Вот о них-то я и не знала, что отвечать, потому что, если сразу начну врать, мол, никого не знаю, меня могут поймать на лжи сразу же, предоставив, к примеру, видеоматериалы (слежка-то точно была). Не спрашивали и об Алексе (или Дино).
Словно он на самом деле мне привиделся или приснился. Получалось, что они действительно занимались лишь убийством Алика.
Не могли не задать вопросы, связанные с его завещанием.
Ведь по завещанию я — единственная наследница. Получается, у меня вроде бы был мотив его убить. И вот чтобы как-то пояснить, что о завещании я узнала не так давно, буквально сразу после смерти Алика, я решила показать им его письмо, придумав, что нашла его после того, как, обнаружив его труп, сбежала с места преступления, однако к вечеру появилась в доме Алика. И вот как будто бы именно там в его вещах я и нашла его письмо, адресованное мне. Но вспомнив полный текст письма, где речь шла об Алексе и о том, что раз я читаю это письмо, значит, Алик мертв, я от волнения даже вспотела — и как только мне в голову могла прийти эта мысль?!
Я как будто бы даже услышала голос Алика, читающего последние строки своего письма:
«Зоя, милая, сохрани хотя бы свою жизнь. И, повторяю, никогда не думай плохо об Алексе. Он любит тебя и всегда будет помнить…»
Первый вопрос, который мне задали бы: кто такой Алекс?
Наконец, глубокой ночью, когда вопросы у следователя-блондина (кажется, его звали Сергей Иванович) закончились, и он понял, что я близка к обморочному состоянию, я поняла, что мне вряд ли дадут спать, потому что ничто не указывало на то, что мне в этом номере приготовлена постель.
Это все равно, что надеяться получить мягкую перину в тюремной камере.
— Послушайте, отпустите уже меня. Неужели вы не понимаете, что все ваши подозрения ничтожны, что у вас нет на меня ничего, кроме того, что Алик был моим женихом и что, если верить вашим же словам, он составил завещание, где все отписывает мне. Да я и так не бедная, между прочим. У меня есть свой дом…
Я почувствовала, как глаза мои расширяются, словно весь мой организм воспротивился тому, что я собиралась сказать, словно хотел меня предостеречь не совершать глупости!
— …в Подмосковье… — выдохнула я, вовремя сообразив, что нужно скрыть наличие собственности в Неаполе. — Я розы развожу, на хлеб хватает, к тому же, повторяю, мне Алик помогал…
Блондин со своим приятелем, внешность которого была настолько неприметна, как если бы у него вообще не было лица, вышли из номера, и я слышала их бубнящие голоса за дверью.
Разобрать было невозможно.
Я сидела в кресле и мечтала только об одном — что меня вернут хотя бы в дом Алика (не в ресторан же меня возвращать, он уже давно закрыт, и где Нино, остается только догадываться). А уж избавившись от этих глуповатых и растерянных следователей, я найду способ связаться с Нино, позвоню ему и попрошу, чтобы он все-таки приехал и провел ночь под одной крышей со мной в доме Алекса.
Наконец они вернулись.
— Следствие еще не закончено, и вы не должны покидать город…
— Что? Что вы сказали? Повторите! У вас мозги совсем размякли, что ли? — Я была настолько разъярена этой глупостью, что уже не могла себя контролировать. — Вы по инерции, что ли, произносите эту фразу? Вообще-то, если что, мы находимся в Неаполе! И на завтра у меня взят билет домой, понятно? Если вам уж так хочется не упускать меня из виду, так и следите за мной в Москве. А здесь я ни на минуту не останусь.
Блондин на самом деле растерялся. Понял, что дал маху с этой устной «подпиской о невыезде».
— Да. Адрес ваш московский у нас есть. Вы должны понимать, что вы — единственный свидетель по этому делу, а потому можете понадобиться в любой момент.
— Где тело Алика? Я смогу его хотя бы похоронить?
— Тело уже в Москве, но вам его пока что выдать не могут — им сейчас занимаются эксперты-криминалисты. К тому же, вы же не родственница, поэтому я не уверен, что вам его вообще отдадут.
Мне так захотелось ему вмазать по физиономии.
Вроде бы симпатичный малый, вот так увидишь где-нибудь на набережной Неаполя, он улыбнется тебе, и ты тоже захочешь ему улыбнуться в ответ и даже поговорить. И никому-то и в голову не придет, что он на самом деле никакой не турист, а товарищ на службе, майор или подполковник. И что у него давно уже нет ни сердца, ни души, ничего.
Может, формально он и прав, и я не имею права забрать тело и похоронить, но чисто по-человечески, даже если это и так, можно же было ответить как-то иначе. Или приободрить меня.
«Жаль, что ты не согласилась выйти за меня замуж. Этого хотел Алекс. И только в статусе твоего мужа я мог бы тебя защитить».
Да, Алик знал, что говорил.
Эх, Алик-Алик, я даже тело твое не могу забрать, не говоря уже о других правах, какие я приобрела бы в статусе твоей жены.
— Отвезите меня домой, — потребовала я. — Я устала и хочу спать. У меня завтра самолет, а вы выпотрошили меня, как рыбу… Замучили своими допросами.
Я разговаривала с ними дерзко и не могла не заметить, что они ни разу не позволили себе грубость по отношению ко мне. Ничего такого, что показывают в кино, когда хотят доказать, как несладко оказаться на допросе или просто в шкуре подозреваемого.
Они оба, следователи, были напряжены и не уверены в себе.
Быть может, на них так действовала обстановка. Все-таки они были за границей, и здесь им предстояло координировать свои действия с полицией Неаполя. Хотя, может, оба были просто с бодуна или у одного из них было несварение желудка.
Объяснение их странному поведению и нерешительности я узнаю позже…
Мне сделали знак подняться, дверь открылась, блондин вышел, второй предложил и мне выйти из номера и последовать за первым. И вот мы втроем двигались теперь в обратном направлении — к лестнице, чтобы оттуда спуститься вниз.
Неужели, думала я, они на самом деле отвезут меня сейчас в дом Алика? Других-то адресов они точно не знают, иначе были бы другие вопросы.
В холле в этот предутренний час не было никого. Только паренек в черной шелковой рубашке сидел за конторкой и щелкал по клавишам ноутбука, должно быть, скучая на рабочем месте, проходил очередной уровень игры. Увидев нас, он машинально захлопнул ноутбук и посмотрел на нас, как на привидения.
— Va tutto bene?[4]
Блондин сделал ему знак рукой, мол, все нормально, парень. И мы вышли на улицу.
Вот только там, на свежем воздухе, я почувствовала, что замерзаю.
На мне были пышная шелковая короткая юбка и кружевная блузка на пуговицах. Тоненькие каблучки цокали по каменным плитам площадки перед входом в отель.
Я открыла было уже рот, чтобы возмутиться тем, что мне позволили вот так мерзнуть, что я могу подхватить воспаление легких, но не успела это сделать — из темноты гигантским черным жуком выползла длинная черная машина, захлопали дверцы, появились какие-то люди в темных костюмах, оттеснили моих следователей, и между ними произошел какой-то довольно-таки резкий и короткий разговор, в результате которого блондин со своим «серым» приятелем сели в свою машину, в которой, как я увидела позже, уже сидел водитель, и уехали, оставив меня одну!
Одну в компании незнакомых мне мужиков, один вид которых наводил ужас.
Один из них отделился от группы, подошел ко мне, и я успела разглядеть его лицо. Бледное, с благородными чертами. Ну прямо аристократ, разве что ручку мне не целует.
— Госпожа Валентинова, вы завтра должны улететь на том самом рейсе, на который у вас куплен билет. Это важно.
— Да что вы говорите? — проворчала я, у меня от холода и страха зуб на зуб не попадал. — А я-то думала, что останусь здесь навсегда.
А мысль заработала: так, они знают, когда я лечу, значит, могут знать и многое другое. Если не все, но, во всяком случае, чуть больше московских нерешительных следователей.
— Знаете что, господа, — блеяла я, обнимая себя за холодные плечи, — я вот нисколько не удивлюсь, если сейчас из темноты, вон из-за той ивы, выползет еще одна машина и оттуда вывалятся агенты ЦРУ или Интерпола, а почему бы и нет? Или представители сицилийской мафии, с автоматами наперевес и устроят здесь настоящую пальбу!
У меня начиналась истерика, я боялась уже саму себя!!!
— Садитесь в машину, — сказал мужчина, предлагая мне свою руку, на которую я могла бы опереться.
Я так уже устала и мне так хотелось какой-то определенности, но главное, попасть в место, где я могла бы выспаться, что я подошла к нему и позволила усадить себя на переднее сиденье рядом с водителем.
Вот честное слово, я бы в ту ночь не удивилась, если бы водителем оказался Нино. Или Алекс. В моей голове был настоящий хаос. Да и голова-то кружилась.
Остальные мужчины заняли свои места на заднем сиденье. Они ничего не говорили. В машине пахло мужским парфюмом, сигаретами, мылом почему-то.
Машина тронулась с места, выехала со двора и покатилась по темным узким улочкам города. В некоторых окнах горел свет, но не яркий, а какой-то тусклый, красный, желтый или розовый, как бывает, когда лампа под плотным цветным абажуром. Быть может, кто-то боится спать в темноте, ребенок или одинокая женщина. Или же кто-то мается от бессонницы и сидит на кухне, курит сигарету за сигаретой и думает, как жить дальше. Но может, влюбленная парочка, утомившись, пьет лимончелло, женщина сидит на коленях мужчины, и губы ее воспалены и потрескались от поцелуев…
Я очень удивилась, когда меня высадили перед домом Алекса, то есть перед моим домом.
«Люди в черном», похоже, были в курсе многих моих дел.
— Надеюсь, мы с вами договорились, — сказал мужчина, тот самый, с аристократическими манерами, — что вы завтра сядете в самолет и полетите в Москву, что планы ваши на этот раз не изменятся?
— Вы бы хоть представились, — сказала я, едва стоя на каблуках и переминаясь с ноги на ногу. — А то у меня такое чувство, будто бы я шагнула в экран телевизора, а там — вы.