Неандерталец — страница 23 из 47

Впервые я услышал, как человек ревет словно медведь. Выскакивая из воды, парень случайно зацепил меня своей клешней по носу, причинив адскую боль. Кровь моментально закапала на бороду, которая уже отросла сантиметров на десять, а сам нос вздулся, словно носы борцов и боксеров с Северного Кавказа. Я стал прикладывать воду к носу, чтобы остановить кровотечение и снять отек.

«Долбанный людоед, если ты мне сломал нос, я тебя нашинкую как капусту», — мысленно ругался я. Вскоре кровь остановилась, но отечность была солидной. Скосив глаза, я не узнал свой аккуратный нос. Вместо него там теперь топорщился негритянский шнобель, с накачанными крыльями.

Неандерталец, увидев кровь из моего носа, заскулил как побитая собака, и прямо в воде обхватил мои колени, прижимаясь к ним головой. Его раскаяние было столь велико, что мне стало стыдно. Положив ему руку на мокрую голову, я пробормотал, все еще запрокидывая голову:

— Все нормально, это не твоя вина, перестань скулить как щенок, грудь все равно не дам.

Санчо по интонации голоса понял, что он прощен, поднялся с колен и посмотрел мне в глаза:

— Макш, вода, — он сел и потом лег на спину, скрывшись полностью в воде.

Я смотрел в изумлении, как пузырьки воздуха вырываются наружу. А дикарь лежал, раскрыв глаза. Вот он дернулся, когда вода стала попадать в рот, но сдержался, чтобы не подняться.

— Идиот, — я рывком поднял мальчика из воды, после чего он начал выблёвывать воду, заходясь в кашле, — верность докажешь другим способом, а не готовностью к самоубийству!

Глава 13. Побережье

После второй бобровой запруды река стали менять направление, поворачивая на юго-запад. Последние три дня мы шли по берегу широкой реки, которая стала сильно петлять — верный признак того, что побережье было уже недалеко. Все это время у нас не было времени на охоту, и мы добивали старые остатки пищи. Периодически встречались ягоды, которые неандерталец, предварительно обнюхав, признавал годными для еды.

Сегодня был четвертый день с тех пор, как мы ушли от бобровой плотины. Утром, двинувшись в путь, мы наткнулись на раненую косулю. Обессиленное животное даже не пыталось бежать и не смогло встать, когда Санчо вплотную подошел к ней. Косуля подняла глаза и посмотрела в глаза убийце, который ударом каменного топора по голове прекратил мучения животного. На боку у косули торчал осколок каменного копья, точнее наконечник. Само древко упало или сломалось во время бега животного.

Я вытащил наконечник длиной около десяти сантиметров — это был кусок скальной породы, которому ударами камней придали относительную остроту и форму. В любом случае, это был тревожный сигнал, где-то недалеко обитали люди, которые ранили животное. Неандертальцы или кроманьонцы? Принципиальной разницы не было, для тех и других я был чужой. Чужой для кроманьонцев по цвету кожи и чужой для неандертальцев по телосложению.

— Га! (опасность, будь внимателен), — Санчо кивнул и крепче сжал свой каменный топор.

Первоначально, я определил возраст дикаря примерно в тринадцать лет. Но присмотревшись, понял, что мальчик старше и, скорее всего, он находится в возрасте примерно пятнадцати лет по меркам моего мира. Его рост не совсем вписывался в традиционный средний рост неандертальцев: на обильном питании за две последние недели парень прибавил пару сантиметров и вытянулся прямо на глазах.

Мускулатура была развита прекрасно, а его живот не был бочкообразным, как у остальных дикарей. Талии как таковой не было, но отличие от остальных дикарей его племени бросалось в глаза.

У меня возникло предположение, что отцом мальчика мог быть кроманьонец. В пользу этой версии говорил и более смуглый цвет кожи. Такие смешения в каменном веке могли иметь место, но способны ли метисы сами давать потомство? От размышлений меня отвлек тихий предупреждающий голос Санчо.

На противоположном берегу реки появилось пятеро неандертальцев. Они вышли из-за деревьев и остановились на берегу, не подходя близко к воде. Дикари совещались, показывая на наш берег. Мы лежали за кустами, скрытые от посторонних глаз, и наблюдали за дикарями. Это были охотники, они шли по следу раненого животного. Косуля переплыла реку, но это отняло все её силы, и мы смогли взять ее голыми руками. Дикари о чем-то говорили, но слов не было слышно. Убедившись, что переправы через водную поверхность нет, дикари снова углубились в лес.

Хорошо, что мы не успели развести огонь. Хотя между нами была река, все равно не стоило раскрывать свое местонахождение. Выпотрошив косулю, Санчо взвалил ее на плечи, и мы тронулись в путь. Прежде чем решили зажечь огонь, мы прошли около трех километров. Костер мы разложили в ста метрах от реки в небольшой ложбинке, которую сплошной стеной окружали деревья. Неандерталец очень долго собирал хворост, отбирая лишь сухие ветки, чтобы максимально уменьшить появление дыма.

Солнце уже не припекало, и погода была прохладная. Можно было не беспокоиться о том, что мясо быстро протухнет. Закидав во избежание пожара угли землей, мы двинулись дальше. Теперь впереди шел я, а дикарь с косулей на плечах шел, отставая на пару метров. Уже перед самыми сумерками прямо впереди по течению реки показались горы. Завтра мы будем у подножья гор, и что-то мне подсказывало, что эта горная цепь находится прямо на побережье.

Ночь прошла без приключений. Было довольно холодно, осень понемногу заканчивалась и надвигалась зима. Судя по всему, мы находились севернее моей старой бухты. А там зимой был снег, хотя морозы особо не беспокоили. Следовало ожидать, что в этих широтах зима будет холоднее и снега будет больше. Мы потеряли много времени на остановки, надо быстрее двигаться на юг, уходя от надвигающейся зимы.

К обеду стало ясно, что впереди находятся не горы как таковые, а всего лишь довольно высокие холмы, увенчанные несколькими крупными скалами. Перед нами начинался подъем, русло реки углубилось и берега стали обрывистые. Чем больше был подъем, тем отвеснее становились берега реки. Теперь она, немного ускорившись, текла ниже метров на десять. После обеда мы достигли верхушки холма, где остановились, пораженные открывшейся картиной. Величавое море гнало на берег волны с белыми барашками. В лицо дохнуло теплым воздухом, вызвав у меня ассоциации с отдыхом на черноморском побережье Кавказа.

Подойдя к краю, я посмотрел вниз. Берег был обрывистый, высотой не менее пятидесяти метров и состоял из скальных пород. Пляжа как такового не было, была узкая полоска, усеянная галькой. Река низвергалась с двадцатиметровой высоты, образуя каскад мелких водопадов, и широкой лентой смешивалась с морем.

Мы прошли около трехсот метров, оставляя реку справа, прежде чем нашли более или менее покатое место, где можно было спуститься. По походке неандертальца я понял, что для него спуститься даже налегке является большой проблемой. Пришлось перекладывать косулю на свою спину и отдать топор с дротиками дикарю.

Спуск не был таким затруднительным, но мелкие осыпающиеся камешки затрудняли движение. Последняя треть пути была более пологой, и мы спускались смелее. Когда до подножия пляжа оставалось метра три, моя правая нога поехала вниз, но я сумел удержать равновесие.

Оказавшись внизу, я осмотрелся. Волны накатывали на узкую полоску галечного пляжа и с шипением пенились. По всей полосе лежали выброшенные рыбы, видимо недавно был шторм. Было много водорослей, среди них встречались трупики рыб. Подняв один из них, я понюхал рыбу. Запах разложения ощущался довольно четко.

У нас была практически целая косуля, но рыбка вызывала желание ее отведать. Набрав валежник, выброшенный морем, мы разожгли костер. Пока неандерталец занимался этой работой, я раскопал большую ямку прямо на границе прилива и опустил туда косулю. Когда волны достигали ее краев, ямка медленно наполнялась водой.

Я решил, что сегодня мы останемся здесь, а яма с водой послужит своеобразным холодильником. Берег был безлюдным, сколько хватало глаз, я не видел ни единого следа человеческого присутствия. Возможно потому, что берега были обрывисты, и не каждый дикарь пойдет на спуск при такой крутизне. На ночь мы устроились поближе к обрывистому берегу, который давал ложное ощущение тепла. Ночью ветер стал сильнее, и волны с грохотом бились о берег там, где обрыв подходил вплотную к морю. Несколько раз за ночь я просыпался, чтобы подбросить в костер дров.

Утром мы не стали мешкать и, пожарив два кусочка от косули, быстро собрались в путь. Теперь все решала скорость, и я не хотел терять ни единого дня. Идти по гальке было неудобно, но все равно мы шли без отдыха несколько часов, пока не повстречалась удобное место с кучей веток для костра. На новом месте нас ожидал сюрприз — это место явно пользовалось популярностью. В двух местах внутри скопления валунов оказались следы от костров, частично заметенные пылью. Здесь не раз останавливались дикари, нашлись и кости животных, которые были аккуратно сложены в дальнем углу у одинокого камня. «Неандертальцы», — вынес вердикт мой внутренний голос и я с ним был согласен. Скрупулёзность и порядок для этой ветви эволюции был более характерен, чем для кроманьонцев, которые брали свое изобретательностью и напором.

После обеда мы продолжили свой путь на восток, не останавливаясь до самых сумерек. Идти по берегу куда легче, чем по лесу, но и здесь порой встречались нагромождения камней, которые тормозили продвижение. Сегодняшняя ночь была особенно холодной, мы оказались на открытом месте, а берег здесь был практически на уровне моря. К тому же ветер дул с севера. Это были пронизывающие холодные порывы, даже с меховой накидкой я чувствовал, что продрог. Санчо пока держался, хотя удовольствия от такого ветра тоже не получал.

Я сделал себе зарубку на носу, который уже пришел в свое нормальное состояние, что останавливаться на ночь впредь мы будем в относительно закрытых местах. Следующие три дня прошли без приключений. На четвертый день я заметил, что береговая линия поворачивает на юг. После некоторого раздумья я пришел к выводу, что мы выходим на западное побережье Эгейского моря и недалеко от места, где должен быть пролив Дарданеллы. Как именно буду пересекать пролив, я пока не задумывался. В крайнем случае его можно будет обойти, пока нет Босфора, который соединяет Мраморное и Черное моря. Но крюк получался солидный, куда проще переплыть пролив на бревне или самодельном плоту. Там в некоторых местах совсем узко, думаю не больше километра.