На вопрос о том, кто именно изобрел микроскоп, ответа не существует.
Теоретически его изобрел венецианский ученый — врач, философ, математик и астроном — Джироламо Фракасторо в первой половине XVI века. Именно Фракасторо первым высказал мысль о возможности совмещения двух увеличивающих, то есть двояковыпуклых, линз. Но дальше этого дело не пошло, воплощать свою идею на практике Фракасторо не стал.
Раз уж речь зашла о Джироламо Фракасторо, то надо сказать о нем несколько слов, тем более что он этого заслуживает. Фракасторо можно считать основоположником, точнее — одним из основоположников, науки эпидемиологии, которая изучает закономерности возникновения и распространения заболеваний, причем не только инфекционных. Фракасторо создал теорию распространения инфекционных болезней, которая предполагала наличие живого и способного к размножению болезнетворного фактора, который выделялся больными людьми. Мысли свои Фракасторо изложил в трехтомном трактате «О контагии, контагиозных болезнях и лечении», который можно считать первым в мире руководством по инфекционным заболеваниям. В этом трактате впервые появляется термин «инфекция», которым Фракасторо обозначает проникновение болезнетворного начала в организм. А печально известное заболевание сифилис получило свое название от поэмы Фракасторо «Сифилус, или О галльской болезни», в которой рассказывалось о том, как пастух по имени Сифилус разгневал богов-олимпийцев и был за это наказан ужасной болезнью, покрывшей его тело сыпью и язвами.
Можно предположить, что Фракасторо пытался создать прообраз микроскопа для того, чтобы увидеть возбудителей инфекционных болезней, но это ему не удалось. Зато удалось голландцам Иоанну Липперсгею и Захарии Янсену, мастерам из города Мидделбурга, который был центром стеклодувного дела. В конце XVI века один из них (а кто именно, так и не ясно) изобрел подзорную трубу, устроенную по тому же принципу, что и микроскоп. А в начале XVII века Галилео Галилей продемонстрировал оптический прибор из двух линз, который его приятель, врач и ботаник Джованни Фабер, назвал «микроскопом». Сам Галилей назвал свое изобретение «оккиолино», что в переводе с итальянского означает «маленький глаз». Другой голландец — Корнелиус Дреббель — усовершенствовал изобретение Галилея и создал прибор, который более походил на известный нам микроскоп…
Можно назвать еще полторы дюжины людей, приложивших ум и руки к созданию микроскопа, но для историков медицины самым важным «микроскопистом» является великий физик Роберт Гук, который усовершенствовал микроскоп настолько, что смог рассматривать в него клетки.
Диапазон интересов Гука был невероятно широким, а перечень его изобретений и открытий растянется на несколько страниц, но нас интересует только то, что способствует прогрессу в медицине. Гук увидел в свой микроскоп клетку и дал ей имя.
Примечательно, что при всей своей разносторонней любознательности Гук совершенно не интересовался медициной, всеми помыслами его владела физика и только физика. Однажды, уже после изобретения своего усовершенствованного микроскопа, Гук решил установить причину невероятно высокой плавучести коры пробкового дерева. Он делал тонкие срезы и рассматривал их под микроскопом.
Оказалось, что пробка состоит из множества маленьких ячеек, которые вызвали у Гука ассоциации с монашескими кельями[116], небольшими по размеру и расположенными впритык друг к другу. В честь кельи он и назвал эти ячейки.
Разумеется, ни один настоящий ученый (а Роберт Гук был самым настоящим из всех настоящих) не сможет пройти мимо возможности сделать открытие, даже если это открытие будет принадлежать к наукам, которыми он не занимается. Начав с изучения пробки, Гук продолжил делать наблюдения, итогом которых стал труд под названием «Микрография», опубликованный в тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году. Гук описал разные живые клетки, сопроводив свои описания иллюстрациями, но, будучи физиком, не стал сильно углубляться в строение клетки. Но главное не в этом, а в том, что было открыто окно в микромир и была обнаружена клетка — структурная единица, из которой состоит все живое. Наука наконец-то «докопалась до корней», дошла до первоосновы всего живого.
Дело, начало которому положил физик Гук, сразу же продолжили два врача — итальянец Марчелло Мальпиги и англичанин Неемия Грю.
Марчелло Мальпиги изучал медицину в Болонском университете, там же получил докторскую степень и начал преподавать. Время от времени он покидал родную Болонью ради преподавания в других университетах, но всегда возвращался обратно. Окончательно он покинул Болонью лишь в тысяча шестьсот девяносто первом году, когда стал личным врачом папы Иннокентия Двенадцатого. Короче говоря, Мальпиги был известным ученым, которого переманивали из одного университета в другой, и отличным врачом. Высокая репутации Мальпиги в ученом мире подтверждается и его членством в Королевском обществе[117], которое в то время только что было создано.
Мальпиги поставил точку в учении Гарвея о кровообращении, открыв капилляры и установив тем самым связь между артериями и венами. Ему несложно было сделать это, поскольку он использовал микроскоп со стовосьмидесятикратным увеличением! Такое совершенное устройство помогло Мальпиги проводить самые разнообразные исследования, начиная со строения почки и заканчивая током веществ в растениях. По сути дела, Мальпиги стал первым исследователем клеточного мира, первым ученым, который серьезно и досконально изучал строение живых организмов под микроскопом. Мальпиги с полным на то правом можно назвать отцом гистологии, поскольку именно он заложил основы этой науки.
Мальпиги не только изучал строение органов или, скажем, насекомых, но и пытался понять, как работает то, что он открыл. Все свои открытия он рассматривал через призму физиологии, что на порядок увеличивало ценность его работ. Многовековым блужданиям в потемках, всем этим ненаучным гипотезам, пытающимся объяснить, как устроено все живое, пришел конец — клетка заняла полагающееся ей место в науке.
Мальпиги изучал строение всего живого, и растений в том числе. Растительные клетки крупнее животных клеток и потому легче поддаются изучению. Двухтомный трактат «Анатомия растений», написанный Мальпиги, стал не только руководством по строению растений, но и веским доказательством научности клеточной теории строения живых организмов.
Англичанин Неемия Грю начал с медицины, но впоследствии увлекся ботаникой и написал труд под тем же названием, что и Мальпиги. Обе эти «Анатомии растений», написанные примерно в одно и то же время — во второй половине XVII века, — дополняют друг друга и вместе образуют фундамент современной ботаники. Надо сказать, что трактат Грю более информативен, чем трактат Мальпиги, в нем содержатся более подробные описания, но это неудивительно, ведь для Мальпиги исследование растений было одним из направлений научной деятельности, а Грю только растениями и занимался.
Мальпиги и Грю не доказали, что все органы всех исследованных ими растений состоят из клеток. Отсюда сам собой напрашивался вывод о том, что вообще все живое состоит из клеток, но многим ученым того времени такое предположение показалось обидным и даже оскорбительным. Ну разве можно сравнивать человека с какими-то «ничтожными былинками»? Разве можно утверждать, что человек устроен точно так же (если брать в целом), что и растения? Исследования в области эмбриологии тоже вызывали возмущение у ученых дураков (да простится автору такая резкость, но иначе сказать невозможно). Дураки отказывались верить в то, что человеческий зародыш развивается по тем же правилам, что и куриный. И лишь к середине XIX века гистология вместе с входящей в нее эмбриологией развились настолько, что сомневаться в их научности и правомерности стало невозможно.
К месту можно вспомнить одну историю, касающуюся Мальпиги и Грю. Оба ученых были членами Королевского общества, а Грю вдобавок еще и его секретарем. Оба ученых публиковали сообщения о результатах своих исследований в журнале, издаваемом Обществом. Иногда, когда дело касалось растений, эти сообщения были сильно похожи друг на друга, что вызывало удивление у читателей. Грю даже подозревали в том, что он отправляет часть своих сообщений от имени ученого-итальянца. Делалось это якобы из соображений престижа. Те выводы, в правильности которых Грю уверен полностью, он подписывал своим именем, а все сомнительное, что может быть опровергнуто или оспорено, — отдавал итальянскому коллеге. Эта сплетня не выдерживает элементарной проверки логикой, но тем не менее в нее верили настолько, что считали нужным упомянуть в мемуарах…
Обратили ли вы внимание на то, что никто из вышеупомянутых персон не был назван «отцом научной микроскопии», а казалось бы, что Гук, или Мальпиги, или Грю вполне заслужили такой титул. Но отцом научной микроскопии, а также главным микроскопистом того времени (XVII век и начало XVIII века) считается голландец Антоний ван Левенгук, который, если уж говорить начистоту, настоящего микроскопа в глаза не видел. Ну, во всяком случае, не пользовался им в работе и никогда ничего подобного не создавал. Вот такой получается исторический парадокс, с которым нужно разобраться.
Начнем с конца — с приборов, которые делал Левенгук. С одной стороны, они позволяли рассматривать объекты в сильно увеличенном виде, то есть по сути были микроскопами. С другой же стороны, они представляли собой одну-единственную линзу, укрепленную на штативе, а в классическом микроскопе линз должно быть две. Но здесь можно вспомнить слова, сказанные королем Георгом Третьим об адмирале Нельсоне: «Мне нет дела до манер этого отважного моряка, меня интересует только то, как ловко он громит врагов». Пусть «микроскопы» Левенгука состояли всего из одной линзы, то есть являлись не микроскопами, а лупами, но зато они давали такое увеличение, которое не мог дать ни один из современных им оптических приборов. Сам Левенгук писал, что создал микроскоп, дающий пятисоткратное увеличение, но этот прибор, к сожалению, до нас не дошел. А лучший из тех девяти, что сохранились до наших дней, увеличивает примерно в триста раз. Но давайте вспомним, что Мальпиги пользовался гораздо менее мощным микроскопом. Сто восемьдесят или почти триста — это огромная разница.