Эта одна из газет школы Демокрита и Панглосса, то есть всегда довольная всем. Кабинет министров Кавура уходит в отставку, уступая место кабинету министров Раттацци, — она довольна. Господин Кавур умирает, уступая место г-ну Риказоли, — она снова довольна. Господин Риказоли подает в отставку и уступает место г-ну Раттацци: она довольна как никогда прежде.
Вам, дорогие читатели, такого рода газеты неизвестны. Во Франции их, слава Богу, нет. Но что поделаешь, за границей они есть.
И вот что мы прочитали в № 209 газеты «L’Espero», владелец которой — Демокрит, а главный редактор — Панглосс:
Никогда еще не было в Неаполе так весело и спокойно. Народ наслаждается жизнью. У народа много работы, так что живет он хорошо, и из всех уст несется единодушный крик: «Да здравствует Виктор Эммануил! Да здравствует Италия!» До чего же глупы наши враги! Эти опровержения распускаемой ими лжи должны образумить их и дать им понять, что единство Италии обеспечено».
«Никогда еще не было в Неаполе так весело и спокойно» — вы слышите, так ведь? Это хорошая новость, и вы можете поверить в нее тем более, что она пришла из Турина, то есть от правительства, а кто осведомлен наилучшим образом, как не правительство?
А раз так, господа неаполитанцы, то что значат эти заплаканные лица? К чему эта гримасничающая маска, заимствованная у Гераклита? Разве вы не видите, что народ наслаждается жизнью? Ах, вы этого не видите! Ну так он наслаждается ею в душе.
«А куда подевался импровизатор с Мола? — спросите вы меня. — Куда подевалась тарантелла, которую отплясывали на каждом углу? Куда подевались веселые вечеринки на водах Неаполитанского залива?»
Выходит, вы принимали все это за веселье. Но вы заблуждаетесь.
Прежде у лаццарони сердце было слева, а печень справа; сегодня сердце и печень поменялись местами, как в комедии «Лекарь поневоле» Мольера. Именно это и делает их веселье грустным. Подобное различие незаметно и необъяснимо в самом Неаполе, но оно заметно из Турина, и с помощью подзорной трубы новейшего образца «L’Espero» объясняет его так:
«Народ наслаждается жизнью».
Я охотно верю, что народ наслаждается жизнью! Он возродил, если и не придумал заново, старую игру. Он более не играете в морру, не играет в шары, не играет в карты — все эти игры были безнравственными. Нет, он играет в ножи: это отличная игра; цель ее состоит в том, чтобы воткнуть в противника клинок на глубину от двух до шести дюймов. Тот, кто получает удар ножом, не смеется вовсе, однако тот, кто наносит его, смеется безудержно, а когда хотя бы один из двоих смеется, жаловаться не на что. И «L’Espero» излучает довольство, «L’Espero» смеется, «L’Espero» наслаждается жизнью; на что жаловаться Неаполю? Да здравствует «L’Espero»!
«У народа много работы», — продолжает «L’Espero».
О, это другое дело, но позволительно ли поинтересоваться у «L’Espero», какого рода работой располагает народ?
Веселье и грусть обсуждать не приходится. Вполне может быть, что тот, кто выглядит плачущим, смеется в душе, а тот, кто плачет в душе, выглядит смеющимся; тут все зависит от выражения лица, а лаццарони, как известно, лучшие притворщики на свете.
Но работа, синьор «L’Espero», это нечто материальное, осязаемое, явное; работающих и работу можно увидеть.
Прежде в Неаполе работали на железнодорожном вокзале; больше там не работают. Прежде работали на улице Салита дельи Студии; больше там не работают. Прежде работали на Корсо Витторио Эмануэле; больше там не работают. Так где, скажите на милость, теперь работают? Ответьте, синьор Муниципалитет, ответьте, синьор Авета. Да, народ работает, но где он работает?
В карманах прохожих, в дверных замках соседей, в витринах ювелиров.
Вы добавляете, синьор «L’Espero», что «живет он хорошо».
Еще бы! В этом у нас нет сомнений. Живет-то он хорошо, но вот работает плохо.
«До чего же глупы наши враги!» — продолжает «L’Espero».
О, вот это уже смешно! Оказывается, у «L’Espero» есть враги! Интересно узнать, какое общественное положение занимает человек, числящий себя врагом «L’Espero»? Враги есть у быков, а не у лягушек, ибо быки имеют рога, а у лягушек есть только голос, да к тому же, по правде сказать, крайне противный!
«L’Espero» продолжает:
«Кавалер Авета, квестор Неаполя, выказывая непоколебимую твердость и в то же время нисколько не отступая от строжайшей законности, осуществляет блистательный надзор за общественным порядком. И в этом я придерживаюсь мнения, совершенно отличного от мнения г-на Александра Дюма и его «Независимой газеты», которая, возможно, смотрит на все сквозь зеленые очки, а лучше сказать, сквозь призму какого-то личного интереса».
Упаси нас Бог сказать что-нибудь дурное о кавалере Авете!
Поспешим заявить, что в той недавней истории, где речь шла всего-навсего о том, чтобы укокошить нас, дабы повеселить народ Неаполя и укрепить единство Италии, г-н Авета вел себя по отношению к нам чрезвычайно учтиво; однако для того, чтобы руководить полицией, требуется не учтивость, а некий особый дар, некая врожденная способность.
Брийа-Саварен говорил, что поварами становятся, а жарильщиками рождаются; так вот, точно так же, как жарильщиками рождаются, префектом полиции нужно родиться. У нас во Франции было несколько деятелей такого рода: это г-н де Сартин, г-н Ленуар, Фуше из Нанта, Карлье. И они вписали свои имена в анналы Франции.
«L’Espero» утверждает, что «Независимая газета» смотрит на все сквозь зеленые очки; но «L’Espero» ошибается: зеленый цвет — это цвет надежды, а мы, определенно, видим все далеко не в таком цвете.
«А лучше сказать, — добавляет «L’Espero», — сквозь призму какого-то личного интереса».
Ну вот, наконец-то преступление раскрыто! Наш личный интерес состоит в том, чтобы критиковать г-на Авету. Мы заримся на его место, мы заримся на его жалованье в шесть тысяч франков, мы хотим стать квестором Неаполя. Но если мы хотим не этого, то чего мы тогда хотим? Скажите это прямо, синьор «L’Espero».
Хотя нет, мы скажем вам это сами; вот чего мы хотим, а точнее, вот чего мы не хотим.
Мы не хотим, чтобы у генерального прокурора, да еще прямо на улице, воровали часы, ибо выглядит это как насмешка над правосудием, что само по себе является дурным примером.
Так, в частности, проходя по улице Чистерна дель Ольо, г-н Де Нардис, генеральный прокурор апелляционного суда, внезапно заметил, что у него украли часы вместе с цепочкой.
Довольно дерзко для воров, не правда ли, синьор «L’Espero», покушаться непосредственно на тех, кто должен выносить им приговор?
К счастью для г-на Де Нардиса, какой-то сотрудник квестуры заметил кражу и, узнав потерпевшего, счел необходимым исполнить свой долг. Он приказал задержать вора. Желаете узнать имя задержанного? Его зовут Раффаэле Сантомарко. Итак, было приказано задержать вора, и в кармане у него обнаружили часы и обрывок цепочки.
Угадайте, что в ответ сказал вор? Ставлю тысячу против одного, синьор «L’Espero», что не угадаете, как говаривала г-жа де Севинье, чрезвычайно остроумная дама, которую вы наверняка не знаете. Вор ответил, что он нашел цепочку и часы на земле и искал г-на Де Нардиса, чтобы вернуть ему пропажу.
Но, поскольку ответ этот не выглядел убедительным, честного, даже чересчур честного Раффаэле Сантомарко препроводили в тюрьму.
Чего мы не хотим, так это чтобы на улицах города, средь бела дня, случались происшествия вроде тех, о каких мы намерены вам рассказать.
В таверну, которую содержит Гаэтано Капуччо, пришла поужинать вместе со своим любовником дама легкого поведения по имени Винченца Валлетта. Называть имя любовника незачем. Дабы доказать вам, что мы знаем, как его зовут, приведем его инициалы: Э.С.
Какой-то солдат 61-го полка, войдя в ту же таверну чуть позднее и узнав Валлетту, решил подойти к ней; но, поскольку она сделала вид, что не знает его, он стал ждать ее на улице. К нему присоединилось несколько его товарищей, и, когда Валлетта вместе со своим любовником вышла из таверны, солдаты погнались за ними. У любовника тоже были друзья; вместе с ними он бросился на солдат. Завязался бой: с одной стороны в ход пошли штыки, с другой — кинжалы. Солдаты потерпели поражение, несколько из них были тяжело ранены и доставлены в больницу.
Излишне говорить, что никто из виновных арестован не был.
Чего нам не хотелось бы, так это новых краж.
Вчера, под вечер, синьор Руджеро Ромеро прогуливался в квартале Вомеро. На беднягу напали и украли восемь дукатов, лежавших у него в кармане.
Вы скажете мне, что с его стороны было ошибкой носить в кармане восемь дукатов и что он поступил чересчур рискованно, выйдя из дома в семь часов вечера.
Будьте покойны, такое с ним больше не повторится.
Чего нам не хотелось бы, так это чтобы воровали прямо в квестуре.
Так, к примеру, вчера жена нашего слуги Донато Минуччи пошла повидаться со своим арестованным мужем. Прямо в квестуре у нее украли зонт. Понятно, что украденный зонт — пустяк, но это не промах воров: кроме зонта, у нее ничего нельзя было украсть.
Нам не хотелось бы вот чего.
Позавчера, играя на улице, двенадцатилетний мальчишка запустил кукурузным початком в pizzicagnolo[26] (продавец pizze, разновидности выпечки), стоявшего у своей лавки в доме № 149 по улице Санта Мария ин Портико.
Pizzicagnolo держал в руке один из тех тяжелых ножей, какими режут колбасу. Задетый кукурузным початком, он недолго думая метнул нож в мальчишку, которому удар пришелся в ногу; к несчастью, острое лезвие перерезало ему артерию. При виде крови, хлынувшей потоком, семья ребенка разразилась громкими криками и вознамерилась захватить лавку. Продавец, который был родом из провинции, бросился бежать через территорию Газометра и, убегая, крикнул: