора Сестрорецкой вызвали такси и, мягко говоря, настойчиво попросили уехать.
Анна слушала, прокручивая варианты развития событий.
– Значит, Кошелев хотел остаться один, – проговорила она. – Зачем? Чтобы пойти на кухню, как он утверждал? Ну, так ему не звонили.
Она снова взглянула на протокол и лист регистрации, лежавшие рядом, словно две несовместимые части единого целого.
– Что было в этой сумке… Вот что сейчас важно.
Горшков усталым жестом потер переносицу. Казалось, усталость стала частью его лица, впиталась в морщины и складки кожи.
– Анна Сергеевна, – проговорил он голосом с хрипотцой, – Петрова опять перекинули на другое дело. Да я и сам отбился с трудом.
Он сделал многозначительную паузу и посмотрел куда-то в сторону. Потом закончил, чуть тише:
– Шувалов продолжает ставить палки в колеса.
Стерхова на глазах подобралась и посмотрела на него взглядом, в котором было любопытство и осторожность.
– Что вы знаете о Шувалове? Он местный, из Светлой Гавани?
Горшков покачал головой с таким видом, как будто этот вопрос пробудил в нем не самые лучшие мысли.
– Сначала он приезжал сюда в командировки. А в конце девяностых его окончательно перебросили к нам, приписали военным представителем на судостроительный завод. Внедрился в город, пообвык. А несколько лет назад баллотировался в мэры и выиграл выборы.