Первыми среди оцепленных домов был постоялый двор, где, по имевшимся сведениям, поселился Джани, который, напомню, бежал из Трамутолы; затем дом братьев Белецца, затем дома Маркезано и Ломбарди… остальных не упомню.
Начали с постоялого двора; Джани, увидев капитана Помаричи, ворвавшегося в его комнату, ограничился словами:
— Понятно, зачем вы пришли.
И без всякого сопротивления позволил арестовать себя.
После Джани были арестованы братья Белецца.
Одному из них, со связанными руками приведенному в кордегардию, понадобилось справить нужду. Сопровождать его послали двух национальных гвардейцев; через минуту раздались два выстрела. Вернувшись, гвардейцы заявили, что Белецца, хотя руки у него были связаны, сбежал; по их словам, они почти в упор выстрелили в него из двуствольных ружей, но промахнулись.
История эта казалась довольно темной.
Спустя несколько минут еще два выстрела донеслись из того леса, куда меня дважды приводили; позднее стало известно, что эти выстрелы, как бы бросая вызов всем, произвел беглец.
На другой день, как и обещал капитану Помаричи отец, в три часа утра, верхом, я в свой черед отправился в Буонабитаколо. Вместе со мной ехали господа Алессандро Марильяни и Микеле Луцци, священники тот и другой, а сопровождали меня пятнадцать наших телохранителей, каждый из которых был вооружен двуствольным ружьем и револьвером.
По приезде в Монтесано я встретился с другом моего отца, г-ном Гаэтано Честари, который понудил меня позавтракать с ним, а после завтрака вознамерился сопроводить меня в Буонабитаколо. Проявленная им настойчивость, при всей ее учтивости, стала причиной довольно сильной задержки, весьма раздосадовавшей капитана Помаричи, ибо ему, прежде чем произвести оставшиеся аресты, необходимо было, чтобы я узнал дом, где меня удерживали.
И в самом деле, вы оцените важность этих арестов и осторожность, с какой их следовало произвести, когда узнаете, что арестовать предстояло ни много ни мало мэра, командира национальной гвардии, муниципального секретаря и других местных начальников. Хотя показания Пьерри совершенно определенно изобличали их, капитан Помаричи не в состоянии был поверить, что городские чиновники, избранные для того, чтобы печься о безопасности сограждан, могли быть виновны в подобного рода преступлении, жертвой которого мне довелось стать.
Хотя капитан Помаричи заранее знал, в каком доме меня удерживали, он, дабы не вызывать подозрений у преступников, приказал начать осмотр с дома своей кузины, жившей в Буонабитаколо; затем, после него, мы осмотрели еще два или три других, которые были мне совершенно незнакомы.
В числе осмотренных нами домов был и тот, что принадлежал мэру.
Наконец, мы подошли к дому командира национальной гвардии. Я тут же узнал стоящую напротив него церковь: это ее я видел сквозь решетчатые ставни, это звон ее колоколов раздавался так близко от меня.
Между тем, выкрикивая: «О l’uoglio!», мимо прошел торговец, чей голос мне доводилось столько раз слышать.
Капитан все время держал меня за руку, чтобы мне не нужно было ничего говорить ему. Между нами было условлено, что при первых же обнаруженных мною приметах я сожму ему руку.
И я тотчас сжал ее, ибо, хотя нам предстояло войти в дом через широкую уличную дверь, а не через узкую дверь, выходившую в сад, где мне несколько раз завязывали и развязывали глаза, сориентироваться оказалось нетрудно.
У входной двери мы увидели Алессандро Саломоне, командира национальной гвардии.
— Надо же! — воскликнул он. — Так вы и мой дом хотите осмотреть?
— Мы начали с дома моей кузины, — ответил капитан Помаричи, — осмотрели дом мэра, а теперь должны точно так же осмотреть и все остальные.
— Что ж, осматривайте, — промолвил хозяин дома.
Однако подниматься с нами наверх он не стал.
При виде устройства лестницы я почти уверился в том, что цель близка. Мы поднялись прямо на третий этаж, и мне показалось, что я узнаю комнаты, за которыми находилась та, где меня держали взаперти; ну а когда мы вошли в последнюю комнату, никаких сомнений у меня не осталось вовсе, хотя ласточкины гнезда сломали, птичий помет соскоблили, кровать унесли, стул с вращающейся спинкой убрали, а на пол толстым слоем набросали кукурузную солому.
Я был уверен, что нахожусь в той самой комнате, настолько, что сказал капитану Помаричи:
— Поднимите солому, и вы увидите щель, о которой я говорил вам; подойдите к окну, и вы увидите церковь, колокола которой я слышал.
Солому стали поднимать в углу комнаты.
— Нет-нет, трещина здесь, — указывая на середину комнаты, произнес я.
Подняв солому там, где я указал, обнаружили трещину.
Затем мы подошли к окну, увидели церковь и обнаружили метки, которые я гвоздем нацарапал на подоконнике.
Несмотря на отсутствие других улик, этих доказательств было вполне достаточно для того, чтобы рассеять все сомнения.
Однако капитан Помаричи, находясь в деревне с населением в три тысячи душ, все местное начальство которой ему предстояло арестовать, имел под своим командованием всего шестьдесят бойцов. И он справедливо опасался мятежа, который мог привести как к его собственной гибели, так и к гибели его отряда.
Так что действовать следовало осторожно.
Спустившись вниз, мы встретились с Алессандро Саломоне, хозяином только что осмотренного нами дома.
Капитан Помаричи сказал ему:
— Следуй за мной, мне надо поговорить с тобой.
И они вдвоем зашли в какой-то проулок.
— Послушай, — обращаясь к Алессандро Саломоне, сказал капитан Помаричи, — ребенок узнал не только дом, куда его привели, но и комнату, где его держали взаперти; так вот, это твой дом и твоя комната. Мы тут вдвоем: отдай мне часть добычи, иначе я арестую тебя.
Саломоне смертельно побледнел и, дрожа, ответил:
— Ладно, идем к мэру! Там все и обсудим.
Капитан Помаричи никоим образом не возражал, ибо у него были подозрения, что мэр состоит в той же банде.
Дом мэра находился в середине деревни, примерно в двухстах шагах от дома Алессандро Саломоне. Кавалер Помаричи, не думая, что ему угрожает какая-либо опасность, никого из своих бойцов с собой не взял. Вопреки обыкновению, дом мэра оказался заперт. Они постучали в дверь. В голове капитана мелькнула смутная мысль об опасности, но это его не остановило.
Дверь открылась; они поднялись во второй этаж. Мэра, по меркам Буонабитаколо, можно было назвать богатым человеком, ибо он владел земельной собственностью стоимостью более тридцати тысяч дукатов. Они застали мэра уединившимся со своим племянником Гарроне, муниципальным секретарем, который, увидев вошедшего кавалера Помаричи, тотчас удалился.
В тот момент, когда они вошли, капитан Помаричи перехватил взгляд, которым обменялись мэр и Саломоне.
Продолжая играть прежнюю роль, кавалер Помаричи повторил Саломоне и мэру, что он хочет получить часть полученного ими выкупа. Мэр принял негодующий вид.
— Я обсуждаю этот вопрос не с вами, а с господином Саломоне, — заметил капитан Помаричи.
Но тогда, в свой черед, вознегодовал Саломоне.
— Вы ошибаетесь, — воскликнул он, — я честный человек и неспособен на подобное преступление!
Произнеся эти слова, он направился к окну, чтобы затворить его, и предложил кавалеру Помаричи чашку кофе.
— Нашли дурака, — ответил Помаричи, — вы хотите меня отравить! Стакан воды, если угодно, да и то посмотрю, чистая ли она.
Алессандро Саломоне позвал слугу и попросил принести стакан воды. Воду принесли; Помаричи посмотрел ее на свет: она была совершенно прозрачная; он пригубил ее: никакого странного привкуса у нее не было.
Но, пока капитан пил, он заметил, что Саломоне и мэр усиленно обмениваются жестами. И тогда ему пришло в голову, что жизни его может угрожать не яд, а нечто иное.
В стремительном порыве он бросился к окну и распахнул его, намереваясь выпрыгнуть на улицу; но окно выходило не на улицу, а в какой-то двор, обнесенный высокими стенами. Он кинулся к двери, на бегу бросив:
— Если хотите продолжить разговор, уйдемте отсюда!
По другую сторону двери на часах стоял Гарроне; капитан отстранил его и быстро спустился по лестнице; следом за ним побежали Гарроне, Алессандро Саломоне и мэр Брандилеоне.
Капитан поджидал их на площади; Саломоне и Брандилеоне подошли к нему, желая прямо там возобновить пререкания и по-прежнему заверяя его в своей невиновности.
Но кавалер Помаричи сказал им:
— Не будем устраивать здесь шум и гам; пойдемте в кордегардию, и там спокойно уладим все наши дела.
Они вошли в кордегардию, где наряду с национальными гвардейцами находилось несколько бойцов капитана Помаричи. Но Гарроне куда-то подевался. Он мог либо сбежать, либо взбунтовать народ против кавалера Помаричи и его небольшого отряда. Капитан приказал отыскать Гарроне и, выигрывая время, продолжил спор.
Наконец, Гарроне, которого с таким нетерпением ждал капитан, появился, вошел в караульное помещение и закрыл за собой дверь. Именно этого и желал кавалер Помаричи.
И он тотчас же громким голосом произнес:
— Именем короля и закона беру вас под арест!
Трое преступников не оказали никакого сопротивления; после задержания их присоединили к тем, кого арестовали прежде, а это были братья Белецца (только один из них, как уже говорилось, сумел бежать), Джани и пять или шесть женщин.
В этот момент появился Франческо Матера, держа в руках саблю, которой его поколотили: она была найдена в доме Саломоне.
Затем начались приготовления к отъезду, который был осуществлен незамедлительно, поскольку отец прислал гонца с требованием вернуть меня домой.
Пленников окружили бойцы кавалера Помаричи, и они двинулись позади нас.
На подступах к Монтесано мы остановились возле хутора некоего Фиттипальди, которого арестовали вместе со всеми пятью его сыновьями.
В одном из двух мулов, стоявших у него в конюшне, том, что поменьше, я узнал мула, на котором меня привезли в каштановую рощу, чтобы показать Трокколи, что я жив и здоров.