Я искала приключений. Накануне поездки в Перу я даже встречалась с неким Иваном – автором автобиографического документального фильма о том, как прожить три месяца в джунглях Амазонки в полном одиночестве, питаясь плодами, грибами и рыбой, сражаясь с дикими осами, муравьями и ягуарами, самоспасаясь от ядов, источаемых растениями и насекомыми, и познавая истину. Аккуратный лодж на реке Мадре-де-Дьос, принадлежащей бассейну Амазонки, с джакузи, рестораном и электричеством до 22:00, стал моей версией испытания. Что ж, от каждого по способностям.
Anna Koltsova11 онлайн
15 апреля в 03:52
Ребята, я в джунглях!
На территории лоджа орут туканы, капибары, напоминающие огромных хомяков, подбирают и грызут длинными зубами упавшие плоды хлебного дерева. Около столовки пасутся нереальные, гигантские какаду, красные и синие.
Стоит ступить за веревочное огражденьице и сделать шаг, как джунгли смыкаются вокруг тебя и домик с душем, кондиционером и унитазом всего в десяти метрах за спиной начинает казаться иллюзией, неверной игрой теней и плодом фантазии.
В своей трусливой, противоречивой, но настойчивой жажде опасности я продолжаю по мелочи нарушать правила лоджа – не выходить после 22:00 из домика, не купаться ночью в бассейне, не выбираться самостоятельно без гида за территорию лоджа. Мой домик – крайний в ряду, прямо перед ним пролегает строй столбиков с натянутой между ними веревочкой, огораживающей территорию. И тут же начинается тропинка в джунгли, по которой мы с гидом еще не ходили. Тропинка манит! Соберусь с духом и схожу по ней.
Первые несколько метров по краям тропинки воткнуты низенькие фонарики на солнечных батареях, какие пользуются популярностью на ухоженных подмосковных дачах средней руки. При свете дня это просто стеклянные шарики на низеньких ножках. Миновав их, мелкими боязливыми шагами я двинулась дальше. И вот уже джунгли – вокруг. Прямо над головой тяжелые темные гроздья диких бананов. Повыше них солнце красиво высвечивает оранжевую папайю и целый клубок чего-то зеленого, бурого, багрового и желтого. Тропинка под ногами еще жива, и я медленно по ней продвигаюсь, оглядываясь вокруг себя, со стучащим сердцем. Делаю следующий шаг и оказываюсь на полянке. Да, прямо полянка, вырубленная среди джунглей. И на ней – небольшой домик, хижина, крытая пальмовыми листьями, с низеньким, скособоченным крылечком. Я тихо уселась на ступеньках, замерла и стала ждать, когда же хоть кто-то из обитателей джунглей появится, вот так, совершенно случайно, не зная о моем существовании и присутствии здесь, на этой полянке, и проживет на моих глазах несколько мгновений своей дикой, естественной жизни, так не похожей на мою. Солнце падало на поляну и на крыльцо пятнами сквозь кроны сельвы. Меня окружали звуки шевелившихся веток, крыльев, непонятных мне сигналов и призывов, горячий влажный воздух лип к коже.
Вдруг – вот уж действительно нежданно – прямо за моей спиной в домике слышатся шаги и негромкий разговор. Щелчок выключателя – и в окне сбоку появляется свет, чуть заметный на фоне солнечных пятен. Я слегка разочарована нарушением своего магического, как мне казалось, одиночества. Но все стихает, и я забываюсь, сидя на чудном крыльце, прислонившись к его теплой деревянной опоре. Полудрема меня охватила, время потерялось. Солнечные пятна постепенно растворились, свет из окна домика становился все заметнее… вот он уже отчетливо проливается ярким лучом в окружающей тени, освещает поляну… И внезапно гаснет. Меня накрывает тьма.
В ответ на мои вопли: «Включите свет, пожалуйста, умоляю!» – и истеричные удары в дверь свет не зажегся, но дверь открылась, меня мягко взяли за плечо и ввели внутрь, все в ту же темноту. А дальше я просто ничего не помню. Следующий кадр в моем мозгу – тропинка, очерченная дачными фонариками, и силуэт моего цивилизованного пристанища – от меня буквально в пятнадцати шагах, которые я и проделываю максимально резво.
Объявление о записи на прием к шаману висело в лодже у пристани, но в дни моего пребывания свободных окошек у него уже не было. Ну хорошо-хорошо, поймали, вру. Я даже не узнавала. Но что было там, в домике, правда не помню, не знаю. Значит – ничего?
Латинская Америка. Моя идефикс с детства. Моя?.. Или отца?.. Смешно разбираться. Конечно, сначала его. Мой испанский язык, школа с его изучением – одна из трех в ту пору в Москве, – я его не выбирала. Но полюбила. Мне нравилось это рокочущее звучание, напряженные, напористые слова, так непохожие на русскую редукцию и английскую «кашу во рту», а вслед за ними – красные юбки с воланами, в огромные черные горохи, высоченные гребни, оглушительные каблуки и розы в волосах. А еще потом – золото, раскрашенные лица, головные уборы из колышущихся перьев, квадратные рисунки-знаки, четко обведенные контурами, круглый календарь со множеством деталек и значков – такой сувенирный, из меди, был у отца в кабинете, – в котором запечатлен цикл жизни, смерти и возрождения мира, а также конец света в 2012 году (на самом деле нет, вы знаете).
Крылатый змей, люди-ягуары, бог Huracan – Ураган. Обетованный край Эльдорадо, весь из золота и счастья. «Конкистадор в панцире железном», в грязных, оборванных кружевных воротниках, немытый и завшивленный, распространяющий такое зловоние, что принимающая сторона встречает его, осыпая благовониями. Эту версию я услышала уже на месте, и она сильно отличается от исходной, знакомой мне с детства и более душераздирающей, по которой индейцы осыпали испанцев благовониями, так как принимали пришельцев за богов, в частности, за вернувшегося к ним Кетцалькоатля. Имя это означает Крылатый Змей, а обладатель его – мудрый правитель, реальный человек, живший примерно в 900-х годах н. э. Он мечтал привести страну к реформам, а жрецов – к отказу от человеческих жертв и был вынужден в итоге бежать. Сей правитель был не только мудр, но и скромен. Считая свое лицо слишком непривлекательным, он предпочитал скрывать его от людей, с каковой целью отрастил сначала бороду, а потом стал носить белую маску. Что и послужило сходству с испанцами. Я, правда, сильно сомневаюсь, что к моменту встречи с местными лица «белых людей» были такими уж белыми.
Птица кетцаль, имя которой стало частью имени правителя, а потом и бога, и по сию пору обитает в лесах Центральной Америки. Из-за невероятной красоты оперения изумрудного цвета существование вида оказалось на грани вымирания. Начало истреблению положили конкистадоры, но и сегодня ситуация сложная, несмотря на запрет на охоту. Дело в том, что одного запрета на убийство мало, хорошо бы помочь виду с помощью искусственного выведения. До недавнего времени считалось, что в неволе эта птица не размножается и не выживает, что служило красивым продолжением легенды. Сегодня выяснены научные причины этого обстоятельства, благодаря чему некоторым зоопаркам удается содержать и даже успешно разводить изумрудных птиц в неволе. Ура-ура, кетцаль спасен. В истории Кетцаля поставлена точка, миф остался в прошлом, как и положено мифу.
Во времена, когда Латинская Америка впервые явилась мне в фантазиях, Википедии не было. Я слушала рассуждения отца и таскала у него из кабинета книжки по теме. Книжки были взрослые, исследовательского толка, я честно пыталась уложить в голове бесконечно разветвляющиеся родовые древа богов, имена и географические названия, с трудом различая мифические и реальные. Усвоенного хватало для блестящих докладов в школе, успешно усыплявших и учителей, и одноклассников. Но в собственном моем сознании Латинская Америка оставалась чем-то темно-зеленым, золотым и красным, с лазурными крыльями, с белыми полосами на лице, суровым, красивым и жестоким, ускользающим от понимания, – тем, что я позже узнала: да вот же оно, у Маркеса. Попасть туда, в этот мир вживую, казалось нереальным настолько, насколько в принципе что-то может быть нереально. Об этом можно было спокойно мечтать, фантазировать, читать и чувствовать себя в полной безопасности, зная – этого не будет.
И вот я здесь, на другом конце земли. Вот они – потомки тех самых инков, – квадратные, с широкими лицами, как те рисунки-знаки, что я рассматривала в детстве.
Над пустыней Наска шумно поднимается дерзкий кукурузник. «А бывает, что они падают?» – «Конечно!» – «А парашюты есть?» – «Не, бесполезно, на такой высоте не раскроются». Моторчики ревут оглушительно, гид орет в наушники: «Слева обезьяна! Справа космонавт!» Пресловутых фигур я так и не различаю, но и без набивших оскомину силуэтов пепельно-серая каменистая пустыня выглядит потусторонне, обескураживает и наводит космическую тоску. Здесь же, чуть в стороне от рисунков, прочерченных инопланетянами-анонимами, но в той же пепельной пыли, развернулся целый город из картонных коробок – местные трущобы.
Снова за окном туристического автобуса – широченные сиденья, раскладывающиеся практически в лежку, как в бизнес-классе самолета, – рассвет. Вулкан Мисти. Полупрозрачный, сгущается из воздуха, только сверкает снежный остроконечник.
Арекипа с разноцветными домиками, нарядной соборной площадью с фонтаном. Чистый четверг – ночная толпа, лотки с жареной картошкой и кукурузой, хоры и орга́ны в храмах, украшенных местной резьбой по камню. Святые, Мария и Христос – все с широкими индейскими лицами. До моего отельчика слегка на отшибе – колониальная архитектура, патио, душ с пластиковым прозрачным, практически панорамным, потолком, по которому бегают, отпечатываются кошачьи лапы, – меня вызывается конвоировать полицейский, так как небезопасно сеньорите идти ночью одной.
Следующим рассветом я снова отправляюсь в путь – через предгорья Кордильер, сквозь бесконечные пастбища со стадами кротких альпак, мимо цепей синих лагун с золотыми кочками травы и закатными фламинго. На заднем плане – пятна света, бурые тени на желтых холмах и радуга. Мимо целой долины скал из песчаника – толпы окаменевших в момент отчаянного бега под голубейшим палящим небом печальных фигур, обреченных на вечное истязание ветрами, точащими их силуэты.