До сих пор неясно, как в XVII веке Левенгуку удавалось создавать столь совершенные линзы. Все попытки изготовить нечто подобное с использованием инструментов того времени проваливались. Есть мнение, что Левенгук сочетал тщательнейшую шлифовку линз с термической обработкой. Но это только гипотеза, секрет великого голландского мастера пока еще не раскрыт.
В течение полувека Левенгук отправлял в Королевское общество отчеты об увиденном в свои приборы. Он не был врачом или ботаником, поэтому просто описывал то, что увидел, не делая выводов и не создавая теорий. Но благодаря своим уникальным линзам видел Левенгук очень многое.
Великие открытия часто совершаются случайно. Однажды Левенгук решил установить причину острого вкуса перца. Ему казалось, что в перечном настое он сможет найти нечто особенное, то, чего нет в настоях других плодов. Но вместо этого он увидел мельчайшие живые организмы. Так были открыты микробы. Заинтересовавшись, Левенгук начал искать их повсюду — и везде находил. «Некоторые из них в длину были раза в три-четыре больше, чем в ширину, — писал Левенгук в Королевское общество, — хотя они и не были толще волосков, покрывающих тело вши. Другие имели правильную овальную форму. Был там еще и третий тип организмов, наиболее многочисленный, — мельчайшие существа с хвостиками, которые находились в постоянном движении».
С момента основания Королевского общества в нем установлено правило ничего не принимать на веру без подтверждения и ничего не отрицать без оснований. Сообщению Левенгука в Лондоне не поверили. Согласитесь, что тому, кто никогда в жизни не слышал о микробах, трудно поверить в то, что нас окружают какие-то невидимые мельчайшие существа. Но от сообщения Левенгука не отмахнулись как от чепухи, а отправили к нему в голландский город Делфт делегацию, которой предстояло проверить правдивость изложенных сведений. Возглавлял делегацию уже знакомый вам Неемия Грю. Левенгук показал «инспекторам» микробов и к знанию о клетке добавилось знание о микроорганизмах. Так родилась микробиология, основателем которой может считаться Левенгук.
Заслуги Левенгука перед наукой были настолько велики, что в тысяча шестьсот восьмидесятом году его избрали действительным членом Королевского общества, несмотря на отсутствие образования и незнание латыни. Свои научные сообщения Левенгук писал на голландском языке, но в Королевском обществе их принимали без каких-либо оговорок.
Левенгук был первым и единственным членом Королевского общества, который нигде никогда не учился. Он был галантерейщиком, а на досуге интересовался науками. После прочтения «Микрографии» Роберта Гука, Левенгуку захотелось сделать микроскоп и заняться исследованиями. Он научился изготовлению линз и сделал свой первый микроскоп… Воистину энтузиазм не знает никаких преград! Для того чтобы в полной мере оценить мастерство Левенгука, надо знать, что его линзы были размером с чечевичное зерно. И такие мелкие линзы получались у этого самоучки абсолютно симметричными, не дававшими никаких искажений!
В тысяча шестьсот девяносто пятом году сообщения, которые присылал в Королевское общество Левенгук, были изданы на латыни отдельной книгой под названием «Тайны природы, открытые Антонием Левенгуком при помощи микроскопов». Немного позже вышел сборник на голландском языке.
Тайн Левенгук открыл много, начиная с клеток крови и заканчивая строением мышечных волокон. Но в XVIII веке некому было продолжить исследования микромира на таком уровне. Лишь в XIX веке появились микроскопы, дающие примерно то же увеличение, что и линзы Левенгука. Итогом всех исследований микромира стала клеточная теория строения живых организмов, которую во второй половине XIX века сформировали немецкие зоологи Маттиас Шлейден и Теодор Шванн, а затем дополнили другие ученые. Согласно этой теории, все живое состоит из клеток, размножение представляет собой образование новых клеток, а все болезни вызываются процессами, происходящими в клетках.
Современные электронные микроскопы способны увеличивать в миллион раз. Принцип работы электронных и оптических микроскопов по сути один и тот же, только на образец направляется не световой луч, а пучок электронов. Первый электронный микроскоп был создан в тридцатых годах прошлого века, через двести сорок лет после того, как появился первый двулинзовый увеличивающий оптический прибор. Весьма неплохие темпы развития, если учесть, что от первой известной нам линзы до создания оптического микроскопа прошло более двух тысяч лет.
РЕЗЮМЕ. ПОЯВЛЕНИЕ ПЕРВЫХ МИКРОСКОПОВ ПОЛОЖИЛО КОНЕЦ ВСЕМ НЕНАУЧНЫМ ГИПОТЕЗАМ, ПЫТАВШИМСЯ ОБЪЯСНИТЬ СТРОЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА, А ТАКЖЕ ПОЗВОЛИЛО ОТКРЫТЬ СУЩЕСТВОВАНИЕ МИКРОБОВ И НАЧАТЬ ИХ ИЗУЧЕНИЕ.
Глава 17«Золотой» XVIII век
XVIII век, начавшийся с войны за испанское наследство и закончившийся Великой французской революцией, был самым лучшим периодом в развитии медицины, можно сказать — ее золотым веком.
Самым лучшим, а не самым результативным в смысле прогресса — между этими понятиями есть большая разница. Наиболее результативным пока что считается ХХ век, но уже видно, что наш XXI век его обгонит. Но золотого века, поры буйного расцвета после многовекового застоя, у медицины уже не будет. Золотой век — он как юность, бывает только один раз.
В XVI веке были сброшены цепи, сдерживающие развитие медицины.
В XVII веке медицине указали путь, по которому ей нужно идти, правильный, научный путь. Сойди, Моисей, в землю Египетскую…[118]
XVIII век начался с попытки обуздать такое грозное заболевание, как натуральная оспа. Мы много говорили о чуме и совсем немного о холере, а оспа осталась где-то в стороне. Многие читатели могут вспомнить о том, что натуральная оспа оставляла после себя многочисленные уродующие шрамы. Но шрамы были лучшим вариантом исхода. Это вирусное заболевание убивало каждого третьего из заболевших, а порой — и больше. Смертность от натуральной оспы составляла около 30 %! К счастью, во второй половине прошлого века оспу удалось победить окончательно. Прошло более сорока лет с тех пор, как был зарегистрирован последний случай этого заболевания.
А начиналась борьба в XVIII веке, причем начиналась дважды.
В 1701 году врач Джакомо Пиларини, бывший венецианским консулом в османской Смирне, познакомился с восточным способом вакцинации оспы, который был известен в Индии и Китае с древних времен и о котором выше уже говорилось. В Константинополе Пиларини провел вакцинацию детям британского посла Эдварда Уортли Монтегю.
Принято считать, что объекты для прививок были выбраны Пиларини весьма удачно, ведь супругой посла оказалась писательница, та самая Мэри Уортли-Монтегю, «Турецкие письма»[119] которой вызывают интерес по сей день. Как говорится, удар пришелся по шляпке гвоздя[120]. Но на самом деле это леди Мэри обратилась к Пиларини с просьбой защитить ее детей от оспы тем способом, который был распространен в Османской империи.
Вакцинация прошла благополучно. Точнее, не вакцинация, а вариоляция, потому что именно так, от латинского слова «вариола», обозначающего оспу, принято называть вакцинацию, проведенную материалом, взятым от больного оспой человека.
По возвращении в Лондон леди Мэри начала активно пропагандировать этот простой способ защиты от оспы. Дошло до того, что вариоляция была проведена королевской семье (королем тогда был Георг Первый, отец основателя университета в Геттингене).
Начавшее распространяться в Британии оспопрививание привлекало внимание ученых из других стран. Вот что писал Вольтер в своих «Философских письмах»[121], которые также известны под названием «Письма об англичанах»: «В христианской Европе потихоньку именуют англичан глупцами и сумасбродами: глупцами — потому что они прививают оспу своим детям для того, чтобы помешать их заболеванию этим недугом; безумцами — потому что они с легким сердцем заражают своих детей неизбежной страшной болезнью, имея в виду предотвратить сомнительную беду. На это англичане, в свою очередь, возражают: «Все европейцы, кроме нас, — трусы и извращенцы; трусы они потому, что боятся причинить малейшую боль своим детям, извращенцы же потому, что дают им в один прекрасный день умереть от оспы». Дабы можно было судить о том, кто прав в этом споре, я изложу историю этой пресловутой прививки, о которой за пределами Англии говорят с таким ужасом…» Далее Вольтер описывает вред, который наносит оспа, делает краткий исторический обзор оспопрививания и заключает письмо словами: «Если бы во Франции существовала практика прививок, была бы спасена жизнь тысячам людей»[122].
Однако не все, что хорошо начинается, хорошо продолжается (историки сейчас усмехнутся, вспомнив короля Генриха Восьмого). Иногда привитые умирали, и пускай смертность среди них составляла около двух процентов, то есть в пятнадцать раз меньше, чем при заболевании оспой, все равно такой исход отталкивал людей от прививок. Одно дело, умереть от случайного заболевания, и совершенно другое — от добровольно сделанной прививки. Вдобавок вариоляции могли приводить к возникновению эпидемий оспы, потому что их проведение не сопровождалось надлежащими карантинными методами. Уильям Геберден, известный потомкам прежде всего как первый исследователь стенокардии, подсчитал, что за сорок лет вариоляции в Лондоне от оспы погибло на двадцать пять тысяч человек больше, чем за сорок предшествующих лет. В результате вариоляцию постепенно перестали делать, а во Франции ее даже запретили парламентским актом.
Здесь уместно вспомнить талантливого хирурга и прекрасного анатома Генри Грея, который за свои заслуги был избран членом Королевского общества в двадцатипятилетнем возрасте (невероятное событие даже для нашего, изобилующего вундеркиндами, времени). Грея помнят прежде всего как автора простого и недорогого студенческого учебника под названием «Анатомия Грея: описательная и хирургическая теория», переиздаваемого в Британии и по сей день. Несчастный Грей умер на тридцать четвертом году жизни от оспы, которой заразился от своего десятилетнего племянника. Болезнь оказалась неожиданностью для Грея, которому в детстве была сделана вариоляция. Однако иммунитет оказался нестойким…