нное, что тебе остаётся делать.
Именно так Оуэн Харпер проводил часы, когда приличные люди спали, а менее приличные — тусовались.
Но каким бы несчастным не было существование в качестве ходячего мертвеца, Оуэн не мог сдержать улыбку над иронией этой ситуации. Каждую ночь он проводил часы, бродя по улицам Кардиффа. Он стоптал уже две пары туфель. Если бы он был ещё жив, он был бы здоровее, чем когда-либо. Он не мог пить, не мог есть, не мог трахаться — но, по крайней мере, его чувство юмора по-прежнему было с ним.
Всегда смотри на смерть с хорошей стороны, как сказал Эрик Идл.
Да, может быть, он так спокойно относился к этому. И он не думал, что когда-нибудь это изменится. Но, по крайней мере, Торчвуд по-прежнему платил ему, мёртвому или живому. Этого вполне хватало ему на жизнь, и он не собирался от этого отказываться.
К тому же теперь, когда ему не нужно было есть, он не мог пить и ему не требовалось отопление в квартире, потому что он не чувствовал ни холода, ни жары, зарплата начала накапливаться на его банковском счёте. Ещё одна ирония того, чтобы быть живым мертвецом.
Тем не менее, он по-прежнему иногда покупал кофе. Как сейчас. Он никогда не пил его. Кофе просто остывал в чашке перед ним, но люди привыкли видеть, как посетители ночных кафе вроде этого сидели над своими напитками, не притрагиваясь к ним. Сотрудники оставляли клиентов наедине с их демонами. В два часа ночи во вторник, если ты не работаешь в ночную смену и не нуждаешься в дозе кофеина, которая могла бы помочь тебе дотянуть до конца ночи, и если ты сидишь, сгорбившись над своим кофе, в забегаловке вроде «Константина», у тебя наверняка есть те или иные демоны.
Это были такие демоны, которые заставили Оуэна прийти сюда сегодня ночью и каждую ночь в течение последних трёх недель.
Но они принадлежали не ему.
Хотя в какой-то степени он сделал их отчасти своими, решив не рассказывать остальной части команды о человеке, который был разорван на части двумя женщинами в переулке за кафе.
Конечно, на самом деле они не были женщинами. Когда они вдвоём разорвали бедного парня надвое, словно свиную тушу, их челюсти расширились и увеличились в размере, а маленькие жемчужные зубки, которыми они сверкали, соблазняя парня несколькими минутами ранее, превратились в острые, как бритва, клыки. Их тела покрылись чешуёй. Глаза стали огромными и чёрными, как у мёртвой акулы.
Оуэн наблюдал за всем этим, прячась за мусорным контейнером, источавшим вонь гниющей еды и туалета для пьянчуг. Мужчина умер раньше, чем подоспел Оуэн — девушки были прагматичными мясниками: сначала они оторвали своей жертве голову, что помогло им эффективно избежать любых криков о помощи и сразу убить человека. К тому времени, как Оуэн добрался до своего убежища за мусорным ящиком, от парня осталось лишь мёртвое мясо и кости — и два этих существа пожрали всё это, отрывая кровоточащую красную плоть от костей, а потом смололи изломанный скелет своими сильными, массивными челюстями. Звук, с каким они поедали и перетирали кости мёртвого мужчины, напоминал грохот работающей машины по переработке мусора.
За полчаса до этого Оуэн видел, как девушки вошли в кафе «Константин». Они улыбнулись ему, проходя сквозь двери. Они синхронно бросили на него взгляды и мгновением позже обе изогнули губы в улыбках, демонстрируя маленькие, идеально белые зубы. Улыбки у них были абсолютно одинаковые. Девушки тоже были почти неотличимы друг от друга.
Близнецы, подумал Оуэн и почувствовал то безнадёжно знакомое сожаление о тех вещах, которые он должен был сделать до того, как пуля того ублюдка положила конец его жизни — и не только ей. Он в каком-то роде мечтал о близнецах. Бóльшую часть своих фантазий Оуэн исполнил уже не по одному разу, с большим количеством женщин. Но он никогда не делал этого с близнецами. И никогда не собирался. Именно поэтому он отвернулся, когда девушки улыбнулись ему, и, возможно, именно поэтому они прошли мимо.
Тем не менее, Оуэну было любопытно, и он наблюдал за их отражениями в окне кафе. Близнецы купили капуччино у студента с мешками под глазами, который работал в «Константине» в ночную смену три дня в неделю.
Им было немногим больше восемнадцати; они были высокими — около пяти футов восьми дюймов[2], стройными, атлетического телосложения. Они носили одинаковые красные костюмы, открывавшие грудь и бёдра, и белые сапоги.
Тусовщицы, догадался Оуэн. Единственным различием между ними были их волосы. У обеих они были длинными, но у одной — чёрными, а у другой — серебристо-белыми. Пожалуй, для их парней это было единственным способом отличить их друг от друга. А может быть, это были парики, которыми девушки менялись в туалете, чтобы подшутить над своими ничего не подозревающими приятелями. Судя по всему, они были из тех девушек, кому нравится весело проводить время.
Мальчик, подумал он позже, понял всё не так.
Но одеваться подобным образом в такое время в этой части города означало нарываться на неприятности. Кроме Оуэна и студента-баристы в кафе было ещё пятеро парней. И Оуэн не доверил бы никому из них даже свою собаку, не говоря уж о дочери. Все они наблюдали за девушками, пока те ожидали свой кофе, а девушки проводили время, прислонившись спинами к прилавку и глядя на мужчин. Время от времени они перешёптывались, стреляя глазами в сторону одного из парней, который, без сомнения, понимал, что обсуждают именно его. Оуэн знал, каково это, и понимал, что эти девушки играют с огнём. Или они только что сбежали из школы при женском монастыре, или точно знали, что делают.
Беспокойство Оуэна о безопасности девушек начало ослабевать. Он начал волноваться за мужчин.
Студент за барной стойкой поставил кофе для девушек на поцарапанный и покрытый пятнами поднос из нержавеющей стали, и Оуэн наблюдал, как они повернулись и абсолютно одновременно взяли свои напитки.
Эта синхронность была неестественной.
И вместе, не сговариваясь, они выбрали столик рядом с мужчиной чуть старше тридцати. У него были длинные волосы, собранные в хвост. Он пару дней не брился, но его одежда была чистой и не более потрёпанной, чем у любого рядового кардиффского студента. Как и остальные присутствующие в кафе мужчины, он не мог не заметить близнецов, но его интерес делился между ними и книгой, которую он читал. Или, что более вероятно, пытался скрыть свою заинтересованность за чтением. Оуэн не видел, что это была за книга, но она была похожа на какой-то учебник в мягкой обложке. Возможно, парень был студентом-переростком или лектором. Усевшись, обе девушки одарили парня с хвостиком всё теми же белоснежными улыбками, и в них Оуэн разглядел правильное соотношение застенчивости, интереса и обещания. Как будто они использовали какую-то формулу.
Только парень с хвостиком и высокоинтеллектуальной книгой в мягкой обложке никогда не увидел бы этого.
Не имело значения, насколько привлекателен мужчина; когда сексуальная женщина улыбается тебе — это всё, что ты видишь. А когда ты смотришь на две совершенно одинаковые лучезарные улыбки, ты внезапно становишься не более чем безмолвным кроликом, ослеплённым светом автомобильных фар.
Когда мужчина улыбнулся в ответ, Оуэн понял, что этот парень — покойник. Кем бы на самом деле ни были близнецы под своей оболочкой, которая так хорошо воздействовала на мужчин в кафе, они были хищницами. И Оуэн зачарованно наблюдал, как они преследовали свою добычу через наполовину высохшие лужи холодного кофе на старом поцарапанном столе. Ему не хватало лишь Дэвида Аттенборо[3], который шептал бы комментарии ему на ухо.
Он сидел недостаточно близко, чтобы слышать, что девушки говорили студенту/лектору с хвостиком; всё, что он мог делать — читать язык тела, но диалог оказался недолгим. Всего несколько минут спустя все трое отодвинули свои стулья и направились к дверям кафе, к темноте, ожидавшей их снаружи. Наблюдая за их отражениями в окне, Оуэн начал размышлять, что делать дальше. С одной стороны, эти охотящиеся существа позволили ему отвлечься от ночной тоски, но он не мог позволить им довести своё дело до конца…
Когда они прошли мимо и открыли дверь на улицу, Оуэн почувствовал жар волнения, исходящий от парня с хвостом. Оуэн был уверен, что, если бы он посмотрел, увидел бы, как в промежности у парня набухло. Мужчина позволил троице выскользнуть за дверь, и девушки засмеялись над чем-то, что он только что им сказал. Их смех напомнил Оуэну о диснеевских феях; он был нежным, мелодичным и нереальным. Когда дверь за ними закрылась, смех оборвался, словно кто-то выключил звук. Оуэн видел, как они повернули налево, близнецы шли по бокам от студента/лектора, а он обнимал обеих за талию. Тогда Оуэн соскользнул со стула и устремился за ними. Он потянулся за пистолетом, засунутым за его ремень сзади; его рука всё ещё была сломана после того плохого вечера с Тошико несколько недель назад (и она всегда будет сломанной, потому что его тело больше не было способно к заживлению), но он знал, что по-прежнему может нормально обращаться с оружием. Он действительно не хотел использовать пистолет по отношению к двум симпатичным девушкам, но благодаря Торчвуду он научился здраво смотреть на различные явления в Кардиффе, особенно в это время суток, когда некоторые вещи, казавшиеся немного странными, в действительности были из ряда вон выходящими. Он не хотел стрелять в двух девушек, но знал, что они были не теми, кем прикидывались.
Когда он открыл дверь, с улицы на ватных ногах ввалился огромный, как гризли, пьяный мужик и слепо наткнулся на Оуэна. Он безуспешно пытался сфокусировать взгляд, а из его рта сыпались какие-то неразборчивые слова. Оуэн подумал, что, возможно, он извиняется, и сказал пьянице, что всё в порядке, после чего попытался обойти его, но пьяный похлопал его похожей на мясистую лопату рукой по плечу и сказал что-то ещё; его глаза вращались, словно пара золотых рыбок в одинаковых аквариумах.