и всех, у кого хотя бы половина общих с ним генов.
— И кого же именно?
— Братьев. Сестёр. Родителей.
— Да. Кого ещё?
— И… ещё однояйцевых близнецов. Именно поэтому говорится про по крайней мере половину; у однояйцевых близнецов совпадает сто процентов ДНК.
— Да-да, но вы забыли про ещё одну группу.
— Братья. Сёстры. Мать преступника. Отец преступника.
— И…?
— Я не понимаю, что вы… — Понтер замолк. — О, — тихо сказал он. Он снова посмотрел на Селгана, потом опустил взгляд. — Дети. Потомки.
— У вас есть дети, не так ли?
— Двое дочерей, Жасмель Кет и Мега Бек.
— Так что если кто-то узнает о вашем преступлении и каким-либо образом разгласит его, и суд прикажет вскрыть ваш архив алиби, наказание понесёте не только вы. Ваших дочерей стерилизуют вместе с вами.
Понтер закрыл глаза.
— Это так? — сказал Селган.
— Да. — Голос Понтера был едва слышен.
— Ранее я спросил, стерилизовали ли вы ещё кого-нибудь в другом мире, и вы накричали на меня.
Понтер молчал.
— Вы понимаете, что вас рассердило?
Понтер вдохнул и медленно, судорожно выдохнул.
— Я стерилизовал только самого преступника, но не его родственников. Видите ли, я не слишком задумывался о… о справедливости того, что мы стерилизуем невиновных ради улучшения генофонда. Но… но я с помощью Хак и правда пытался изучать эту глексенскую Библию. В её самой первой истории всё потомство изначальных двух людей было проклято за то, что эти двое людей совершили преступление. И это показалось мне таким неправильным, таким несправедливым.
— Так что как бы вы ни хотели очистить глексенский генофонд от скверны Раскина, вы не смогли заставить себя отыскать его ближайших родственников, — сказал Селган. — Потому что, сделай вы это, вы бы согласились, что ваши близкие — двое ваших дочерей — заслуживают наказания за преступления, которые вы совершили.
— Они невиновны, — сказал Понтер. — Независимо от того, насколько тяжкие преступления совершил я, они не должны из-за этого страдать.
— И всё же они пострадают, если вы раскроете себя и признаетесь в содеянном.
Понтер кивнул.
— И что же вы намерены делать?
Понтер пожал своими массивными плечами.
— Хранить эту тайну до тех пор, пока я не умру.
— А потом?
— Я… простите?
— После того, как вы умрёте — что будет потом?
— Потом… потом ничего.
— Вы в этом уверены?
— Конечно. То есть, да, я читал Библию, и я знаю, что Мэре психически здорова и умна и не подвержена галлюцинациям, но…
— И у вас нет ни малейшего сомнения в том, что она ошибается? Вы убеждены в том, что после смерти ничего нет?
— Ну…
— Да?
— Нет. Забудьте.
Селган нахмурился, но решил, что развивать эту тему пока рано.
— Вы не задумывались о том, почему Мэре заинтересовалась вами?
Понтер смотрел в сторону.
— Я слышал, как ранее вы говорили о том, что глексены — тоже люди. Однако всё же у вас с ней меньше общего, чем с любым другим мужчиной, с которым она до тех пор была знакома.
— Физически — возможно, — сказал Понтер. — Но ментально, эмоционально мы очень похожи.
— И всё же, — сказал Селган, — поскольку Мэре пострадала от самца своего собственного вида, она могла…
— Думаете, мне это не приходило в голову? — перебил его Понтер.
— Скажите об этом вслух, Понтер. Выпустите наружу.
Понтер фыркнул.
— Я мог заинтересовать её именно потому, что в её глазах я был не человек — не один из тех, кто сделал ей больно.
Селган помолчал несколько тактов.
— Над этой мыслью стоит поразмышлять.
— Это неважно, — сказал Понтер. — Теперь это ничего уже не значит. Я люблю её. И она любит меня. Ничто не имеет значения, кроме этого простого факта.
— Очень хорошо, — сказал Селган. — Очень хорошо. — Он снова сделал паузу, а потом постарался, чтобы его голос звучал отстранённо, будто мысль только что пришла ему в голову, и он не выжидал подходящего момента, чтобы её озвучить. — А кстати, вы не думали о том, что вас к ней привлекло?
Понтер закатил глаза.
— Скульптор личности! — сказал он. — Вы собираетесь объявить, что она каким-то образом напомнила мне Класт. Но здесь вы попали пальцем в небо. Она вообще не похожа на Класт. У неё совершенно другой характер. У Мэре ничего общего с Класт.
— Уверен, что вы правы, — сказал Селган, делая руками жест, словно отбрасывая глупую мысль в сторону. — Ну, то есть, как это вообще возможно. Они ведь даже принадлежат к разным видам…
— Именно так, — сказал Понтер, складывая руки на груди.
— И воспитаны в совершенно разных культурных контекстах.
— Точно.
Селган покачал головой.
— Эта идея о жизни после смерти — надо же было такое придумать.
Понтер промолчал.
— Вы никогда не задумывались об этом? Не думали, что возможно — лишь возможно… — Селган дал своему голосу угаснуть, не закончив фразы, и терпеливо ждал, что Понтер заполнит паузу.
— Ну, — сказал в конце концов Понтер, — это и вправду привлекательная концепция. Я думал над ней с тех пор, как впервые услышал о ней от Мэре. — Понтер поднял руки. — Я знаю, знаю, что никакой послежизни нет — по крайней мере, для меня. Но…
— Но она живёт в альтернативной плоскости бытия, — подсказал Селган. — В другой вселенной. Во вселенной, в которой некоторые вещи могут быть другими.
Голова Понтера едва заметно качнулась.
— И она даже не бараст, не так ли? Она принадлежит к другому виду. Лишь из-за того, что у нас нет — как они это называют? Бессмертная душа? То, что у нас нет этой бессмертной души, разве означает, что её нет и у них? Не так ли?
— Вы к чему-то ведёте? — резко спросил Понтер.
— Как всегда, — ответил Селган. — Вы потеряли партнёршу двадцать с лишним месяцев назад. — Он помедлил и продолжил так мягко, насколько смог: — Не только Мэре приходила в себя после травмы.
Понтер вскинул брови.
— Надо полагать. Но я всё равно не вижу, как смерть Класт могла бросить меня в объятия женщины из другого мира.
В этот раз пауза затянулась. Наконец Хак, который хранил молчание в течение всего терапевтического сеанса, спросил через внешний динамик:
— Вы хотите, чтобы я ему сказал?
— Нет, я сам, — ответил Селган. — Понтер, пожалуйста, не обижайтесь, но… в общем, вы рассказывали мне о верованиях глексенов.
— И что с того? — спросил Понтер; его голос звучал по-прежнему резко.
— Они верят в то, что мёртвые на самом деле не мертвы. Они верят, что сознание продолжает жить после смерти тела.
— И что?
— А то, что вы, возможно, искали способа обезопасить себя от повторения страданий, которые причинила вам смерть Класт. Если бы ваша партнёрша верила в это… это бессмертие разума, или вы бы считали, пусть и без всяких на то оснований, что она в самом деле может обладать подобного рода бессмертием, то… — голос Селгана затих, приглашая Понтера закончить мысль.
Понтер вздохнул, но подчинился.
— То в случае, если случилось бы немыслимое и я снова потерял бы любимую женщину, это бы не было для меня таким потрясением, потому что сохранялся бы шанс, что она потеряна не навсегда.
Селган одновременно приподнял бровь и слегка пожал плечами.
— Именно.
Понтер поднялся на ноги.
— Благодарю, что потратили на меня время, учёный Селган. Здравого дня.
— Я не уверен, что мы закончили, — сказал Селган. — Куда вы идёте?
— Сделать то, что я должен был сделать давным-давно, — сказал Понтер, покидая круглый кабинет.
Луиза Бенуа вошла в кабинет Джока Кригера в «Синерджи Груп». В штате Джока не было геологов, но Луиза — физик, и она работала под землёй на шахте «Крейгтон», так что он решить поручить это ей.
— О’кей, — сказала она. — Думаю, я с этим разобралась. — Она разложила на рабочем столе в кабинете Джока две большие схемы. Джок встал над столом рядом с Луизой.
— Вот это, — сказала она, указывая накрашенным красным ногтем на левую схему, — стандартная палеомагнитная хронология по данным наших учёных.
Джок кивнул.
— А это, — она указала на вторую схему, заполненную странными символами, — та же самая хронология, полученная от неандертальцев.
Хотя Мэри Воган и не нашла подтверждения тому, что в мире неандертальцев магнитное поле Земли поменяло полярность, Джок использовал всё своё влияние, чтобы произвести обмен информацией по палеогеомагнетизму как можно скорее. Если неандертальцы ошибаются относительно быстрого коллапса магнитного поля, тогда Джок будет знать, что беспокоится попусту. Но ему нужно было знать наверняка.
— Так вот, — сказала Луиза, — Как вы видите, мы зафиксировали гораздо больше эпизодов геомагнитной реверсии, чем они — больше трёхсот за последние 175 миллионов тел. Это потому что породы морского дна дают больше информации, чем места падения метеоритов.
— Один-ноль в нашу пользу, — сухо сказал Джок.
— Моя задача, — продолжила Луиза, — состояла в том, чтобы сопоставить эпизоды, которые поддаются сопоставлению — то есть, выявить эпизоды, следы которых обнаружили и мы, и они. Как видите, несмотря на зияющие дыры в их геомагнитной летописи, имеется практически однозначное соответствие всех эпизодов почти до сегодняшнего дня.
Джок смотрел на схемы, следя за указующим ногтем Луизы.