Борхес повернулся к своим товарищам и с печальной улыбкой произнес:
— Вот об этом нам не сказали ни слова, когда нас вербовали.
Пленников привели в quartieri,[11] а затем, переписав их имена, тотчас же препроводили в часовню, куда были вызваны священник и монах-капуцин.
И тогда они поняли, что все для них кончилось, а точнее, скоро закончится.
В часовне они оставались часа два. Все исповедались и получили отпущение грехов.
Когда за пленниками пришли, некоторые из них еще были на коленях, но они тут же встали. Борхес взял слово и от имени всех своих товарищей заявил:
— Мы готовы.
Их препроводили к месту казни.
Придя туда, где ему предстояло умереть, Борхес попросил разрешения обнять своих соратников-испанцев.
Из восемнадцати пленных разбойников двенадцать были испанцами, остальные — калабрийцами.
И тогда на звучном языке страны, которую они покинули, на том языке, какой они слышали в последний раз, Борхес обратился к ним со словами:
— Наш час настал, так умрем храбрецами!
Девять пленников выстроились в один ряд, среди них был и Борхес.
Он затянул испанскую песню, своего рода литанию, на которую хором откликнулись его товарищи.
Закончив петь, Борхес снял с шеи скапулярий, поцеловал его и зажал в ладони.
После чего, повернувшись к берсальерам, произнес:
— Огонь!
Раздался залп, и девять разбойников рухнули мертвыми. Все они были испанцами. Затем настала очередь остальных.
Один из оставшихся испанцев громким голосом произнес:
— Прошу прощения у Бога и у людей за то зло, какое, быть может, я совершил!
Калабрийцы со всей силы били себя в грудь.
Раздался второй залп, и все эти люди рухнули мертвыми рядом с первыми девятью.
С ближайшей почтой вы получите продолжение нашего рассказа. Испанский консул был настолько любезен, что пообещал снабдить меня биографией Борхеса; кроме того, я постараюсь добыть несколько страниц из его дневника.
III
Дорогие читатели!
Вот обещанные мною подробности биографии Борхеса, которые передал мне испанский консул.
«Дон Хосе Борхес родился в 1813 году в селении под названием Верне, расположенном в устье реки Сегре, вблизи Аленторнского моста.
Его отец, в 1823 году командир партизан-роялистов, был одним из тех, кто первым выступил на стороне дон Карлоса, когда после смерти короля Фердинанда VII княжество Каталония подняло клич восстания. Выступив в поход, он взял с собой двух своих сыновей, Хосе и Антонио, последовавших за ним в качестве рядовых солдат. Тот и другой выказывали огромный пыл, несокрушимую твердость взглядов и непоколебимую личную храбрость. Хосе отличался особой тягой к знаниям; те немногие часы покоя, какие оставляла ему полная опасностей жизнь, он посвящал чтению трудов по тактике и военной истории.
Когда его отец был взят в плен вблизи города Виланова-де-Мейя полковником Нъюбо, а затем расстрелян в Сервере, Хосе получил командование над батальоном, сформированным его отцом, — то ли потому, что бойцы хотели смягчить ему боль утраты, которую понесла его семья, то ли потому, что они действительно распознали в нем выдающегося человека.
К тому моменту, когда граф д’Эспанья прибыл в Каталонию, чтобы встать во главе карлистов, Борхес занимал должность заместителя командира бригады. Граф, полный решимости покровительствовать молодым офицерам, отличавшимся своими воинскими дарованиями, благоволил Борхесу и, когда война, длившаяся семь лет, закончилась, произвел его в чин полковника, хотя, следует сказать, Борхес получил этот чин, лишь пройдя все ступени военной иерархии.
Его отличало прежде всего хладнокровие и бесстрашие во всех сражениях в окрестностях Сольсоны, во всех атаках на города Манльеу, Мойя, Риполь и др. В одном из таких сражений погиб его брат Антонио, а сам он получил несколько ранений.
В 1840 году, в ходе эмиграции карлистов, Борхес поселился в Белле и занимался там ремеслом переплетчика вплоть до 1847 года, то есть до начала второй военной кампании. Часы досуга в те годы он употреблял на чтение военных сочинений и, в особенности, «Записок Юлия Цезаря».
Во время кампании 1847–1849 годов он проявил те же превосходные качества, что и в предыдущей кампании, однако соперничество со стороны других карлистских командиров не раз лишало его способности действовать. Как раз в то время он получил чин бригадного генерала и именно в таком качестве позднее, в 1855 году, вернулся в Испанию. Лично для него эта новая кампания, хотя и короткая, оказалась удачной, ибо он единственный из всех карлистских командиров добился в ней определенных успехов. Но страна жаждала мира, и там, где вначале Борхес обретал поддержку и многочисленных сторонников, в итоге он встречал лишь отчужденность и врагов. И тогда он сумел осознать, что время карлизма прошло и что страна претерпела едва ли не коренные изменения.
Борхес был среднего роста, смугл лицом; нос у него был слегка приплюснутый, а его черные сверкающие глаза выдавали необыкновенный ум и проницательность. Хотя ему исполнилось всего лишь сорок девять лет, волосы у него были совершенно седые, причиной чего, несомненно, стали тяготы и заботы его опасной жизни. Он отличался прекрасными манерами, был любезен в беседе, изъяснялся изящно и непринужденно и потому легко завоевывал симпатии всех, кто с ним сближался.
Но когда дело касалось военной службы, он был непреклонен; ему удавалось вызывать одновременно страх и любовь у своих солдат, никогда не покидавших его даже в минуты величайших опасностей. Начальству он подчинялся, не возражая и не ропща, и потому хотел, чтобы его собственные подчиненные повиновались ему точно так же. Принцип слепого повиновения был для него почти религиозной заповедью.
Он самым суровым образом карал всех, кого подозревал в измене или в пособничестве врагу; этим, возможно, и объясняется большое количество жертв, без каких бы то ни было очевидных оснований принесенных им на алтарь дела, которое он защищал.
Приведем два случая из его жизни, свидетельствующие о том, до какой степени он был непреклонен в отношении всего, что касалось военной службы и присяги.
Однажды, дело было в 1838 году, ему стало известно, что один из его подчиненных украл какую-то пустяковую вещь у хозяина дома, в котором он квартировал; Борхес тотчас же приказал поместить его в capilla,[12] с тем чтобы затем расстрелять. У заключенного был двоюродный брат, бригадный генерал карлистской армии. Этот генерал вовсю хлопотал перед Борхесом, стараясь спасти жизнь своему родственнику. Вначале Борхес наотрез отказался что-либо слушать, и смягчить его удалось, лишь воззвав к памяти его отца. Наконец, он уступил, сказав при этом:
— Впервые я нарушу свой долг, но мне хочется, по крайней мере, чтобы твой родственник до конца жизни не забывал о совершенном им преступлении.
Арестованный офицер провел в часовне целые сутки и вышел оттуда лишь для того, чтобы отправиться к месту казни; там его поставили на колени, завязали ему глаза, а затем по команде «Огонь!» выстрелили в воздух.
И вот тогда Борхес подошел к виновному и сказал ему:
— Вы свободны!
В 1848 году, получив ранение, Борхес нашел убежище на каком-то хуторе недалеко от городка Сан-Лоренсо-дель-Питеус. Однажды туда явился отряд солдат, чтобы арестовать его, но ему удалось бежать, хотя и подвергшись при этом огромной опасности. Борхес понял, что обнаружили его укрытие не случайно, и заподозрил, что выдал его хозяин хутора; в итоге, проезжая позднее возле этого хутора, где ему довелось когда-то прятаться, он входит в дом, возобновляет знакомство с его владельцем, после чего уводит его с собой, по пути дружески беседуя с ним. Однако на подходе к Сан-Лоренсо он объявляет бедняге, что намерен расстрелять его; крестьянин уверяет в своей невиновности, умоляет, но все бесполезно: роковой приговор приведен в исполнение. Между тем несчастный хуторянин не был виновен в преступлении, которое ему вменили; донос, поставивший жизнь Борхеса под угрозу, был личной местью другого крестьянина, о чем слишком поздно узнал тот, кто, не имея достаточных улик, принес в жертву человека, спасшего ему жизнь.
Как бы то ни было, Борхес был менее жестоким и менее кровожадным, чем бо́льшая часть его соратников, и никто и никогда не ставил под сомнение его порядочность; во время эмиграции, несмотря на высокое положение, какое было у него в карлистской армии, он всегда жил лишь на свои скудные заработки и неизменно отвечал отказом на делавшиеся ему предложения принять его с прежним чином в армию королевы.
Хотя ему бесспорно были присущи качества партизана и военачальника, мы всегда сомневались, что его поход в Неаполитанское королевство завершится успехом, ибо у Борхеса был огромный недостаток, который должен был стать роковым для него в военных действиях того рода, какие он предпринял. Борхес был чересчур смел, безрассудно смел, и зачастую без всякой нужды ставил под угрозу жизнь своих солдат; но еще хуже было то, что, когда он ввязывался в какую-нибудь передрягу, его гордыня, да и его любовь к опасности мешали ему повернуть обратно, даже если на это еще было время.
Если ты командуешь закаленными войсками, которые доверяют тебе, и знаешь, до какой степени можно полагаться на них, эта безрассудная смелость не такой уж опасный недостаток, и сам Борхес доказал это в Испании, когда во главе всего лишь сотни партизан прикрывал в течение восьми часов эшелонированное отступление войск по Аленторнскому мосту, сдерживая колонну барона де Мейера, и оставил при этом на поле боя только одного из своих бойцов.
Однако подобную военную операцию, которой в равной мере восхищались друзья Борхеса и его враги, он не мог бы осуществитъ в горах Калабрии, имея под своим начальством лишь горстку своих старых товарищей по оружию, которые одни только и придавали маломальскую сплоченность недисциплинированным бандам мятежников. Борхесу недоставало там и такого преимущества, как знание местности, что совершенно необходимо в партизанской вой