Состав «немецко-венской», то есть первоначальной партии икон, которые были отправлены в Берлин на первый показ, а затем, побывав в Кельне, Гамбурге, Мюнхене и Вене, прибыли в Лондон на пароходе «Lapwing», подтверждается документами, сохранившимися в фонде Наркомпроса (прил. 11). В Берлин в феврале 1929 года было отправлено 136 икон, и все они затем оказались в Лондоне. В общей сложности, с учетом добавочной партии «Антиквариата» (15 икон и 6 фрагментов настенной росписи, присланных напрямую из Москвы в Лондон), к началу ноября 1929 года выставка состояла из 157 экспонатов (прил. 11). Согласно акту приемки, сохранившемуся в архиве Музея Виктории и Альберта, 9 ноября все они были переданы в распоряжение Екатерины Домбровской[820]. Никаких свидетельств о том, что иконы из «Антиквариата» или Москвы поступали в Лондон в адрес других организаций, например «Аркоса», нет. О том, что «Аркос» не продавал в это время иконы, свидетельствует отчет, подготовленный членом правления и начальником экспортного отдела «Аркоса» Я. Пикманом при передаче дел в мае 1934 года своему преемнику В. И. Жилину. В нем Пикман признается в участии «Аркоса» в операциях «не очень крупного масштаба и крупных операциях, которые требуют осторожности», в их числе «продажа Библии Гутенберга, участие в аукционе по продаже золотых вещичек древнего происхождения, Синайского кодекса», однако в отчете нет ни слова о продаже икон. Кроме того, Пикман указал, что участие «Аркоса» в продаже произведений искусства не имело регулярного характера, а было исполнением отдельных поручений «Антиквариата»[821]. Если бы сделка по продаже икон состоялась при участии «Аркоса», Пикман не преминул бы указать это в своем конфиденциальном отчете.
Баланс принятых на выставку в Лондоне и возвращенных экспонатов. Документ подтверждает состав выставки в Лондоне: 6 фресок и 151 произведение иконописи (или 153 иконы с учетом двух пар царских врат). Кроме того, документ свидетельствует о том, что все 157 экспонатов, полученных от советского правительства для выставки в Лондоне, после ее закрытия 27 февраля 1930 года были переданы из Музея Виктории и Альберта советскому акционерному обществу «Аркос». Павел Иванович Юкин расписался в их получении. © Victoria and Albert Museum, London
Письмо транспортной компании, перевозившей прибывшие экспонаты из лондонского порта в Музей Виктории и Альберта, об условиях некоммерческого ввоза икон в Англию (вверху). Музей был освобожден от уплаты таможенной пошлины при обязательном условии непродажи экспонатов выставки. На втором документе (справа) – отметка от 27 февраля 1930 года о выдаче из музея всех экспонатов выставки советским представителям. © Victoria and Albert Museum, London
Вряд ли какие-то дополнительные иконы могли прибыть в Лондон в багаже Самуэли. Иконы – громоздкий и тяжелый груз, а европейское турне Самуэли с переездами из одного города в другой и пересечением границ нескольких государств было долгим. Оно длилось с конца декабря 1929 года до начала марта 1930 года, к тому же путешествовал Самуэли один, без помощников. То, что у советских торговых представителей в Лондоне других икон и фресок, кроме тех, что прибыли в Музей Виктории и Альберта, не было, подтверждает и письмо Джессики Бортвик: иконы, которыми заинтересовался «ее друг» и которые могли быть проданы, находились в музее, а не в хранилищах «Аркоса» или ином месте. Значит, «иконный фонд» в Лондоне ограничивался только тем, что было в Музее Виктории и Альберта, то есть речь идет о 151 иконе и 6 фрагментах настенной росписи (прил. 11).
Переписка Музея Виктории и Альберта с администрацией лондонского порта позволяет сделать еще один важный вывод. Экспонаты, прибывшие в Лондон, были защищены от продажи условиями их ввоза в Англию, а также честным словом Маклагена, директора музея. 7 ноября 1929 года дирекция музея обратилась в порт Лондона с просьбой предоставить льготы по уплате таможенных и портовых сборов при условии, что ни один из прибывших предметов не будет продан на территории Англии. Вот отрывок из письма секретаря и куратора музея Мартина Харди секретарю администрации лондонского порта:
Я понимаю, что при обычных обстоятельствах следовало бы уплатить лондонскому порту и докам значительные суммы; трудно представить, как бы эти расходы в полном размере могли быть оплачены. Я надеюсь, что при всех обстоятельствах и учитывая, что предметы искусства ввозятся в страну ни в коей мере как коммерческие товары, но лишь на месяц для временной выставки, администрация порта Лондона будет готова сделать уступку в вопросе платежей.
Уступка была сделана. Из порта писали:
Дорогой сэр, ссылаясь на Ваше письмо от 7 ноября касательно партии произведений искусства, ввезенных для выставки в Музее Виктории и Альберта, я могу сообщить, что с учетом особых обстоятельств администрация готова отказаться от портовых сборов на эти экспонаты при условии, что они будут использованы исключительно для оговоренной цели, что вся партия целиком своевременно покинет Англию и что ни один из предметов не будет продан в этой стране[822].
Соглашение между дирекцией Музея Виктории и Альберта и администрацией лондонского порта может многое объяснить. Например, почему вдруг и вопреки ранее полученным указаниям, как свидетельствовал Юкин, представители «Аркоса» Шостак и Пикман, а также Михаил Фарбман категорически запретили ему вести переговоры о продаже икон с выставки. Соглашение между музеем и портом объясняет и то, почему компрометирующее музей и лично Мартина Харди письмо Джессики Бортвик не было уничтожено, а сохранилось в музейном архиве. Видимо, Музею Виктории и Альберта нечего было опасаться. «Друг» Джессики Бортвик получил отказ, он не смог выбрать и забрать заинтересовавшие его иконы из хранилища музея. Директор Маклаген был джентльменом и сдержал слово. 27 февраля 1930 года нанятая «Аркосом» гужевая компания «Hay’s Wharf Cartage Co.» вывезла все 157 экспонатов выставки из Музея Виктории и Альберта в новое хранилище в Лондоне, где они, видимо, и оставались вплоть до отправки в США в апреле 1930 года. Вместо предполагаемого месяца иконы пробыли в Англии почти полгода. Акт передачи подписали директор музея Эрик Маклаген и советский представитель Юкин[823].
Кто-то из читателей, вероятно, уже успел подумать: «Вот тогда-то „Аркос“ и продал иконы!» Не стоит торопиться. Именно работники «Аркоса» Шостак и Пикман запретили Юкину вести разговоры о продажах. Представляя торговую компанию, они, безусловно, знали об условиях некоммерческого ввоза икон в Англию. Если даже предварительные договоренности о продаже, в частности «другу» Джессики Бортвик, и были достигнуты в Лондоне, иконы по соглашению с администрацией лондонского порта следовало сначала вывезти из Англии. Перед отправкой груза в Америку лондонский порт потребовал подтвердить его целостность. 8 апреля последовал ответ Мартина Харди: «ни одна из русских икон, выставлявшихся в этом музее, не была утилизована во время проведения выставки, и ящики, которые были переданы „Англо-Советской транспортной компании“ для вывоза в Америку, имели точно то же содержимое, что и было получено нами»[824].
Из Лондона иконы и фрески на корабле «Англо-Советской транспортной компании» отправились в США. В июне 1930 года председатель художественного комитета Американского Русского института Ли Симонсон в письме в Музей Виктории и Альберта подтвердил получение груза[825]. Как покажет последующий рассказ, все иконы и фрески с лондонской выставки без каких-либо изъятий прибыли в Нью-Йорк. Таким образом, и в Лондоне, как и до этого в городах Германии и Вене, ничего продано не было.
Все сказанное заставляет признать лондонский отчет Самуэли о продаже икон и фресок недостоверным. Видимо, не только ничего не было продано, но и никаких твердых договоренностей о продаже не было достигнуто. Если переговоры в Лондоне о продаже икон вообще велись, то речь шла о намерениях и предположениях. В связи с вопросом о достоверности отчетов Самуэли интересно мнение нового председателя «Антиквариата» Николая Ильина. Осенью 1930 года он детально проанализировал доклад Самуэли о работе «Антиквариата» в 1929–1930 годах и считал его «чистейшей хлестаковщиной», «массой мертвых душ и дутых цифр». В частности, Ильин писал (сохранена орфография автора):
…в перечне антикварных фирм, с которыми им (Самуэли. – Е. О.) заключены договора, а именно: 1/ Кассирер. 2/ Даль Матисен. 3/ Лепке. 4/ Глюкзениг. 5/ Интернационале К. А. Х. 6/ Константинидис-Муссури. 7/ Сотеби и т. д. следует вычеркнуть – Кассирера, Сатеби (sic!), Матисен и Лепке. С Кассирером и Сатеби никаких договоров нет и никогда не было. С Матисен Галлери имеются отношения (лучше бы их не было!) по продаже ей уникальных объектов, но никакого договора нет. С Лепке договор заключен еще до прихода Самуэли. Остаются: Глюкзелиг, И. К. А. Х. и Муссури, причем две последних фирмы – ничтожная антикварная мелочь, ничего нашему обороту фактически не дающая[826].
Есть все основания считать, что, стремясь придать работе «Антиквариата» да и своей собственной больше весомости в глазах руководства, Самуэли выдавал желаемое за действительное, а предварительные договоренности, а то и слухи в отчетах представлял как совершенные сделки.
Глава 3. Американское турне: Последний и решительный бой
Выставка в Лондоне закрылась. Наступил новый, 1930 год. Пролетел январь, подходил к концу февраль, а иконы все еще оставались в Музее Виктории и Альберта. Директор Маклаген сердился и требовал, чтобы «Аркос» их немедленно вывез. Секретарь музея Харди слал раздраженные письма Юкину, отвечавшему за отправку икон