нился. Во время Первой мировой войны Джессика Бортвик работала медсестрой на Западном фронте, была ранена. В Лондоне, однако, она жила жизнью артистической богемы Южного Кенсингтона, района в королевской части Лондона, где и располагается Музей Виктории и Альберта. Она пробовала свои силы как скульптор. Как оказалось, Джессика Бортвик была кровно связана с Россией. Ее мать, Софи Шиловская (Sophie Schylowskála), была подданной Российской империи, возможно польского происхождения. Биографы Джессики называют ее мать российской аристократкой. Отец Софи был капитаном русской императорской гвардии[810]. Возможно, Джессика говорила по-русски и поэтому стала посредницей между продавцами и потенциальным покупателем.
Письмо Джессики Бортвик Мартину Харди подтверждает намерение «Антиквариата» продавать, и возможно, не только свой собственный товар с пометкой «Антикварный магазин», но и музейные иконы. В письме есть намек и на то, что Музей Виктории и Альберта мог быть заинтересован в покупке икон. Письмо также доказывает то, что были и частные покупатели. Нельзя ли узнать имя «друга» Джессики Бортвик? В фонде Наркомторга сохранился отчет Самуэли председателю правительственной комиссии Хинчуку, который был написан в начале марта 1930 года по итогам именно этой заграничной командировки. Поездка была длительная, с декабря 1929 до весны 1930 года, и сделал Самуэли, по крайней мере если верить его словам, немало: побывал на выставке в Лондоне, выяснил положение дел в Берлинском торгпредстве и договорился с фирмой Лепке о предстоящем аукционе фарфора, завершил переговоры с парижским покупателем Гюльбенкяном, вел переговоры с комиссионерами и многое другое. Из этого отчета, в частности, узнаем, что Самуэли зондировал почву для проведения аукциона икон, возможно у Лепке, но пришел к выводу, что затею следует отложить. Помехой стала ярая антисоветская кампания на Западе, вызванная ликвидацией церквей в СССР.
В кратком разделе своего отчета, озаглавленном «Лондон», Самуэли писал:
Проданы иконы около 60 шт. и фрески около 10 шт. на сумму около 24.000 фунт. Лорду Бивербрук, судостроителю Ференсу и автомобильному фабриканту Бьюик.
И далее, внимание,
иконы куплены для Виктория-Альберт Музея и эта же группа предполагает ее расширить другими русскими художественными изделиями, имея в виду организацию особого русского отдела в Виктория-Альберт Музее. Для этой цели летом с.г. предполагают сюда (видимо, в СССР. – Е. О.) послать людей для покупки на большую сумму[811].
Отчет Самуэли вроде бы подтверждает письмо Джессики Бортвик. В обоих документах речь идет о заинтересованности Музея Виктории и Альберта в покупке икон с выставки. Названы и имена частных покупателей, возможно, среди них и таинственный «друг» Джессики Бортвик. Однако не стоит торопиться с выводами. В отчете Самуэли есть серьезные неувязки.
Прежде всего настораживает отсутствие точных данных о количестве и цене, но главное – нет названий проданных икон и фресок. Вместо этого значится расплывчатое «около 60 шт.», «около 10 шт.», «около 24.000 фунт.». Если сделка уже состоялась, как то следует из отчета, то почему Самуэли, столь нехарактерно для себя, упускает шанс козырнуть перед начальством, сделав свой отчет детальным и весомым? В том же самом отчете, описывая результаты переговоров с Гюльбенкяном, Самуэли привел точное количество проданных предметов, названия картин и точные цены на них.
Есть много неувязок и с потенциальными покупателями. Про судостроителя Ференса ничего определенного сказать нельзя. Им мог быть Томас Робинсон Ференс (Thomas Robinson Ferens, 1847–1930) – британский политик, меценат и промышленник, член парламента. На его деньги построена Художественная галерея в Кингстон-апон-Халл (Kingston-upon-Hull), которая носит его имя (Ferens Art Gallery). Галерея открылась в 1927 году. Пожалуй, такой человек мог бы купить иконы для своего музея. Однако ни в одной из его биографий не сказано, что он был судопромышленником. Томас Ференс более 60 лет проработал, пройдя от клерка до председателя, в фирме «Reckitt & Sons», производившей бытовую химию. Но даже если Томас Ференс и был тем самым человеком, о котором писал в отчете Самуэли, то в то время ему было уже за 80 и через несколько месяцев после предполагаемых переговоров, в мае 1930 года, он умер. Кроме того, в коллекции Художественной галереи Ференс икон с советской выставки 1929–1932 годов нет. Куратор Кирстен Симистер (Kirsten Simister) сообщила мне, что в галерее в настоящее время находятся три русские иконы, которые были подарены в 1947 году Эдгаром Эпплтоном (Edgar Appleton). С советской иконной выставкой 1929–1932 годов они никак не связаны[812].
Ответ на вопрос, кто такой «автомобильный фабрикант Бьюик», казалось бы, прост – Дэвид Данбар Бьюик (David Dunbar Buick, 1854–1929), основатель «Buick Motor Car Company». Проблема, однако, в том, что он покинул Великобританию в двухлетнем возрасте, жизнь свою прожил в Америке и умер 5 марта 1929 года от рака в Детройте, разорившись, в бедности, за год до мистических переговоров Самуэли с группой лондонских покупателей. Может быть, Самуэли имел в виду какого-то другого автопромышленника, перепутав его с легендарным американцем? Но это тоже странно, ведь сделка, как утверждал Самуэли, уже состоялась, почему же он не знает точное имя покупателя?
Остается лорд Бивербрук (William Maxwell «Max» Aitken, 1st Baron Beaverbrook, 1879–1964), который в период между мировыми войнами был одним из влиятельнейших людей Великобритании. Крупный капиталист, политический деятель, владелец одного из крупнейших в Англии газетных концернов, писатель, он был известен и как меценат[813]. В годы Первой мировой войны лорд Бивербрук был министром информации Великобритании. Современник назвал его первооткрывателем методов пропаганды, которые Британия использовала для содействия войне, включая работы первых военных художников, первых военных фотографов и первых создателей военных фильмов. Он вполне мог быть тем самым таинственным «другом», о котором Джессика Бортвик писала Мартину Харди, ведь Джессика была одним из первых военных кинематографистов Британии, хотя ее фильм не защищал, а обличал войну. Будучи богатым меценатом, лорд Бивербрук мог заинтересоваться покупкой икон для Музея Виктории и Альберта. Однако Самуэли в отчете говорит о группе покупателей, в то время как группы-то и не получается.
Существуют и гораздо более веские причины считать отчет Самуэли о продаже икон в Лондоне недостоверным. В Музее Виктории и Альберта как не было, так и нет русского отдела. В нем нет ни икон, которые экспонировались на выставке в 1929 году, ни икон, которые принадлежали сталинскому экспортному фонду. За редким исключением русские иконы поступили в этот музей еще до того, как большевики пришли к власти в России[814]. Наследство, оставшееся Музею Виктории и Альберта от выставки 1929 года, состоит лишь из подарков Павла Ивановича Юкина. Среди них написанные им копии с «Благовещения» из Успенского собора во Владимире, которое считалось работой Андрея Рублева, и фрагмента «Св. Троицы» Феофана Грека (голова архангела), а также три иконы (холст на доске), иллюстрирующие технику новгородской, московской и тверской школ иконописания. Все они – собственные работы Юкина и его личный дар музею. Вероятно, Юкин использовал их как иллюстративный материал для лекций в Лондоне. Работы Юкина, как и большинство русских икон в Музее Виктории и Альберта, в настоящее время находятся в хранилище.
Но может быть, иконы с выставки были куплены не для музея, а в частную коллекцию? Кроме того, может быть, «Антиквариат» или лично Самуэли привезли в Лондон больше икон, чем было указано в каталоге выставки, или в английской столице находились, в «Аркосе» например, еще и другие иконы, которые могли быть проданы? На это, в частности, могло бы указывать то, что Самуэли в отчете говорит о продаже «около 10 шт.» фресок, тогда как на выставку привезли только шесть. Архив Музея Виктории и Альберта позволяет отвергнуть и эти предположения. Для этого необходимо сравнить число экспонатов, прибывших в лондонский порт и выбывших оттуда.
Транспортные документы, которые сохранились в архиве Музея Виктории и Альберта, позволяют точно сказать, что в его адрес в 1929 году поступило четыре партии икон и фресок[815]. Путешествовали они разными путями. Еще до прибытия выставки из Вены в Лондон напрямую из Москвы в адрес музея были посланы три партии добавочной группы, которая не участвовала в показе в Германии и Австрии, – 15 икон и шесть фрагментов настенной росписи (фрески)[816]. Это и был собственный товар «Антиквариата», который подлежал продаже. Из них одна икона отправлена из Москвы посылкой по почте. Музей получил ее 15 октября 1929 года. Фрагменты настенной росписи доставил в Лондон пароход «Феликс Дзержинский». В музей они попали 2 ноября, а 8 ноября в музей поступили 14 икон, которые прибыли в Лондон из Москвы на пароходе «Ян Рудзутак»[817].
Четвертая, самая большая партия, 47 ящиков, прибыла в лондонский порт в конце октября 1929 года из Вены через Гамбург на пароходе «Lapwing» («Чибис»). В ящиках было 136 икон[818]. Это была первоначальная партия экспонатов, составленная в Москве Грабарем и Анисимовым, побывавшая на выставке в городах Германии и в Вене. В этой партии, как говорилось ранее, кроме шести копий, принадлежавших «Антиквариату», все иконы были из российских музеев и ЦГРМ. Эта «немецко-венская партия» поступила в Музей Виктории и Альберта 6 ноября 1929 года