этого Бога, она отвергает всякий «более глубокий смысл», затуманивающий жестокую реальность исторических катастроф.
Это также позволяет нам дать единственный последовательный христианский ответ на вечный критический вопрос: был ли Бог в Освенциме? Как Он мог допустить такие безмерные страдания? Почему Он не вмешался и не предотвратил это? Ответ заключается не в том, что мы должны научиться отстраняться от наших земных превратностей и отождествлять себя с благословенным покоем Бога, обитающим выше наших несчастий, чтобы суметь осознать абсолютную ничтожность человеческих забот (это стандартный языческий ответ), и не в том, что Бог знает, что делает, и каким-то образом отплатит нам за наши страдания, залечит наши раны и накажет виновных (это стандартный телеологический ответ). Ответ можно найти, например, в финальной сцене фильма «Отстрел собак» (выпущенного в США под названием Beyond the Gates – «За вратами»), в которой группа беженцев-тутси в христианской школе знает, что скоро их убьет толпа хуту. Молодой британский школьный учитель впадает в отчаяние и спрашивает отеческую фигуру, старшего священника (которого играет Джон Херт), где же сейчас Христос и почему он не предотвратит резню. Ответ священника: Христос сейчас присутствует здесь больше, чем когда-либо, Он страдает здесь вместе с нами. Когда мы в отчаянии проклинаем свою судьбу, когда мы мужественно принимаем, что никакая высшая сила нам не поможет, он здесь, с нами.
Таким образом, истинная идея Рождества не в том, что «Мы в безопасности, кто-то Там, Наверху, заботится о нас, Он отправил нам своего сына в качестве посланника!», а в том, что «Мы одни, и мы сами ответственны за свою судьбу». Это отсутствие трансцендентной поддержки есть другое название свободы: Христос воплощает божественный дар свободы. Или, как выразились Rammstein в песне «Ohne Dich»: «Без тебя я не могу жить, с тобой я одинок» – только с Христом мы по-настоящему одиноки. Сегодня мы действуем с Христом только в том случае, если берем на себя ответственность за пандемию и другие катастрофы и объединяемся в глобальной солидарности, осознавая, что никакая высшая сила не гарантирует счастливого исхода. Христианское название этой глобальной солидарности – Святой Дух, сообщество верующих, связанных любовью. Когда последователи спросили Христа, как они узнают о его возвращении после его смерти, он ответил им: когда между вами будет любовь, я буду там. Христос возвращается как связующее звено любви между своими последователями, а не как высшая сила, объединяющая их.
25. Сначала как фарс, потом как трагедия?
Всем известно замечание Маркса о том, что история повторяется сначала как трагедия, а затем как фарс – Маркс имел в виду трагедию падения Наполеона I и более поздний фарс правления его племянника Наполеона III. В 1960-х годах Герберт Маркузе заметил, что урок нацизма, по-видимому, противоположен: сначала фарс (на протяжении 1920-х годов Гитлер и его последователи в основном считались кучкой маргинальных политических клоунов), а потом трагедия (когда Гитлер фактически пришел к власти). Штурм Капитолия США сторонниками Трампа в январе 2021 года, очевидно, был не серьезной попыткой государственного переворота, а фарсом. Джейк Анджели, сторонник QAnon, теперь известный многим как парень, вошедший в Капитолий в рогатой шапке «викинга», олицетворяет фальшь всей этой толпы протестующих. Воины викингов ассоциируются в популярной культуре с рогатыми шлемами, но нет никаких доказательств того, что у шлемов викингов действительно были рога; такие шлемы изобрело романтическое воображение начала девятнадцатого века – вот и вся аутентичность этих протестующих.
То, что произошло в Капитолии, было не попыткой государственного переворота, а карнавалом. Вот как прокомментировал эти события Рассел Сбрилья:
Можно ли найти лучший пример логики «кражи удовольствий», чем мантра, которую скандировали сторонники Трампа во время штурма Капитолия: «Остановите кражу!»? Гедонистический, карнавальный характер штурма Капитолия с целью «остановить кражу» не был просто случайным для этого неудавшегося восстания; поскольку речь шла о том, чтобы вернуть им удовольствие, (предположительно) украденное у них другими (т. е. чернокожими, мексиканцами, мусульманами, ЛГБТК+ и т. д.), то элемент карнавала был для него абсолютно неотъемлемым90.
Идея о том, что карнавал может служить образцом для прогрессивных протестных движений – причем такие протесты являются карнавальными не только по своей форме и атмосфере (театральные представления, юмористические песнопения), но и по своей децентрализованной организации – глубоко проблематична. Разве социальная реальность позднего капитализма не карнавальна сама по себе? Разве печально известная Хрустальная ночь 1938 года – эта слабоорганизованная, отчасти спонтанная волна жестоких нападений на еврейские дома, синагоги, лавки и людей – не была самым что ни на есть карнавалом? Более того, разве слово «карнавал» не может также служить названием для непристойной изнанки власти, от групповых изнасилований до массовых линчеваний? Давайте не будем забывать, что Михаил Бахтин развил понятие карнавала в своей книге о Рабле, написанной в 1930-х годах как прямой ответ на карнавал сталинских чисток. Традиционно одной из стратегий «низших классов» в сопротивлении власти предержащей регулярно являлось ужасающее проявление жестокости с целью нарушить чувство приличия среднего класса. Но с событиями в Капитолии карнавал снова потерял свою невинность. Не повторится ли фарс как трагедия и в этом случае? Последует ли за этим серьезный насильственный государственный переворот? Определенно, есть некоторые зловещие признаки, указывающие в этом направлении:
Опрос, проведенный на следующий день после штурма Капитолия, показал, что 45 % республиканцев одобряют эту акцию и считают, что Трампа нужно навязать нации в качестве президента силой, в то время как 43 % выступают против или, по крайней мере, не поддерживают применение насилия для достижения этой цели. Таким образом, ультраправые создали себе базу из примерно 30 миллионов человек, все большее число которых открыто отвергают принцип демократии и готовы принять авторитарное правление. Нам повезло, что объект их почитания искалечен нарциссизмом и сниженными когнитивными способностями. Однако появление нового Трампа, не столь оторванного от реальности и более компетентного, – лишь вопрос времени; путь к установлению авторитарного режима вопреки воле большинства избирателей теперь уже проторен91.
Вот только Трамп не искалечен нарциссизмом и сниженными когнитивными способностями: напротив, эти две черты лежат в основе его успеха. Основной настрой его последователей – «когнитивный спад»: отрицание истинных последствий пандемии COVID-19, глобального потепления, расизма и сексизма в США; вера в то, что если и существуют какие-либо серьезные угрозы американскому образу жизни, то они наверняка являются результатом заговора. Из этого спада возникло масштабное праворадикальное движение, классовая база которого (как и в фашизме) состоит из белых рабочих низов среднего класса, боящихся потерять свои привилегии, и стоящих за ними миллиардеров.
Действительно ли государственный аппарат США был встревожен вторжением в Капитолий? Похоже на то: «Самый высокопоставленный американский генерал Марк Милли и весь Объединенный комитет начальников штабов, включающий глав всех родов войск, опубликовали заявление во вторник [12 января], осуждающее насильственное вторжение в Капитолий США на прошлой неделе и напоминающее военнослужащим об их обязанности поддерживать и защищать Конституцию и отвергать экстремизм»92. Между властями и протестующими есть скрытые признаки солидарности. Как отмечали многие, только представьте, насколько более жестоко вели бы себя власти, если бы Капитолий осадили активисты BLM. Протестующих не разогнали, они просто разошлись по домам (как им посоветовал Трамп) и собрались в соседнем баре, чтобы отпраздновать свою акцию.
По словам одного из комментаторов, большинство протестующих «прилетели из своих богатых пригородов к американскому Капитолию, готовые умереть за привилегии белых»93. Возможно, это правда, но многие из них также представляли низы среднего класса, считающего, что его привилегиям угрожают воображаемая коалиция крупного бизнеса (новые цифровые медиа-корпорации, банки), государственная администрация (регламентирующая нашу повседневную жизнь, вводящая карантин, требующая носить маски, контролирующая оборот оружия и иначе ограничивающая наши основные свободы), природные катастрофы (пандемии, лесные пожары) и «другие» (бедные, мигранты, ЛГБТ+), которые якобы истощают финансовые ресурсы государства, вынуждая его повышать налоги. Главное место здесь занимает категория «наш образ жизни», в центре которой – общение в барах и кафе или на крупных спортивных мероприятиях, свободное передвижение автомобилей и право на владение оружием. Все, что представляет угрозу этим свободам, отвергается и осуждается как заговор – от государственного контроля (хотя он и приемлем, когда нацелен на «других») и недобросовестных торговых практик Китая до «террора» политкорректности, глобального потепления и пандемий… Этот «образ жизни» явно не классово нейтральный; это образ жизни части белого среднего класса, считающей себя истинным воплощением того, «что значит Америка».
Поэтому, когда мы слышим, что агент этого заговора – «глубинное государство», в котором доминируют либералы – не просто украл выборы, но и отнимает у нас (постепенно разрушаемый) наш образ жизни, мы должны применить другую категорию (как это делает Сбрилья в процитированном выше комментарии): категорию кражи наслаждения. Жак Лакан предсказал в начале 1970-х годов, что капиталистическая глобализация породит новый вид расизма, сосредоточенный на фигуре Другого, который угрожает отнять у нас наше наслаждение (глубокое удовлетворение, обеспечиваемое погруженностью в наш образ жизни) и/или сам испытывает и демонстрирует чрезмерное наслаждение, ускользающее от нашего понимания (достаточно вспомнить антисемитские фантазии о тайных еврейских ритуалах, фантазии белых шовинистов о большой сексуальной энергии чернокожих мужчин или восприятие мексиканцев белыми американцами как насильников и наркоторговцев…). Наслаждение здесь не следует путать с сексуальными или другими удовольствиями; это более глубокое удовлетворение нашим специфическим образом жизни, также включающее в себя паранойю по поводу образа жизни Другого. То, что беспокоит нас в Другом, обычно воплощается в мелких деталях повседневной жизни (запах их еды, шум их музыки или смеха). (Кстати, разве похожая смесь восхищения и ужаса не присутствовала в реакции либеральных левых на захват Капитолия? Разве не был заметен намек на зависть в осуждении «обычных» людей, ворвавшихся в святилище власти, устроив карнавал, на мгновение приостановивший действие наших правил общественной жизни?)