Если убийца убегает, все уступают ему дорогу.
Если за ним кто-нибудь гонится, намереваясь отомстить ему, все встают на пути у преследователя.
Так что г-н Куоколо был совершенно прав, замолчав, когда ему было велено замолчать, и заговорив, когда ему было велено заговорить. Если бы ему вздумалось повести себя иначе, он был бы уже мертв. Ну а убийц ловят не чаще, чем грабителей.
После этого небольшого отступления, поясняющего, на каком уровне находится общественная нравственность в Неаполе, вернемся к г-ну Куоколо, которого все дальше и дальше увозят в горы.
В тот же вечер в дом г-на Куоколо, семья которого пребывала в глубочайшей тревоге из-за отсутствия своего главы, явился кучер. Он пришел от имени бандитов, дабы заявить, что если на следующий день, до десяти часов утра, им не будут переданы пятнадцать тысяч дукатов (примерно шестьдесят пять тысяч франков) в качестве выкупа за г-на Куоколо, то семья может заказывать себе траурную одежду.
Как бы вы ни были богаты, не так уж легко добыть шестьдесят пять тысяч франков наличными в срок между восемью часами вечера и десятью часами утра, да и не отдают шестьдесят пять тысяч франков, хоть сколько-нибудь не поторговавшись.
Кучера отправили обратно к бандитам, предложив им восемь тысяч дукатов (тридцать пять тысяч франков). Бандиты ответили, что им чересчур хорошо известно, с каким любезным человеком они имеют дело, чтобы освободить его за цену, настолько ниже его истинной стоимости. В итоге, дабы поспособствовать успеху переговоров, они согласились снизить выкуп за г-на Куоколо до двенадцати тысяч дукатов, однако это была их последняя цена. Они предупредили его семью, что, если названная сумма не будет получена ими в тот же вечер, он рискует, подобно царю Леониду, отправиться ужинать в царство Плутона.
Названная сумма была собрана и вручена кучеру, который возвратился на место встречи, указанное бандитами, в половине восьмого утра. В восемь часов г-н Куоколо был освобожден, а в десять возвратился домой, но в полдень беднягу хватил апоплексический удар, ставший следствием злоключений, какие ему пришлось претерпеть.
Поспешим сообщить, что, после того как ему сделали три обильных кровопускания, жизнь его уже вне опасности.
Вчера полиции стало известно, что одного из трех бандитов, участвовавших в похищении г-на Куоколо, зовут Скарпати, что он сапожник и является капитаном национальной гвардии в селении Сан Себастьяно аль Везувио.
Но когда, получив эти ценные сведения, полиция явилась к нему в дом, чтобы арестовать его, он уже скрылся.
По правде сказать, здешние бандиты — выдумщики вроде Жана Сбогара и Карла Моора.
Да будет вам известно, что в Неаполе, где нет льда, воду и вино приходится охлаждать с помощью снега.
Так вот, снег этот собирают на вершине горы Сант’Анджело, господствующей над Сорренто.
Ледовые погреба устраивают в горах, куда по мере надобности отправляются за снегом, который затем перевозят в Неаполь — либо по железной дороге, либо на небольших пароходах.
Но вот недавно бандиты, которые, похоже, предпочитают охлажденные напитки, завладели ледовыми погребами в горах Сант’Анджело.
Что делается с Неаполем, лишенным снега?
Неаполь гибнет, как выброшенная на берег рыба.
Ну и что сделали бандиты?
Бандиты сжалились над Неаполем и написали городской управе, что если она согласится выплачивать им шестнадцать тысяч дукатов (семьдесят тысяч франков), то они обязуются поставлять в Неаполь любое потребное количество снега.
Ну а нет, так нет.
Так что не удивляйтесь, если однажды утро услышите, что неаполитанцы впали в бешенство.
МОЙ ЧЕРЕД СТАТЬ ЖЕРТВОЙОГРАБЛЕНИЯ, А ТО И УБИЙСТВА
I
Дорогие читатели!
Должен сообщить вам, что, помимо газеты, издаваемой мною в Париже, я издаю также газету в Неаполе и веду в ней войну на два фронта: во-первых, против бурбонистов, а во-вторых, против разбоя внутри города и за его пределами.
Некоторое представление о происходящем здесь вы имеете за счет того, что я уже успел вам рассказать; ну а поскольку и бурбонистов, и разбойников раздражает то, что я публикую списки людей, повешенных Фердинандом I, и списки людей, убитых Кьявоне, Тамбуррини, Пилоне, Нинко-Нанко и др., бурбонисты с одной стороны и разбойники — с другой одновременно прислали мне письма, имеющие одну и ту же цель: предупредить меня, что если я не перестану, во-первых, публиковать мою «Историю Бурбонов» и, во-вторых, предавать гласности списки краж, убийств и грабежей, совершаемых бурбонистами, то в самое ближайшее время получу один из тех отличных ударов ножом, какие эти господа так хорошо умеют наносить.
На другой день я опубликовал следующую статью:
Неаполь все же необычный город!
Вчера один судья сказал мне:
«В Неаполе совершается в среднем от восемнадцати до двадцати грабежей и убийств ежесуточно; в Неаполе грабят и убивают днем и ночью».
Он добавил:
«В данное время в тюрьмах Неаполя содержатся от тысячи пятисот до тысячи восьмисот заключенных, обвиняемых в разного рода преступлениях».
Так что у суда присяжных, который действует лишь последние три недели и выносит не более трех обвинительных или оправдательных приговоров в день, работы самое меньшее на три года, да и то при условии, что за эти три года в Неаполе не будет совершено ни одного преступления, чего мы желаем от всего сердца, но на что нисколько не надеемся. Как суд присяжных выберется из этого тупика?
За последние два дня я получил две угрозы: одну — со стороны партии бурбонистов, другую — со стороны, как бы это получше сказать, партии грабителей.
Партия бурбонистов велела передать мне, что если я не прекращу публикацию «Истории Бурбонов» и любопытных документов, относящихся к истории Неаполя, меня прикончат.
Другая партия, партия грабителей, велела передать мне, что если я продолжу публиковать убийства, то могу заранее сообщить о моем собственном убийстве.
Не ставя на вид нашему анонимному корреспонденту ошибку во французском и даже в итальянском языке, я отвечаю партии бурбонистов так.
Публикация нашей «Истории Бурбонов» будет продолжена без всяких перерывов. Из подлинных документов, на которые она опирается, будет составлен отдельный том в качестве приложения к истории первого периода царствования Бурбонов, который начинается в 1734 году и заканчивается в 1800-м.
В итоге, помимо любопытных документов той эпохи — эдиктов, указов, брошюр и пасквилей, которые Фердинанд I приказал уничтожить, нашим подписчикам станут доступны для ознакомления и собственноручные письма Фердинанда I, Каролины, Нельсона и Гамильтона, что явится едва ли не самой любопытной из всех когда-либо осуществленных публикаций.
Впрочем, наши читатели могут составить себе представление о ней, основываясь на том, что уже было опубликовано.
Второй партии, партии грабителей, я отвечаю так.
Всякое известие об убийствах, грабежах и любого рода правонарушениях, подтверждение которого мы получим, найдет место на страницах «Независимой газеты». Но, поскольку последний номер нашей газеты менее, чем обычно, насыщен подобного рода фактами и, при виде этого уменьшения числа сообщений об убийствах и грабежах, убийцы и грабители, которые нам угрожают, могут подумать, будто мы испугались, скажем им следующее.
Дело вовсе не в том, что мы прониклись страхом — подобное слово вообще не входит в наш лексикон, — а в том, что бедняги, оказавшиеся ограбленными, испугались, после того как их ограбили, что их еще и убьют, и на коленях умоляли нас не помещать в газете показания, которые они нам дали.
Мы пошли навстречу им, но оставили у себя их письменные показания.
Ну а теперь пусть каждый услышит нас, вникнет в наши слова и уразумеет:
ВСЯКИЙ ОГРАБЛЕННЫЙ, ВСЯКИЙ ПОКАЛЕЧЕННЫЙ, ВСЯКИЙ ПОХИЩЕННЫЙ РАДИ ВЫКУПА, кто НЕ ПОБОИТСЯ, может прийти к нам, чтобы рассказать о том, как его ограбили, покалечили и похитили. МЫ ПРЕДАДИМ ПОЛНОЙ ОГЛАСКЕ ЕГО РАССКАЗ, НИСКОЛЬКО НЕ ТРЕВОЖАСЬ ИЗ-ЗА УГРОЗ В НАШ АДРЕС — КАК УЖЕ СДЕЛАННЫХ, ТАК И ТЕХ, КАКИЕ ЕЩЕ МОГУТ БЫТЬ СДЕЛАНЫ.
Все ясно?…
В Неаполе сегодня идет борьба между преступностью и обществом, между мужеством и страхом, между железным клинком и живой плотью. Неаполь, у которого достает спеси считать себя цивилизованным городом, на самом деле является дикарским городом, где не существует права, где неизвестен закон, где правосудие, только-только начинающее возникать в лице честных судей и толковых присяжных заседателей, вынуждено сражаться со всеми дурными инстинктами, всеми подлыми началами, всеми постыдными страстями — короче, со всеми ядовитыми гадами, которые рождаются в грязной тине деспотического правления и, уползая во тьму, оставляют мерзкую слизь на покрове полуторавекового абсолютизма. Грабежи, требования выкупа, похищения детей, убийства, нанесение увечий — скажите, вы слышите или говорите сами о чем-нибудь ином, когда находитесь у себя дома, когда ваши двери крепко закрыты, когда ваши слуги, которых вы считаете доносчиками, уже ушли и вы со страхом пересчитываете тех, кто вам дорог, опасаясь, что кого-то из них недостает?
И в какое время это происходит?! В конце XIX века, когда Франция, Англия и Германия озарены светом цивилизации; когда во всех странах мира, даже в дикарской России, люди путешествуют, не опасаясь за свой кошелек.
Нет, пусть даже это скажем лишь мы одни, подобное положение дел ненормальное, антиевропейское, азиатское, скотское, варварское, невозможное. И в основе всего лежит страшный общественный порок, который необходимо изжить, и обширный заговор, который необходимо подавить.