Похолодела я до пяток — и тут же порадовалась, что дома воспитали здороваться с министром здравоохранения и сантехником абсолютно одинаково. А могла ведь ему шваркнуть небрежное hi.
«I am Si». Небольшого роста, метр пятьдесят с чем-то, с подкупающе родным лицом. Быстрый острый взгляд, ироничный прищур и рот, полный зубов. Пока он меня провожал к себе, я пыталась понять, почему владелец всех этих земель и богатств, получив звонок с нижней security, не отправил за мной секретаря, а вышел сам. Шёл так, будто уже давно зенит рабочего дня — пружинисто, задорно, легко, — несмотря на свои семьдесят пять лет.
Буфет самообслуживания совсем меня не потряс, у нас в Москве даже в Библиотеке иностранной литературы был лучше. Такой наш советский, столовский ход с подносами. Сухой минимализм, замкнутое пространство, в котором я не увидела ни убийственной интерьерной красоты, ни архитектурного полёта. Ага, догадалась я, так и должна выглядеть настоящая роскошь — скучно, аскетично, — но просторно и с идеально выставленным светом.
Сай (Сэмюэль Ирвинг) Ньюхаус
Сели завтракать, и наш разговор совсем не потёк по, так сказать, творческим рельсам. Его не интересовали герои журнала или страна Россия. Все больше технические вопросы типа объём журнала, тираж. Потом спросил, какой, по моему мнению, целесообразно запускать в России следующий журнал. «Просто в качестве фантазий, в планах пока ещё нет». Самое логичное, говорю, запустить GQ. На рынке к тому времени уже был Men’s Health, был загибающийся Playboy. Он рассмеялся: непохоже, будто русским мужчинам очень нужен GQ. Легенда о том, что в России — красивые женщины и уродливые бестолковые мужчины, царила уже тогда. Меня это удивило: «Как это не нужен? Ну, во-первых, кое-какую дорожку уже протоптали, а во-вторых, зря вы так думаете». И начала петь оду русским мужчинам! Да, возможно, они пока не столь элегантны, сколь европейцы, не так интересуются модой, но у них много других достоинств, и эти достоинства было бы целесообразно отразить, а заодно углубить и расширить. Собственно, в журнале GQ. Видимо, из-за моей пламенной речи Сай мне говорит: «Вы так хорошо говорите про русских мужчин — может быть, вы возглавите GQ тоже?» Я говорю: «Большое спасибо за доверие, но давайте мы для начала таки сделаем Vogue главным игроком на рынке, пусть он займёт свой законный трон, а там посмотрим». Мне тогда нравилось говорить, что русский Vogue зашёл в Россию как император, когда вся свита уже заняла своё место. Последним.
Во время завтрака я поняла, в чём секрет успеха Ньюхауса. Если ты занимаешься mega luxury publishing[6], он должен быть mega luxury во всём. И поэтому буфет нам будет строить великий Фрэнк Гери, и снимать для нас будут лучшие камеры мира, и журналисты у нас будут лучшие, и главные редакторы — звёзды на нашем люксовом небосклоне. Я вскоре познакомлюсь с главредом американского Vogue Анной Винтур — высокомерной, закрытой, немногословной и самой влиятельной дамой в мире моды, и с Грейдоном Картером — обаятельным бонвиваном, острословом и киноманом — яркими и отменными профессионалами. Только так мы имеем право работать с luxury market. В этом смысле Сай был мудр и чёток.
А ещё, когда я поехала к Саю, взяла с собой один московский журнал «Новый очевидец» — точную копию журнала The New Yorker, вплоть до макета, вёрстки, шрифтов и иллюстраций. У нас всегда воровали западные идеи, но украсть целый журнал — всё-таки несусветная наглость. Показываю Саю: «У меня вопрос — как мы себя ведём в такой ситуации?» И не потому, что я решила накапать на своих приятелей Орлушу и Серёжу Мостовщикова, а чтобы узнать, как крупные медиамагнаты ведут себя по отношению к воровству в издательском деле. И думаю, сейчас он как вскочит: «Вот воры хреновы! Юристов ко мне в кабинет!» А он посмотрел на журнальчик, улыбнулся ослепительной улыбкой и сказал: «Алёна, сообщите мне, пожалуйста, когда они закроются — это будет очень скоро». (Так оно и вышло).
В конце встречи он пригласил меня к себе домой на званый ужин.
Сай жил в даунтауне в просторном элегантном лофте, кажется, на последнем этаже небоскрёба. Много воздуха, мало мебели, белые стены, отменная коллекция европейской и русской живописи, подобранная самим Либерманом. Все гости были в той или иной степени связаны с Россией: главный редактор The New Yorker Дэвид Ремник много лет работал корреспондентом The Washington Post в России, а падчерица Либермана писательница Франсин дю Плесси была, помимо прочего, дочерью Татьяны Яковлевой, парижской музы Маяковского.
Все со знанием дела обсуждали экономический кризис в России и отменившийся из-за этого роскошный приём в Историческом музее на Красной площади по поводу запуска Vogue в России. Я отчаянно хвалила книжку Дэвида Ремника «Мавзолей Ленина», а он задавал вопросы про политическую обстановку в России, которую знал лучше меня. Заговорили о том, что Россия тяготеет к византийской избыточности. Ремник сказал, что девушки слишком красятся и носят Versace во всех местах. Я возражала: все это просто последствия долгого голода, а на самом деле русские женщины, у которых есть вкус и стиль, одеваются необычайно красиво. Приезжайте к нам на кинофестиваль — говорила я им, и вы увидите, как одеваются наши актрисы, и это совсем другие девочки. В общем, когда они меня достали с этой византийской избыточностью, я им сказала: «Чтобы вас успокоить, давайте сделаем вам один раз соболью обложку, усыпанную бриллиантами». И все: «Что?!?» Я говорю: «А что? Суперобложку для журнала сделаем из соболя, вышьем каменьями, весь мир умоем». Они хохотали, соболья обложка — небывалая история, прямо как лифчик на меху.
Вышла, правда, неловкость, когда на горячее принесли стейки и Сай расхваливал свою говядину удивительного качества, рассказывал про откормленных кукурузой коров, которых взращивали на ферме его родственников. А я к тому моменту лет пятнадцать как не ела красного мяса, и мне совсем не хотелось выпендриваться за столом и рассказывать, что того не буду, сего не могу. Пришлось попросить шёпотом у официантов немного овощей и быстро их съесть.
На прощание я взяла со всех гостей слово, что они таки приедут в Россию. И правда, Сай собрался в Москву со своей женой Викторией, которая мечтала сходить в Большой, — аккурат к пятилетию русского Vogue. Президентский номер в гостинице «Националь» был заказан. 9 декабря 2003 года раздался мощный взрыв у фасада отеля. В результате подрыва самодельного взрывного устройства с гвоздями, шурупами и металлом мощностью килограмм тротила погибли семь человек.
Сай отменил визит.
Образцовая девочка
Про неё ещё напишут книги, издадут неподъёмные фотоальбомы на дорогой бумаге. Для сотен тысяч людей её пока недлинная биография стала воплощением сказки. Худосочный подросток из неблагополучной провинциальной русской семьи в считаные месяцы превращается в звезду, украшает сотни глянцевых обложек, выходит замуж за состоятельного «принца», запускает масштабный благотворительный проект и расширяет своё положение супермодели до звания современной принцессы Дианы.
А начиналось занятно. В 2003-м мы решили сделать посвящённый пятилетию Vogue номер о том, что «всё будет хорошо, а с Россией тем более ещё лучше». Журналист Игорь Свинаренко написал убедительную статью про «почему в России всё будет хорошо». На Западе как раз появился интерес к русским моделям, и мы связались с нашими скаутами: «Ребята, сделайте хороший кастинг и подберите для нас новых молодых девочек, кто, по вашему мнению имеет шанс серьёзно рвануть в модельном бизнесе».
Выбрали человек семь, сделали съёмку. Чудесные лица, ничего сенсационного, материал небольшой на две странички. Но каким-то волшебным образом в центре этой фотографии была одна трогательная мордочка. Прямые широкие брови, чуть виноватый, чуть упрекающий взгляд. Это была её первая съёмка в журнале, не говоря уже о Vogue. С космической скоростью её заметили западные агентства, и уже через год-полтора она возглавит знаменитую на весь мир модельную троицу «the three Vs», как их называли, — Водянова, Вялицына и Володина. Через считаные годы она оставит этих девочек позади и попадёт в тройку топ-моделей с самыми высокими гонорарами по версии журнала Forbes. А ещё — запустит свой благотворительный Love Ball в московском Царицыне и поднимет за один вечер больше пяти миллионов долларов. Гигантская сумма для 2008 года. Но это всё потом.
Вскоре после той первой съёмки модный мир будет всхлипывать от восторга: «Ах, Natalia — ох, Natalia». Её фамилию будут произносить, разбивая на две части «Водя-Ноува», и букировать Наташу на лучшие показы в Милане и Париже. Она начнёт много сниматься и почти молниеносно попадёт в самый авторитетный журнал о моде — американский Vogue.
Для обложки великого, тогда ещё живого журнала Egoïste её снимает не менее великий фотограф моды Паоло Роверси. От этого детского лица с мечтательными и жертвенными глазами было невозможно оторваться.
Её лицо выдерживало любые крупные планы, что дано совсем не всем моделям. Прозрачные аквамариновые глаза, пропорции лица, и, может быть, её собственная душа обрели талант не прятаться перед камерой. Она умела быть особенной.
У нас быстро появились общие друзья, мы встречались на показах, в поездках по Европе, на Сардиниях и прочих дачах. Но. Взлетела она стремительно, приобрела жёстких агентов, которые с той самой нашей первой съёмки никогда её не давали для съёмок в русском Vogue. Она всегда занята, fully booked. А нам, как русскому бренду, было обидно.
Эти рабочие недоразумения не мешали нам продолжать общаться. В какой-то момент она приехала ко мне на дачу с Джастином Портманом, за которым тогда была замужем. Будучи беременной в очередной раз.
Несмотря на то что Наташа рано покинула страну и в России со всеми своими съёмками и показами в Европе и Америке бывала нечасто, она бережно сохранила в себе русское. Помню, мы как-то долго обедали, обед плавно перетёк в ужин, уже где-то ближе к ночи Наташа говорит: «Алён, а ещё котлеток твоих не осталось?» Я говорю: «Вообще-то мы всё смели, штук тридцать пять». А она: «Может, тогда сырнички сделаешь?» Это часа в три ночи. Сделали, съели и болтали до утра.