Тем не менее в пренебрежении ученых детскими останками неандертальцев была своя логика. Мы привыкли думать, что люди были во всех отношениях лучше и умнее неандертальцев, лишь потому, что мы выжили, а они вымерли. И это касается любых вопросов, в том числе отношения к детям.
Поэтому априори считалось, что жизнь неандертальцев была тяжелой и безрадостной, а их детство было суровой порой, полной лишений и болезней. Как пишет британский археолог Пенни Спайкинс, «наша собственная предвзятость сформировала наше представление о детстве неандертальцев» (P. Spikins et al. «Oxford Journal of Archaelogy». 2014, № 2).
Однако чем больше мы узнаем о неандертальцах, тем лучше понимаем, что они не так уж и отличались от современных людей. Например, они тоже были заботливыми, любящими родителями.
Вот и археологические находки, если оценивать их беспристрастно, рисуют, вопреки нашим представлениям, совсем иную, куда более светлую картину. Прежде всего они рассказывают о том, что неандертальцы любили своих детей, а любому ребенку, к какому бы виду гоминид, наверное, он ни принадлежал, очень важно с первых лет жизни чувствовать, что его любят.
У неандертальских детей, очевидно, были свои игрушки. Одна из них найдена в нидерландском местечке Ренен. Это – миниатюрный топорик высотой всего 4,4 сантиметра. Такую вещь можно было вложить только в детскую руку.
Орудия труда, пожалуй, не случайно оказывались рядом с детьми. В обществе неандертальцев, как и в любых архаических обществах, дети были главными помощниками взрослых.
Археологи, исследовавшие пещерный комплекс Арси-сюр-Кюр во Франции, сумели доказать, что дети здесь тоже участвовали в изготовлении орудий труда. В мастерской на неандертальской стоянке Маастрихт-Бельведер примерно 59 % нуклеусов были явно обработаны новичками-неумехами, сиречь детьми: удары наносились очень неловко и неточно; тот, кто беспорядочно бил по этим камням, еще не понимал, как правильно снять скол с крупного камня (нуклеуса), то есть получить отщеп или пластину – заготовку для будущего орудия труда.
Можно предположить, что археологи случайно заглянули не просто в мастерскую, а в школьную мастерскую, где родители обучали детей важнейшим техническим приемам, которые должен был знать любой взрослый человек, чтобы выжить в этом суровом мире. Сами дети тоже вовсю подражали взрослым.
Мир неандертальцев был очень обозримым миром. Ребенок рос в небольшом племени, где все, как правило, были связаны родственными узами. Это для наших детей, едва они подрастут, отношения со сверстниками становятся важнее, чем отношения внутри семьи. У неандертальских детей выбора не было. Их племя было одной разросшейся семьей, и в окрестности не было ни одного неандертальца-чужака. Контакты с другими неандертальскими кланами были редки.
Тем крепче были внутрисемейные связи. Тем внимательнее дети приглядывались к тем немногим взрослым, от которых зависело, казалось бы, все в их жизни, тем, без кого племя могло не выжить. «Я уверена, – отмечает Спайкинс, – что дети завороженно наблюдали за тем, что делают подростки и взрослые, а потом сами пытались, например, изготовить каменное орудие».
Но вообще их жизнь, наверное, мало чем отличалась от того, как живут дети и сегодня в немногочисленных диких племенах, все еще прозябающих в своем каменном веке. У неандертальских детей было вдоволь времени, чтобы рыскать повсюду, играть, наблюдать, придумывать разные затеи, да и просто дурачиться. Детство у них вовсе не было трудным и безрадостным. «Есть все-таки немалая разница между тем, что детям приходится поневоле расти в суровых условиях, и тем, что детство у них тяжелое», – подчеркивает Спайкинс.
Тут следовало бы задуматься еще об одном. В последние десятилетия ученые часто обсуждают возможные контакты бледнолицых неандертальцев и темнокожих сапиенсов, расселившихся в Европе, еще когда она была последним оплотом Homo neanderthalensis.
Ученые по-разному представляют себе эту судьбоносную встречу. Была ли она дружеской? Дала ли повод к войне, закончившейся истреблением неандертальцев? Обменивались ли племена своими секретными изобретениями? Перенимали ли друг у друга моду на украшения? Брали ли себе в жены женщин другого вида? Воображение чаще всего рисует при этом взрослых мужчин, вооруженных копьями и осторожно идущих навстречу друг другу…
А ведь были еще и вездесущие дети! Местные мальчишки, знавшие все вокруг до самой дальней тропинки, до последнего деревца, с любопытством и оторопью смотрели на откуда-то взявшихся черненьких детей. Они-то уж точно не могли остаться в стороне и не подойти к новичкам.
В зоопарках ведь не случайно устраивают «детские уголки», собирая туда зверят самых разных видов: детеныши многих млекопитающих до определенного возраста охотно играют с детенышами других видов животных, даже если взрослые особи двух этих видов обычно сторонятся друг друга.
«В этих контактах между неандертальцами и людьми современного анатомического типа дети могли играть гораздо большую роль, чем мы до сих пор представляли себе. Может быть, именно дети первыми бесстрашно подходили к поселившимся по соседству диковинным сверстникам, чтобы поиграть с ними», – предполагает Пенни Спайкинс.
Возможно, дружеские узы связали в конце концов племена неандертальцев и сапиенсов, и немногочисленные неандертальцы постепенно смешались с мигрантами каменного века, а потом и вовсе растворились в них, напоследок подарив чужакам свой цвет кожи. Так вынужденные переселенцы из Африки тысячи лет спустя стали «белокурыми бестиями» на своей новой родине.
У современного человека детство длится гораздо дольше, чем, например, у шимпанзе. А как обстояло с этим дело у неандертальцев? Ученые продолжают спорить об этом. Несколько лет назад появились результаты исследования на эту тему (T. Smith et al. «Proceedings of the National Academy of Sciences». 2010, № 49).
На самом мощном в мире синхротроне третьего поколения – ESRF (Европейском источнике синхротронного излучения), расположенном на юге Франции в Гренобле, – палеоантропологи изучили десять детских скелетов. Часть этих детей принадлежала к нашему виду, часть – к неандертальцам. Точный анализ показал, что в развитии детей имелись заметные различия. Чтобы объяснить их, вернемся в далекое прошлое.
У ранних гоминид (например, австралопитеков), как и у шимпанзе, период детства был очень недолгим. Они быстро вырастали и становились взрослыми.
Вообще периодизация жизни у человекообразных обезьян заметно отличается от нашей. У них недолго длится беременность; их детеныши быстро созревают и рано начинают размножаться: у шимпанзе, например, первые детеныши появляются, как правило, уже в 13 лет (у человека – в 19 лет, это среднемировой показатель). Когда же репродуктивный возраст обезьян заканчивается, они быстро гибнут. В итоге их общая продолжительность жизни невелика. У нас все обстоит иначе. Продолжительность отдельных периодов человеческой жизни заметно изменилась по сравнению с тем, что было в далеком прошлом. Что стало причиной изменений?
Ученые до сих пор не могут во всех деталях объяснить, почему детство у гомо сапиенс так затянулось и когда, начиная с какой эпохи, развитие гоминид замедлилось и они стали очень неспешно взрослеть. В любом случае, подчеркивает Жан-Жак Юблен, «медленное развитие детей у человека тесно связано с тем, что ‹…› наш мозг очень долго созревает, процесс нашего обучения занимает длительное время».
Тем любопытнее было понять, как взрослели наши ближайшие родственники – неандертальцы. Сделать это можно, потому что в распоряжении ученых имеются особые «датчики роста», которые точно отмечают отдельные фазы развития детей. Эти датчики – зубы. По ископаемым зубам можно восстановить и картину взросления детей в далеком прошлом.
«Зубы – потрясающие хранители времени, – признается Таня Смит, палеоантрополог из Гарвардского университета. – Каждый отдельный день они отмечают, как растет и меняется человек. Современные технологии позволяют это увидеть и зафиксировать мельчайшие стадии роста зубов, которые можно сравнить по своей информативности с годовыми кольцами деревьев. Еще удивительнее, что наши первые коренные зубы являются чем-то вроде свидетельства о рождении. Благодаря этому можно точно рассчитать, в каком возрасте умер тот или иной ребенок».
Объектом изучения Тани Смит, Поля Таффоро и других специалистов стали, например, зубы неандертальского ребенка, чей сильно фрагментированный череп был найден в бельгийской пещере Анжи еще зимой 1829 года, за четверть века до открытия неандертальского человека. Долгое время считалось, что этот ребенок умер в возрасте 4–5 лет. Однако исследования на синхротроне показали, что его действительный возраст на момент смерти не превышал трех лет.
Это был, впрочем, лишь побочный результат работы, длившейся несколько лет. Главное было в другом. Международная группа ученых доказала, что зубы у неандертальских детей росли заметно быстрее, чем у детей гомо сапиенс (исследовались их ископаемые останки). Соответственно сами они, по оценке экспертов, росли на 15 % быстрее, чем современные дети, но медленнее, чем дети более ранних гоминид, например, Homo erectus. Уже в 15–16 лет неандертальцы были достаточно взрослыми для самостоятельной жизни, в то время как дети сапиенсов в этом возрасте все еще оставались недорослями.
Таким образом, у людей современного анатомического типа самое долгое детство среди всех гоминид; они очень медленно взрослеют. Это дало нашему виду огромное преимущество. Время, отпущенное человеческим детям на созревание, используется прежде всего на обучение всевозможным техническим навыкам и – со времени становления нашей цивилизации – усвоение тех богатейших знаний, что накопило человечество.
Сорок тысяч лет назад эта основательная, разносторонняя подготовка к взрослой жизни тоже давала гомо сапиенс некоторое преимущество перед неандертальцами, соперничавшими с ними. Из подобных плюсиков и составился огромный жирный крест, который перечеркнул все надежды неандертальцев на будущее.