Однако данный договор, хотя и повторяя прежние обещания, которые никогда не исполнялись, предполагал лишь уменьшение налога на фрукты, так что оглашение этого документа не только не успокоило людей, но и еще больше ожесточило их.
В ответ на него послышались грозные крики; всеобщее возмущение усилилось, и десять тысяч голосов вопили: «К оружию!»
Тогда кардинал попытался пустить в ход средство, которое он держал на самый крайний случай, поскольку оно претило ему самому. Он отправился к Мазаньелло и предложил ему пенсион в две тысячи четыреста скудо — что соответствует годовому доходу примерно в двадцать тысяч франков нашими нынешними деньгами, — если он возьмется усмирить мятеж и вернуть народ к послушанию.
Мазаньелло во всеуслышание ответил на это предложение, сделанное ему шепотом, и сказал следующее:
— Никакие деньги, никакие соблазны, никакие посулы неспособны подтолкнуть меня к тому, чтобы я предал своих сограждан. Если вице-король согласится со справедливыми требованиями народа, если он будет честно соблюдать их, он найдет во мне и моих друзьях покорных и послушных подданных; но если, напротив…
Тут Мазаньелло остановился, и это намеренное умолчание явилось единственной угрозой, которую он позволил себе. Правда, подобная угроза ничем не была ограничена.
Кардинал Филомарино возвратился в замок Сант’Эльмо, опечаленный провалом своей миссии, но не в силах удержаться и не восхититься Мазаньелло.
Следовало предпринять что-то другое. Положение становилось все более и более серьезным.
На другой день после того, как вице-король укрылся в замке Сант’Эльмо, при первых лучах солнца забили барабаны, затрубили трубы, и через все городские ворота в Неаполь хлынули толпы сельских жителей, сплошь вооруженных, включая женщин и детей.
Все торговые лавки остались закрытыми, а колокола трехсот церквей Неаполя били в набат.
Священники пытались устроить крестный ход, но люди, хотя и позволяя им, из уважения к их облачениям, пройти, кричали им вслед:
— Это раньше, когда вводили налог на фрукты, нужно было устраивать крестные ходы и молить Господа; но что вам до налогов, коль вы не платите их?
Так что священники были вынуждены вернуться в свои церкви.
И тогда архиепископ Неаполя приказал выставить на алтаре кафедрального собора реликварий с кровью святого Януария, что делается лишь в дни великих бедствий, таких как землетрясения, моровые поветрия и вражеские нашествия.
Еще в самом начале беспорядков вице-король дал приказ арестовать князя ди Маддалони, весьма любимого народом и обвинявшегося в том, что он, испытывая ненависть к испанскому правительству, действовал заодно с бунтовщиками. И вот теперь герцог де Аркос выпустил его из тюрьмы, освободил от лежавших на нем подозрений, заверил в своем уважении и попросил употребить имеющееся у него влияние во благо королю, их общему повелителю.
Князь ди Маддалони дал слово дворянина сделать все возможное, чтобы усмирить бунт, и, явившись на Рыночную площадь, предстал перед народом.
Его появление было встречено единодушным ликованием: как мы уже сказали, он был весьма популярен.
Мазаньелло вышел навстречу ему и назвался предводителем народа.
Знатный вельможа и нищий лаццароне оказались лицом к лицу: вельможа в роскошном одеянии, лаццароне — полунагой.
Они обладали равным могуществом: один — от имени королевской власти, другой — от имени народа.
Мазаньелло предоставил князю ди Маддалони возможность говорить первым, и весь народ внимал ему в благоговейном молчании.
Нам известно, о чем он намеревался говорить.
В ответ Мазаньелло заявил следующее:
— Народ не восставал против короля; он лишь требует отменить незаконные пошлины, введенные после царствования Карла Пятого, ибо в подписанной им грамоте сказано, что без согласия Святого престола никакими новыми налогами город Неаполь облагать не будут и в случае нарушения этого правила королями, его преемниками, народ будет волен взяться за оружие, не опасаясь обвинений в бунте.
Каким образом Мазаньелло стало известно не только о существовании этого документа, но и о том, в каких выражениях он был составлен? Хотя в революциях чудеса такого рода случаются. Провидение внезапно озаряет те или иные головы, на которые позднее это минутное сияние навлекает молнии.
Князь ди Маддалони тотчас же возвратился в замок Сант’Эльмо и вскоре вновь появился на Рыночной площади, держа в руках документ, который был составлен герцогом де Аркосом и государственным советом и, отменяя все налоги, введенные после царствования Карла V, подтверждал дарованные народу привилегии.
Но едва он зачитал первые строки этого документа, Мазаньелло покачал головой в знак сомнения, и народ, увидев его жест, принялся кричать:
— Это не грамота Карла Пятого! Требуем грамоту Карла Пятого!
— Грамота, которую вы требуете, утеряна, — ответил князь ди Маддалони.
— Лучше ей найтись, — промолвил Мазаньелло, — и искать ее надлежит правительству. Лучше ей найтись, — подчеркнуто угрожающим тоном повторил он, — а не то его превосходительству не поздоровится!
Князю пришлось во второй раз возвратиться в замок Сант’Эльмо, но в глазах людей, следивших за тем, как он удаляется, на сей раз сквозило недоверие.
Немного погодя князь вернулся на площадь, издалека показывая бумагу, зажатую у него в руке. То ли он разгадал намерения вице-короля и принял участие в обмане, то ли сам был одурачен вице-королем, но, так или иначе, он стал зачитывать эту бумагу.
Однако не произнес он и первых слов, как послышались вопли:
— Это не грамота Карла Пятого! Это подложный документ! Смерть предателю!
И князя ди Маддалони, вырванного из седла тем самым народом, кумиром которого он был еще накануне, но который он попытался обмануть, принялись осыпать оскорблениями и избивать и наверняка убили бы прямо на площади, если бы Перроне, прежде состоявший у него на службе в качестве сбира, не вступился за него и не стал уговаривать народ судить его, а не убивать.
Эту милость ему даровали, так что князь ди Маддалони был обязан жизнью человеку, который за три дня перед тем, объявленный вне закона и приговоренный к смерти, был вынужден искать в церкви того высшего заступничества, какое священные места оказывали некогда преступникам. Князя заковали в кандалы и отдали под охрану его заступнику.
В то же время, понимая, что народу придется вступить в открытую борьбу с дворянством, Мазаньелло приказал произвести осмотр арсеналов и частных домов Неаполя, дабы отыскать там оружие; в итоге десять пушек было найдено в портовых постройках, еще девятнадцать пушек обнаружили в доме какого-то торговца, четыре тысячи мушкетонов забрали у какого-то генуэзца и повсюду изъяли порох.
Упомянутые четыре тысячи мушкетонов раздали тем, кого Мазанньелло счел самыми смелыми и верными. Этому костяку войска он приказал ежедневно упражняться в обращении с оружием; он назначил командиров, которые должны были управлять восьмью кварталами города, и Неаполь явил миру странное зрелище города, обладавшего армией из трехсот тысяч добровольцев и управлявшегося молодым человеком в возрасте двадцати пяти лет, еще накануне рыбаком и лаццароне, а сегодня военачальником и диктатором.
Народная революция свершилась, и при этом не было пролито ни одной капли невинной крови.
Посмотрим, что станет с ней, когда она столкнется с изменой, устояв перед этим против силы.
IIIСУДИЯ
Шел третий день восстания.
Выше мы рассказали о том, как своим вмешательством разбойник Перроне спас жизнь князю ди Маддалони, и упомянули, что Мазаньелло доверил ему охрану взятого под стражу князя.
Поскольку Перроне решительно всем был обязан Мазаньелло, он, естественно, оказался первым предателем, с которым столкнулся Мазаньелло.
Перроне распорядился препроводить князя ди Маддалони в тюрьму монастыря кармелитов. При этом он сам взял на себя заботу о пропитании своего бывшего хозяина; действуя таким образом, он преследовал собственную цель.
Князь пошел навстречу этой цели, предложив Перроне шесть тысяч цехинов, если он освободит его, и еще шесть тысяч цехинов, если он убьет Мазаньелло.
Перроне начал было торговаться, но в конце концов согласился.
Ему отсчитали первые шесть тысяч цехинов, и он предоставил князю возможность бежать из тюрьмы.
Оставалось подкупить еще одного человека: то был Дженоино, старый священник, прежний народный вожак, бывший выборный от народа, друг и советчик Мазаньелло.
Ему было восемьдесят лет. Он по-прежнему пользовался всеобщим уважением, и никто не поверил бы, что золото способно прельстить этого седовласого и седобородого старца.
Тем не менее золото сделало Дженоино предателем.
Вскоре мы увидим, как он и Перроне взялись за дело.
Что же касается Мазаньелло, то еще с предыдущего дня он обдумывал некий план, вооружая своих приспешников исключительно ради того, чтобы преуспеть в осуществлении этого замысла.
Он решил захватить башню Сан Лоренцо, на что у него было три причины:
во-первых, потому что она господствовала над всей Рыночной площадью;
во-вторых, потому что в ней находился самый большой и, следовательно, самый звучный городской колокол;
в-третьих, потому что в ней хранилось всякого рода военное снаряжение.
Это была неаполитанская Бастилия.
Как и парижскую Бастилию, ее обороняли лишь около шестидесяти ветеранов, отставных испанских солдат.
Осада длилась три часа. По прошествии этих трех часов Мазаньелло, возглавлявший штурм и постоянно находившийся в самой гуще боя, захватил крепость.
Там были обнаружены шесть тысяч ружей, шестнадцать пушек и огромные запасы пороха.
Первым делом Мазаньелло дал приказ в полную силу звонить в большой колокол башни — прежде всего в знак победы, а кроме того, чтобы призвать в Неаполь тех крестьян, что еще оставались в своих деревнях.
И тогда contandini