– Ты… ты… – Вскакивает он и трясущимся тонким пальцем указывает на меня. – Да как ты смеешь? И вообще – как ты себя ведешь?!
– А деверь-то прав, – вставляет свое слово Императрица, прожигая меня гневным взором. – Эта, с позволения сказать, богиня ведет себя как распутная девка Мира Смертных.
Ехидничаю про себя, уплетая вишни: ну-ну, давай, закапывай себя дальше, дуреха. А ведь мы могли бы быть подругами. В прежние времена, когда твой муженек не давал мне проходу, не я ли отправляла его к тебе, пристыдив? И какова благодарность?
– Ваше Величество, – теперь в вежливом тоне темного стража гневно звенит сталь, – я бы попросил не оскорблять госпожу в присутствии ее стражей. Это чревато.
– Вы угрожаете мне, Владыка Ночи? – визгливо заявляет Императрица.
– Нет, что вы, – не без ехидства отвечает Фэн Лэйшэн, вскидывая голову и прожигая Небесную Владычицу взглядом, – просто предупреждаю. Во избежание пожароопасной ситуации.
О да, Императрица тогда знатно полыхала! Оттого-то ее и передергивает теперь. Она фыркает, надувает щеки, пучит глаза, но возразить ничего не может. Кто она такая, чтобы ставить на место одного из Предвечных Владык?
Мое второе – огненное – «я» самодовольно и хищно ухмыляется. Радуется поражению и унижению той, что в прежние времена сама наслаждалась, унижая других.
Лэйшэн вновь обращается к князю Ин Цзици:
– Ваше Высочество, так вы поведаете нам свою трогательную историю любви?
Я наклоняюсь к Пеплу, шепчу ему на ухо:
– Все равно все уже знают. Причем в Трех Мирах.
Владыка Дня лишь улыбается, ловит мою перепачканную вишнями ладонь и подносит к губам. Прямо здесь, в отягощенном ложной моралью и дурацкими правилами обществе коронованных ханжей…
Третий Брат Небесного Императора пойман в ловушку: тысячу лет он гонялся по Трем Мирам за Бесовкой, которую произвела на свет его любовница, и думал, что я – то самое дитя, а оказалось…
Чжао Лань приоткрывает глаза, тянет окровавленную ладонь, чтобы ухватить его за полу белоснежных воздушных одежд.
– Отец… – бормочут бескровные потрескавшиеся губы Бесовки.
– Отец? – повторяет он, брезгливо морщась. – Да как ты смеешь!
Отпихивает ее, пинает ногой в лицо, а затем и вовсе вскакивает, делает пару шагов и картинно падает на колени.
Фэн Лэйшэн за его спиной так же картинно закрывает лицо ладонью и качает головой: дескать, за что мне это все?
– Брат! – взвывает смазливый до приторности князек. – Защити! Очевидно же, я стал жертвой чьих-то интриг, клеветы и грязных сплетен! Я понятия не имею, по какому праву эта тварь, – указывает на несчастную Бесовку, – зовет меня отцом! И что за служанка Минчжу, порочную связь с которой мне приписывают! Прошу, брат, прояви мудрость и очисти мое имя. Подобные разговоры кидают тень на всю нашу семью!
Щурюсь, глажу Пепла по плечу, приближаюсь и говорю:
– А девиц тискать по углам – это не бросает?
– Это другое, – со вздохом замечает Пепел. Его, кажется, выводит из себя разворачивающееся перед нами действо.
Но Император не готов вступаться за нерадивого брата – он суровеет лицом, стискивает подлокотники своего золоченого трона и произносит важно:
– Я не думаю, что Владыка Ночи стал бы клеветать на тебя или на кого-либо другого. Да и в сплетнях он замечен не был. – Вздыхает, будто наставник, утомленный вопросами нерадивых учеников. – К тому же как я могу решить, кто прав, кто виноват, если не знаю всей истории? Поведай ее нам, и я решу, виновен ли ты или нет.
Коленопреклоненный красавчик горько хмыкает и произносит с нажимом, глядя прямо в глаза венценосного брата:
– Ты точно хочешь услышать всю историю? Чтобы я рассказал каждое событие от начала до конца, не упустив ни малейшей подробности?
Император не отвечает, лишь судорожно сглатывает и бледнеет.
Даже так?
Недаром говорят: когда даос встает на одну ногу, демон поднимается на десять. Очень интересно, сколько еще темных гадких секретов таит в себе белокаменный Зал Пяти Стихий?
Отправляю в рот вишенку и готовлюсь слушать.
Эпизод 20Вода отступает – проявляются следы на камнях
Тишина такая – хоть ножом режь: густая, насыщенная, тяжелая. Все звуки в ней гулкие – дыхание, биение сердец.
И то, как я кусаю вишню. Получается неприлично громко.
Третий Брат Небесного Императора нервно сглатывает. Под глазом у него наливается обширный синяк, портит нефритовую безупречность нежной кожи.
– Что скажешь, брат? – торопит он. – Мне продолжать?
Император оглядывается, будто ища поддержки. Но все застыли немыми изваяниями. Только Бесовка на полу тихонько поскуливает да я ем ягоды. И вспоминаю дядюшку Жу.
Напившись, он любил пофилософствовать. Часто говорил: когда вода отступит, станут видны следы на камнях, как ты их ни прячь. Рано или поздно.
И вот время пришло: пора следам проступить.
– В конце концов, это не твоя вина. И не моя, – произносит Император и смотрит на своих братьев. Они, все пятеро, сейчас затаились и притихли, ожидая откровений. – Только той женщины. Она околдовала отца.
Он вздыхает и сам начинает историю:
– Все знают: предыдущий Император больше всех любил свою Императрицу. Вернее, кроме нее, он никого и не любил. Когда женился, поклялся, что не приведет во дворец больше ни одной женщины, не возьмет ни одной наложницы. И клятву свою сдержал. Как ни пластались по полу придворные, умоляя отказаться от этого обещания, Император был непреклонен.
Их брак оказался благословлен – Императрица подарила своему супругу пятерых сыновей и двух прекрасных дочерей. Но когда родила последнюю – принцессу Сюньгэ, – красота которой, по словам всех, затмевала солнце, вскрылась правда и о ней самой: оказалось, в жилах Императрицы течет бесовская кровь. Отцу стоило больших трудов скрыть это. Каждый из нас прошел обряд очищения, стоивший нам тысячелетий совершенствования. Что же Императрица? Ей нельзя было больше оставаться во дворце, но и казнить ее публично отец не мог – позор пал бы на весь императорский род навечно. Да и любил он Императрицу больше жизни. Поэтому и сказал: они с женой удаляются на покой, оставляя Небесное Царство старшему сыну, то есть мне.
Император вновь печально вздохнул и продолжил:
– На деле же Император с Императрицей замуровались в Пещере Тысячи Казней. Отец считал, что должен делить со своей женой не только счастье, но и ее проклятие. Наша драгоценная сестра Сюньгэ ушла за ними и основала монастырь у подножия той горы, в недрах которой скрыта Пещера. Она все надеется, что однажды мать и отец пройдут свое искупление и вернутся. Молится о них каждый день Великому Будде.
Император замолкает, а тишина становится еще гуще. Кажется, кто-то всхлипывает. Обвожу всех взглядом и замечаю – Хушэнь! Неужели циничного Тигриного Бога проняло?
– Какая трогательная история любви, Ваше Величество, – бормочет он. – Но при чем тут Бесовка, которую мы изловили сегодня?
– А при том, господин Хушэнь, – говорит Император, – что каждый из нас несет в себе частицу беса от матери. Несмотря на обряд очищения, полностью избавиться от бесовской ци в наших меридианах не удалось. Но Небесный Огонь, переданный нам отцом, так силен, что способен противостоять ей. Небожители более низкого уровня и ранга не обладают такой духовной силой, их огонь слаб. И когда наши энергии смешиваются с их, например в процессе зачатия ребенка, то сила беса перетекает в того, кто более слаб. И воплощается, – он кивает на пластающуюся по полу Чжао Лань, – в человекоподобное существо…
– Да, – вклинивается в разговор Фэн Лэйшэн, – но поскольку слабое тело быстро разрушается под воздействием темной энергии, эта тварь вынуждена находить себе новые и новые сосуды. Прыгать из одного младенца в другого. Оттого и трудно было отследить ее на протяжении стольких лет.
– Верно, – кивает Император и оборачивается к своему родственнику. – Поэтому ты, брат, виноват лишь в том, что забыл о проклятии нашей семьи и вступил в связь с той служанкой.
– Но… я… – бормочет князь Ин Цзици. – А как же твое право первой ночи? Это же ты велел дать Минчжу отвар из ярко горящих ягод!
Ярко горящие ягоды? Да вы проказник, Ваше Величество! А без них Минчжу, значит, не хотела быть вашей? Нехорошо как-то выходит, венценосный вы наш.
Император бледнеет и нервно кусает губы. Ну да, его Третий Брат никогда не отличался умом и рассудительностью, а тут такое давление – вот и выдал семейные тайны. Как забавно!
Я хмыкаю, отправляя в рот очередную вишню.
– Право первой ночи? – включается в беседу Императрица, выхватив, как всегда, именно то, что беспокоит ее больше всего. – И часто ты им пользовался?
Император совсем не по-императорски елозит на месте под ошарашенными взглядами родных, осуждающими – моих стражей, насмешливыми – чудовищ.
– Случалось, – честно признается он, понимая, что юлить и прятаться больше не получится.
– Как часто?! – Императрица сжимает подлокотники своего трона так, что, кажется, они вот-вот треснут. Должно быть, представляет на их месте шею своего благоверного. Меня это забавляет, хотя еще недавно я и сама хотела убить своего мужа.
Бросаю взгляд на Фэн Лэйшэна. Прекрасен, холоден и невозмутим. Интересно, он тоже подумал о нас? Кривлю губы в улыбке – похоже, мне начинает нравиться личина Дайюй Цзиньхуа. Это куда лучше, чем быть слабой и нежной Жу Сюли, и уж тем более лучше, чем Никчемной Ю.
А еще теперь мне не нужно выбирать между ними: День не может существовать без Ночи, на то они и братья. И сейчас я не могу сказать, кто из них мне дороже. Один вроде бы убил, но до этого прыгнул за мной в Котел Перерождений. Второй тоже поднимал на меня меч и вершил надо мной суд. Здесь, в этом зале. Они оба виноваты передо мной.
От размышлений о братьях меня отвлекает бормотание Императора:
– Понимаешь, милая… Это такая древняя родовая традиция… Я не мог…