Впервые, наверное, историку будет дана возможность сорвать с истории ее последнее покрывало и увидеть ее нагой в зеркале истины. Вы скажете мне, что, быть может, это ужасно, что история — женщина, а когда женщины некрасивы, лучше окутывать их в длинные столы римской матроны, ниспадающие на лицо и скрывающие тело до пят, нежели делать из них статуи со сморщенными ненавистью лицами и истрепанными развратом телами.
В ответ я скажу, что все преподносимое народу как урок должно быть правдивым, что румяна, белила и мушки следует оставить актрисам и куртизанкам, а история есть истина, и тем хуже для истории, если, выйдя из могилы, она предстанет перед нами с морщинами на лбу и бледностью на щеках! Разве Шекспиру, этому великому историку-поэту, могла прийти в голову мысль набросить плащ на призрак Банко? Нет, он показывает его публике мертвенно-бледным, окровавленным и восклицающим «Горе!» устами своей зияющей раны.
Так вот, нам была предоставлена возможность, которая, вероятно, не предоставлялась ни одному другому историку. Трон Франциска II рухнул так быстро, что у несчастного юного короля, из-под ног которого внезапно ушла земля, не было времени даже на то, чтобы оградить от позора память своих предков, увезя с собой или предав огню страшные архивы тирании, мести и ненависти. Все указы, все письма, все дипломатические инструкции остались на своих местах; частная жизнь, общественная жизнь — все вышло наружу во время этого грандиозного крушения, и призрак королевской власти впервые предстанет перед нами таким, каков он есть.
К этим кровавым анналам мы вернемся позднее, а пока, если не возражаете, я расскажу вам историю Борхеса. В последнее время во Франции было так много разговоров об этом партизане, что, надеюсь, вы не прочь узнать кое-какие подробности его жизни и его смерти.
Его не следует путать с такими людьми, как Джорджи, Кьявоне и Крокко Донателло, которые являются всего-навсего грабителями, поджигателями и убийцами. Нет, Борхес всю свою жизнь был беззаветно предан идее божественного права королей, и найденный при нем дневник, написанный на превосходном французском языке, свидетельствует о стыде, который он испытывал, находясь в обществе подобных приспешников.
Борхес был схвачен и расстрелян примерно в двух часах пути от границы Папской области, поблизости от озера Фучино, которое известно осушительными работами, в древности предпринятыми знаменитым Нарциссом, фаворитом императора Клавдия, а в наше время — князем Торлониа, фаворитом Плутоса, и рядом с небольшим городком Тальякоццо, где Коррадино, последний представитель Швабской династии, наследник неаполитанского трона, потерпел поражение в битве, что в итоге привело его на эшафот.
Вся эта часть Абруццо, от озера Фучино до Изернии и Кампо Бассо, является не чем иным, как древней Марсикой, то есть землей народа, доставившего столько хлопот римлянам.
«Кто может победить марсов или без марсов?» — говаривал Рим, испытывая восхищенный ужас перед этим народом.
Впрочем, в последние сто лет эта древняя Марсика сделалась хрестоматийной землей разбойников; некогда она служила театром подвигов знаменитого Фра Дьяволо, сегодня служит театром злодеяний Джорджи и Кьявоне; однако Борхес явился туда не для того, чтобы присоединиться к ним, а для того, чтобы добраться до границы Папской области и обрести безопасность по другую ее сторону.
И в самом деле, если вы взгляните на карту, то увидите состоящую из ряда точек линию в форме змеи, голова которой находится в устье Тронто, а хвост в Террачине и которая извивами своего тела касается Риети, Карсоли, Изолы, Чепрано и Фонди.
Именно на этой линии и держатся разбойники, оставаясь между границей и рекой Лири, которая берет начало в ущелье вблизи Авеццано, омывает Сору, Сант’Элию, Сан Джермано, Венассо, делается Гарильяно в Кайанелло и впадает в море вблизи Гаэты. Пробежав глазами карту, вы увидите, что этим господам нужно было сделать всего один шаг, чтобы войти в Папскую область, и еще один шаг, чтобы вернуться оттуда.
Через несколько дней после того, как Борхес был вынужден покинуть Базиликату, стали поступать сигналы, что он направляется в сторону Авеццано; сообщалось, что его сопровождают примерно два десятка конных бойцов и около десятка пеших. Вот из этих трех десятков человек и состояла на самом деле та пресловутая десятитысячная армия, которую газета «Единство» узрела с помощью подзорной трубы своего корреспондента.
По следам Борхеса шли в течение четырех дней, но, если знаешь ущелья Абруццо, где одни лишь пастухи, особенно в зимние месяцы, способны пройти вслед за своими козами, нетрудно понять, что, располагая, несомненно, опытными проводниками, он сумел ускользнуть от всех преследователей.
Однако все в тех краях держались начеку и были готовы двинуться туда, где он будет замечен. Мы не раз говорили и, оставляя в стороне всякую политику, повторяем снова, что в Королевстве обеих Сицилий нет настоящего реакционного движения, а есть лишь разбой. Вот почему против так называемых повстанцев, которые в действительности являются обычными грабителями, почти единодушно выступает местное население. Впрочем, сказанное нами удостоверит дневник Борхеса, если его опубликуют. Дневник этот позволит увидеть, как горько сетует Борхес, который полагал, что он приехал в Калабрию воевать, а в действительности мог заниматься там лишь разбоем.
В субботу 7 декабря, около семи часов вечера, в Авеццано явились два человека, которые немедленно обратились к городским властям и заявили, что банда Борхеса задержала их на одиноком постоялом дворе близ Челано.
Вы можете отыскать Челано на карте: это небольшой городок по правую сторону от озера Фучино, поблизости от Пешины, родины illustrissimo facchino[8] Джулио Мазарини, как называла его королева Кристина.
От Челано до Авеццано около полутора льё.
Эти люди добавили, что с наступлением темноты разбойники снова выступили в путь, следуя по дороге на Авеццано, а затем, не доходя до него двух миль, свернули вправо и направились прямо к границе.
В ту сторону, куда предположительно двинулась банда, немедленно отправили войска; однако у нее есть преимущество в три часа, и, если только она не остановится, догнать ее будет крайне трудно. В десять часов вечера банда оказывается у околицы маленькой деревушки Скуркола, настолько маленькой, что она даже не обозначена на карте. Пройти слева от нее невозможно — там пропасть; пройти справа тоже невозможно — там над дорогой нависает отвесная скала. Остается лишь одно: пройти через деревню.
Разбойники решаются на этот шаг и смело идут вперед.
Национальный гвардеец, стоящий на часах, при виде всадников кричит:
— Кто идет?!
— Buona gente![9] — отвечают ему.
Часовой намеревался спросить у них пароль, но тут в дело вмешивается сержант.
— Да ладно, пропусти их, — говорит он часовому. — Разве ты не видишь, это же конные карабинеры.
Часовой, освобожденный сержантом от всякой ответственности, ограничивается тем, что дает всадникам приказ проехать мимо него по одному. Разбойники согласны на все, лишь бы их пропустили. Они подчиняются приказу и один за другим молча проезжают мимо часового.
Миновав это опасное место, банда оказывается за пределами деревни.
Но за ее околицей, то ли потому, что им не удалось найти проводника, то ли потому, что проводник покинул их, они, попав в совершенно незнакомую им местность, не знают, в какую сторону направиться. В итоге они останавливаются у первого попавшегося дома, окружают его и стучат в дверь.
То была одинокая хижина, расположенная примерно в одной миле от Скурколы.
Хозяин дома, уже улегшийся в постель, спрашивает через дверь:
— Кто там?
— Добрые люди.
Точно так же разбойники ответили часовому.
«Buona gente» или «gente di расе»[10] — ответ, который дают в подобных случаях.
Крестьянина это заявление не слишком успокоило, однако приказ открыть дверь был повторен настолько повелительным тоном, что о возможности отказаться не могло быть и речи.
Он открывает дверь, и в ту же минуту разбойники хватают его за шиворот, требуя поспособствовать им в качестве проводника.
Крестьянин, который был в одной рубашке, просит дать ему время одеться.
Два человека, держа в руках карабины, входят вместе с ним в комнату и наблюдают за тем, как он одевается. Крестьянин полагает, что имеет дело с солдатами регулярных войск, и не особенно тревожится. Бандиты приказывают ему принести к двери лампу, прикуривают от нее сигары и называют конечной целью своего маршрута Тальякоццо.
Проводник закрывает дверь, все более утверждаясь во мнении, что имеет дело с пьемонтцами, и отправляется в дорогу; однако в десяти минутах ходьбы от дома один из незнакомцев, занимавший, судя по всему, второе место в командовании отрядом, опускает руку на плечо проводнику и говорит ему:
— Провести нас нужно не к Тальякоццо, а к папской границе.
Лишь тогда проводник осознает, что имеет дело с дезертирами или разбойниками. В ответ он заверяет их, что добраться до границы можно лишь по дороге на Тальякоццо, и, поскольку это сообщение явно не доставляет им удовольствия, добавляет:
— Но идти через Тальякоццо необязательно: у меня есть кум, который живет за стенами города, он хорошо знает здешние дороги и проведет вас к Санта Марии, где вы будете всего в двух часах пути от папской границы.
Разбойникам ничего не оставалось, как последовать совету проводника.
И они продолжили путь в сторону Тальякоццо…
Я не прерывал бы своего рассказа, дорогие читатели, но есть два урочных часа, с которыми не поспоришь: это час почты и час смерти.
Так вот, час почты пробил; что до часа смерти, то, если он не пробьет до завтрашнего утра, вы получите продолжение истории Борхеса, которое будет доставлено вам сухим путем.