– Я все это забыл, – сказал Лукаш.
Они обнаружили, что единственная массивная дверь была уже приоткрыта. Каждое дуновение свежего ветра забрасывало пригоршни снега во мрак, лежащий за ее створками. Внутри, в отсутствие света и звуков, обоняние Рен обострилось. Здесь царили обычные человеческие запахи: только что порубленные дрова для камина, мороз и плесень. Но некоторые вещи могли учуять только животные. Паутина, старая пыль, золото и слезы – все это перемешивалось между собой, превращаясь во всепоглощающий, горький запах горя.
Главный зал представлял собой большой восьмиугольник, и на каждой стороне можно было увидеть дверь, украшенную резьбой. Стены состояли из горизонтальных панелей того же красного дерева, на них висели рогатые черепа из золота и серебра.
«Драконы», – подумала Рен.
Без колебаний Лукаш направился в один из сводчатых проходов, и Рен удивилась, что он так хорошо помнит поместье. Они уходили в глубь коридоров из красного дерева.
– Не могу поверить, что здесь так тепло, – пробормотала она, прижимая ладонь к резному дракону.
– Это дерево заколдовано, – ответил Лукаш через плечо. – Зимой оно нагревается.
Сверху на крюках покачивались фонари. Все стены были сделаны из тех же горизонтальных панелей с резными изображениями. Длинные ряды драконьих черепов излучали то же мрачное, серебряное и медное свечение, что и сбруя Крула.
– А эти черепа?..
– Из настоящего ли они серебра? – закончил Лукаш. Его зубы блеснули в этом холодном свечении. – Да. Драконьи скелеты состоят из драгоценных металлов, так что жажда к богатствам буквально у них в костях.
Они поднялись по резной лестнице с промежутками между ступеней. Затем они прошли по длинному залу, одна сторона которого состояла из сплошного ряда больших окон. Наконец они оказались в другой восьмиугольной комнате. Здесь на шести из восьми сторон вместо дверей сияли окна. Из них открывался вид на темно-синие горы с белоснежными верхушками.
К одному из окон был придвинут письменный стол со стулом. Как и стены, вся мебель была украшена резным орнаментом. Поверхность стола была завалена листами бумаги и странными инструментами. Миниатюрный серебряный дракон свернулся кольцами вокруг подсвечника, а возле окна стоял телескоп на шарнирных медных ножках.
В этой комнате не было драконьих черепов.
– Это покои твоего отца? – догадалась Рен, осматриваясь вокруг.
– Да, – сказал Лукаш. Каждый шаг поднимал облако пыли.
Лукаш выдвинул стул из-за стола и с грохотом отбросил его в сторону.
Края стола были украшены золотыми линейками, отмечавшими расстояния между всеми сторонами. Верхнюю часть занимали карандаши и чернильницы, вместе с компасами, маленькими ножами, подзорной трубой и десятком других приспособлений, чьих названий Рен не знала. Но все это меркло по сравнению с картами, которые развернул Лукаш.
Буквы танцевали по бумаге, как пауки, а плотные края были украшены изображениями клыков, чудовищ с высунутыми языками, драгоценных камней и диких лошадей. Сами карты были испещрены квадратными метками, обозначающими горную цепь и местоположение пещер. На столе нашлись книги с картами, нарисованными на тонких страницах. Когда страницы накладывались друг на друга, становилось видно, как горы менялись в течение недель, месяцев и даже лет. Были там и карты, посвященные исключительно драконьим логовам, миграции зверей, древним сокровищам или шахтам с драгоценными металлами. Карты ветров, карты волков, карты лавин и особенно карты драконов.
Лукаш уверенно перелистывал изображения длинными пальцами, затянутыми в черную перчатку. Рен показалось, что она видит, как все мельчайшие штрихи отражаются в его голубых глазах. Что бы ни говорил Волчий Лорд – здесь он был на своем месте.
«Это важно для него, – вдруг подумала Рен. Даже если он не чувствовал себя как дома. – Это место ему дорого».
Он провел рукой по подбородку, опустил ее на горло и, наконец потер заднюю часть шеи.
– На этих картах есть Стеклянная гора? – спросила она, обращаясь в желтую, пыльную тишину.
Вместо ответа Лукаш поднял со стола кусочек пергамента.
На нем было изображение горы. Рен ожидала, что она окажется ровной и гладкой, но вместо этого иллюстратор нарисовал сумбурную кучу из рыцарей, королей, лошадей и знамен, образующих фигуру, отдаленно напоминающую гору. Части их тел переплелись между собой, а на лицах застыл беззвучный крик. На самом верху был изображен дракон, выведенный золотыми чернилами.
Рядом была нарисована карта.
Рен поежилась.
– Это ужасно, – сказала она.
Он посмотрел на нее сверху вниз. Солнечные блики заплясали у него под скулой. Рен почти не узнавала стоящего перед ней незнакомца, когда-то рожденного в этих деревянных залах и теперь переродившегося в мрачном сиянии драконьих черепов.
– По крайней мере, она еще здесь, – сказал он. – Я думал, Францишек ее забрал…
Лукаш остановился. Вдруг он поднял руку, как будто для того, чтобы запустить пальцы в свои черные волосы, но случайно смахнул чернильницу со стола. Стеклянный сосуд упал на пол и разбился, залив деревянные доски выцветшей красно-коричневой жидкостью.
Рен знала, о чем он думает. Если бы Францишек пришел сюда – он бы наверняка забрал карты. А раз карты все еще были на месте, это могло означать только…
Сердце Рен ушло в пятки.
Не отдавая себе отчета, она накрыла его руку своей ладонью. Рен не была удивлена: ее давно мучили подозрения. Она не говорила этого вслух, потому что не хотела быть жестокой и потому что он, кажется, не хотел об этом слышать, но теперь бежать от правды было невозможно.
Францишек был мертв.
Лукаш отшатнулся от ее прикосновения. Он повернулся к окну, провел рукой по волосам, прижав их к шее. Все еще стоя спиной к Рен, он сказал:
– Они будут рады.
Его голос звучал твердо, а руки больше не тряслись.
Рен моргнула.
– Что?
Кровать, занимающая противоположную часть комнаты, была укрыта вязаными одеялами и мехами. Лукаш подошел к ней и опустился на перину, обхватив голову руками. Рен неуверенно села рядом. Она не знала, что сказать.
– Кто будет рад? – спросила она.
В ответ Лукаш сказал куда больше слов, чем она обычно слышала от него за один раз. Рен позволила ему выговориться. Она привыкла к безмолвию животных, но за время их путешествия поняла, что людям этого недостаточно.
К тому же ей нравилось, как он говорит.
Ей нравился Лукаш.
– Все, – сказал он глухим голосом. – Аристократы. Неестествоведы. Даже эти жалкие людишки из городов и деревень. Они считают Волчьих Лордов грязными псами.
Лукаш улыбнулся, но его улыбка не предназначалась Рен. Он улыбался в пустоту. Волчий Лорд выглядел изможденным и старым, но все его братья были мертвы, и Рен не понимала, как у него вообще получалось улыбаться.
– Когда они узнали, что мой брат умеет читать, – пробормотал Лукаш, – они были поражены. Они хотели, чтобы он продемонстрировал им свои умения. Ради науки. Они изучают нас в университетах. Ты это знала? Выставляют наши мечи, резьбу и драконьи рога на всеобщее обозрение. Ставят таблички с подписями. Они рассказывают об однажды великих, а теперь вымерших дикарях, которым не место в новом столетии. Они считают, что нам не место рядом с вами. – Его голос стал очень резким. – И они правы.
«Рядом с вами».
Было странно оказаться приписанной ко всем остальным.
Рен бессознательно взяла его за руку и переплела их пальцы. Белая ладонь в черной перчатке, на которой мелькали солнечные блики, перемешанные с тенями. Лукаш ошибался. Она не была похожа на остальных людей. Она не была похожа на животных. Она не относилась ни к кому из них.
– Прости, – прошептала Рен.
Она гадала, каково было бы дотронуться до его второй руки.
– За что? – Он горько рассмеялся. – Ты ни в чем не виновата.
– Это неважно, – ответила она. – Никто не должен переживать такое в одиночку. Это неправильно.
Лукаш отвернулся.
– У меня было девять братьев, – сказал он. – Я никогда не был одинок.
И тогда Рен сделала то, о чем мечтала с их самой первой встречи. Она пригладила его волосы – более жесткие, чем казалось на первый взгляд. Затем провела рукой по шероховатой щетине на его щеке. Она любила его лицо. Она любила эту слегка искривленную улыбку.
Вдруг в ее голове промелькнула мысль: вдруг она любит в нем нечто большее?
Лукаш поднялся на ноги, и ее рука безвольно упала на колени. Рен испугалась, что зашла слишком далеко, и опустила взгляд.
– Тебе стоит поспать, – резко сказал Волчий Лорд, не смотря на нее. – Ты не спала уже несколько дней.
– Тебе тоже нужно отдохнуть, – тихо ответила Рен.
Лукаш отвернулся.
– Нет, – пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. – Сон напоминает мне о смерти.
33
«Я умру в этих горах», – подумал Лукаш.
Он никогда не думал, что все закончится здесь. Что он будет сидеть в отцовском кресле, а Рен свернется калачиком на отцовской кровати. Она наконец заснула, а он был слишком напуган, чтобы закрыть глаза.
Щелк, щелк.
Он провел пальцами по крышке зажигалки, наблюдая, как маленький огонек оживает и снова гаснет. Вот как он закончит? Пара тихих щелчков и беспросветная темнота? Или же он уйдет, как Кожмар, с одним-единственным словом на губах и выстрелом в темноте?
Нет, этого не произойдет. Его конец будет жалким. Он будет цепляться за жизнь, как паршивый пес. Он всегда так делал.
«Все хотят жить», – сказал Генрик когда-то.
И, видит бог, Лукаш хотел жить.
Он закрыл глаза здоровой рукой. Он почувствовал жар, и его зрение затуманилось. Теплота подступала к горлу, рискуя вылиться наружу. Он вытер слезы и посмотрел на слегка размытый вид за окном. Уже совсем рассвело, и горы перестали двигаться. Солнце светило сквозь мутное стекло, освещая пыль, толстым слоем покрывающую алый ковер. Из всех шести окон на него смотрели розовые холмы: те же самые, что когда-то смотрели на его отца. Он вздрогнул.