Глава 4. Триумфы и скандалы
То, что подлинники таких древнейших икон, как «Богоматерь Владимирская» и рублевская «Св. Троица», не поехали в турне, безусловно, является заслугой интеллигенции. Даже самые ярые сторонники первоклассного состава выставки, Грабарь и Анисимов, не поднимали вопроса о возможности вывоза этих шедевров за рубеж, хотя Сталин вряд ли стал бы возражать против показа древнерусских шедевров за границей, как и против их продажи, если бы вырученная сумма позволила купить современное оборудование для первенцев советской индустрии. Уместно вспомнить угрозу Грабаря сотрудникам Исторического музея, что «полетят такие иконы, как Владимирская, Донская, Оранта и т. п.». Свой выбор между религией и революцией Сталин сделал давно, да и образ покровителя искусств был ему неинтересен. Каждый советский пионер, включая автора этой книги, знал легенду о том, что Ленин любил «Аппассионату»[710], но Сталина советская пропаганда никогда не изображала знатоком или любителем искусств. На плакатах вождь появлялся на фоне ликующих демонстраций, счастливых детей и строек социализма. Представить его в галерее наслаждающимся творением живописца, пусть даже не в жизни, а на агитационном плакате, весьма трудно. Вождь однажды якобы даже сказал, что художник не может быть настоящим коммунистом. Однако, вероятно, это к лучшему, что Сталин не ходил в музеи, а то вот Хрущев зашел как-то раз в Манеж на выставку…[711]
Среди икон, которые поехали за границу, не было ни одной чудотворной иконы, дабы не вызвать гнев православной церкви за рубежом. Не было там и икон из национализированных частных коллекций. В этом «Антиквариат» потребовал от Грабаря и Анисимова личных письменных заверений, опасаясь судебных исков наследников, оказавшихся после революции в эмиграции. Автор одной из статей, Владимир Васильевич Вейдле, русский философ в эмиграции, посетил выставку и досадовал, что не удалось увидеть известные ему с дореволюционных времен шедевры из собраний Остроухова и Рябушинского[712]. Отказ от вывоза икон из частных коллекций, кроме боязни судебных исков, имел и другие причины. По замыслу Грабаря выставка должна была прославлять не заслуги частных собирателей в сбережении памятников древнерусского искусства, а достижения советской науки, в первую очередь его собственных реставрационных мастерских, по спасению и расчистке икон. ЦГРМ предоставили на эту выставку более тридцати икон, больше, чем любой из музеев или «Антиквариат» (прил. 11 № 98–130). По свидетельству очевидца, во время бесед, которые на выставке в Лондоне проводились дважды в день, советские представители «с особенным усердием и без всякого стеснения, поясняли, что иконами в России заинтересовались лишь после революции и исключительно благодаря ей»[713]. Оказавшись на Западе в разгар антисоветской кампании, живописующей ужасы разграбления Русской православной церкви, иконы должны были выполнить роль советского культурного атташе и политагитатора. Символично, что в США одновременно с выставкой русских икон музеи показывали и экспозицию советского плаката[714].
Открывшись в феврале 1929 года в Берлине, выставка до лета посетила Кельн, Гамбург и Мюнхен[715]. В сентябре и октябре 1929 года русские иконы побывали в Вене[716], а в ноябре и декабре – в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. Весной 1930 года ценный груз был отправлен за океан, в Новый Свет, где полтора года путешествовал по музеям. Без преувеличения, для всех музеев, принимавших выставку, русские иконы стали открытием, а выставка – одним из центральных событий года. Однако особенно торжественно и пышно проходили первые турне в Германии. Сотни приглашенных гостей, живая классическая музыка, речи и комплименты ведущих искусствоведов, директоров музеев, а то и министров, как то было, например, в Берлине и Гамбурге, вечером – званые обеды. В Германии иконы осмотрел даже «кронпринц Баварский». Ожидался и папский нунций, однако не приехал посмотреть на православное искусство, сославшись на болезнь[717].
Грабарь, который вместе с реставратором Е. И. Брягиным лично сопровождал выставку в Германии, с восторгом писал жене об успехе:
Дорогая Валя, ну, открыли! Да еще как открыли! С чертовской помпой (Берлин, 18 февраля 1929);
Чертовски нарядно вышло. Ничего подобного мы конечно и сами в России еще не видали, и вот нужно же было в Германию приехать, чтобы это увидать. Стена прямо против входа так эффектна, что прямо дух захватывает. На ней в центре «Избранные святые» Третьяковской галереи; слева и справа по архангелу из Деисусного чина Ярославского Спасского монастыря, дальше слева «Троица» Чирикова (копия с рублевской и, заметьте, с указанием имени автора. – Е. О.), левее «Премудрость созда себе Храм» и «Сошествие во ад» рублевские (sic!); справа «Знамение» кашинское, правее «О Тебе радуется» дмитровское и «Воскрешение Лазаря» тверское» (Кельн, 21 марта 1929, перечислены в порядке развески № 102, 73, 136, 66, 9, 67, 25, 113, 107, прил. 11);
Дорогая Валя, да, обидно, что Ты всего этого не видишь и не переживаешь. И вообще никто, кроме меня (и Брягина на 1/10, ибо ни слова не понимает из того, что вокруг говорят). Вообще иконы производят прямо потрясающее впечатление (Мюнхен, 7 мая 1929)[718].
Сыпались приглашения привезти выставку в Дрезден, Лейпциг, Париж, Прагу…
В Германии Грабарь сам водил экскурсии и читал лекции о древнерусской живописи в залах выставки и научных сообществах. Реставраторы, Брягин в Германии и Юкин в Лондоне, с помощью переводчика проводили беседы и демонстрировали технику расчистки икон[719]. Люди толпами шли на выставку. По оценкам Грабаря, в Берлине и Кельне выставку посещали в среднем по полтысячи человек в день[720]. В Гамбурге побывало более 7 тыс. посетителей. П. И. Юкин из Лондона писал Грабарю, что в день на выставку приходило от 400 до 800 человек[721]. Были проданы тысячи экземпляров каталогов[722]. Посетители ехали из соседних городов и даже стран, например в Германию из Франции, куда иконы так и не добрались. В апреле 1929 года из Кельна Грабарь писал жене:
Сегодня перед закрытием уйма публики была. Клемен (знаменитый археолог, автор многочисленных публикаций о древних прирейнских фресках) приехал из Бонна (где он профессором в университете состоит) больной, встав с постели вопреки запрещению врачей: «Черт с ними, подохну, да увижу», говорит. Потешный. И сейчас же назад уехал[723].
В Америке интерес к выставке тоже был огромный, но официальной помпы и размаха, которые сопровождали европейское турне, не было. По причине отсутствия дипломатических отношений между СССР и США на открытиях выставки в американских музеях не присутствовали советские дипломатические и государственные представители – обязательные участники европейского турне. Ни Грабарь, ни Юкин, которые должны были сопровождать иконы в США, не поехали. Возможно, что после чудовищно насыщенного событиями и работой турне по Германии Грабарь устал[724], его не было ни в Вене, ни в Лондоне. Возможно, что он и вовсе потерял интерес к своему детищу. Его архив свидетельствует, что после Лондона он уже не следил за судьбой странствующих икон. Но, возможно, причины отмены поездки Грабаря и Юкина в США гораздо более серьезные – арест Анисимова и связанные с этим последствия для тех, кто его близко знал[725]. В результате американская публика была лишена и лекций, и бесед, и демонстраций расчистки икон, и званых обедов[726]. Проведение выставки и охрана русских икон в Америке практически полностью находились в руках и компетенции местной интеллигенции и американских музейных специалистов. Советская сторона была представлена иконами, а также абсолютно не компетентными в вопросах иконописи работниками Амторга[727].
Пока одни досадовали, что на выставку привезли слишком мало шедевров, да к тому же древнейшие иконы – в копиях, другие негодовали, что такое событие вообще могло состояться. Музеям и организациям, которые принимали выставку, пришлось выдержать шквал обвинений в сотрудничестве с преступным режимом[728]. В Германии антисоветские протесты не испугали музейную и научную интеллигенцию. О прямом участии советского правительства было объявлено официально: на титульном листе немецкого каталога основным организатором выставки, наряду с Обществом по изучению Восточной Европы, гордо значился Наркомпрос РСФСР. Британцы оказались более осторожными.
Документы архива Музея Виктории и Альберта свидетельствуют о том, что директор музея Эрик Маклаген (E. R. D. Maclagan)[729], будучи весной 1929 года в Берлине, дважды побывал на выставке. Русские иконы его чрезвычайно заинтересовали. Привезти их в Лондон было заманчиво, однако Маклаген считал, что советская выставка в Англии по политическим причинам в то время невозможна[730]