Ченгуан слушает, как тихонько позвякивают изумрудные листочки юной розы и как вторит им серебряный перезвон листьев бамбука.
– Не наговорятся, – улыбается она.
– Еще бы, – отзываюсь я, – они не виделись тысячу лет. Им есть что рассказать друг другу… Кстати, мне тоже есть что рассказать тебе, сестрица Ченгуан.
Ее зеленые глаза широко распахиваются – в них отражается понимание.
– Ты встретила его, моего Гуанли!
– Да, – говорю я. – И он просил, чтобы ты даже не думала возвращать его. Если сделаешь так, он станет демоном.
Последняя зарянка грустно усмехается и кивает на розу с бамбуком.
– Теперь не выйдет – их больше нет.
– И не надо, – мягко улыбаюсь я, – потому что они уже вернулись. Все до единой. Все племя птиц-зарянок.
– Правда? – Она едва ли не подпрыгивает от радости.
– Вот только они больше не птицы. – Тихо вздыхаю.
– А кто же?
– Побеги бамбука. Целая роща. Помнишь такую?
– Бамбуковая роща возле той деревни, где мы впервые столкнулись с тобой?
– Да, именно она. Разве ты никогда не слышала там мелодию? Такую красивую и грустную, похожую на Песнь Души.
Она качает головой.
– Нет. Бесовкой я оставалась слепой и глухой. Хотя, должно быть, сама душа привела меня на то место.
– Так и есть, сестрица Ченгуан. Ты должна вернуться, замкнуть этот круг. Ухаживать за бамбуком. И через несколько тысяч лет побеги снова обретут человеческий облик. Иди…
Ченгуан Куифен счастливо улыбается, целует меня и исчезает.
Я оглядываю всю нашу процессию и говорю:
– Идемте назад, в Хижину, Парящую в пустоте. Выпьем за то, что Жизнь и Любовь сильнее Смерти и Ненависти.
Со мной соглашаются все.
В конце концов, двое влюбленных только что встретились после тысячелетней разлуки, и не дело подслушивать их интимный шепот…
Едва мы вновь появляемся на пороге Хижины, как дядюшка Жу выставляет на стол все свои запасы – лучшее вино в Трех Мирах. И мы пьем – за торжество жизни и любовь.
Кстати, когда мы вернулись, нас ждал еще один сюрприз: Маогуй собственной персоной. А рядом с ним – пухленькая, большеротая, с полуприкрытыми глазами девчонка. А вот и сестренка Цзинь Чан, догадываюсь я, Золотая Жаба, приносящая удачу. Маогуй сжимает ладошку малышки и не сводит с нее восторженно блестящих глаз – так смотрит старший брат на любимую младшую сестричку. Немного покровительственно, но бесконечно нежно.
– Вот, хозяйка, – подводит ее ко мне, – моя драгоценная сестричка.
Юэ Ту походит сзади и обнимает их обоих за плечи.
– И моя тоже, братец Маогуй, – чуть ревниво произносит он.
У них странная семья, но любящая. Чувствуется, что троих древнейших чудовищ связывает множество приключений, горестей и радостей.
– И где же была ваша сестра? – Перевожу взгляд с Юэ Ту на Маогуя.
– В плену у приспешников Изначальной Бесовки, – говорит Маогуй и сжимает кулаки. На нем по-прежнему костюмчик монаха – чары Фэн Лэйшэна так просто не развеять. – Но когда вы утащили Бесовку на Небеса, с них спал морок, и они просто разбежались. И я, едва исцелившись, сразу же помчался за сестрой.
– Но зачем Бесовке была нужна Цзинь Чан? – Я все еще не понимаю.
Девочка отвечает сама, бессовестно ткнув в меня пальцем:
– Я же приношу удачу, глупышка!
– Только им это, смотрю, никак не помогло?
– Так я не всем приношу, – улыбается Цзинь Чан, растягивая свой и так огромный рот до самых ушей.
Маогуй виновато опускает голову.
– Ты прости меня, хозяйка… Ну что кинулся тогда… Они угрожали мне жизнью сестры.
– Не прощу, – фыркаю я, и Кот по-настоящему пугается. Поэтому спешу его успокоить: – За то, что поверил. Кто бы стал убивать того, кто должен принести удачу?
– Верно, хозяйка. Теперь ты накажешь меня? – Маогуй вскидывает на меня огромные жалостливые глаза. Котам всего мира надо запретить так смотреть. Это невыносимо!
Усмехаюсь.
– Не волнуйся, твоя лысая тушка сегодня не пострадает. Иди лучше выпей. Уверена, такого вина, как у дядюшки Жу, ты не пробовал никогда!
Они отходят, а их место занимает та самая принцесса Фа Юнсюэ.
– Ваше Высочество. – Склоняю голову.
– Не стоит, – вскидывает она изящную ладонь, – я больше никакая не принцесса. С тех пор как возродилась заново в Лунном Дворце, благодаря искусству наставника Юэ Ту, я кто угодно, но больше не та самая принцесса.
Судя по улыбке, она этому очень рада.
– Вы теперь зовете Юэ Ту наставником?
– Да, – признается Юнсюэ, – он любезно согласился взять меня в ученицы. Что я за Святая, которая не может исцелять больных и страждущих?
– А Янь Мин? – Киваю на малышку, которая уже вовсю флиртует с Хубаем.
– Она попросилась быть моей помощницей. Я не стала отказывать, я же планирую стать странствующим лекарем, а тут без помощника никак.
Фа Юнсюэ больше не носит вуаль – общение с чудовищами из Лунного Дворца определенно пошло ей на пользу.
– А генерал Се Чжимин разрешит вам странствовать? – задаю чисто женский вопрос.
Она фыркает.
– Генерал Се Чжимин женат на войне. Вот когда разведется с ней, тогда я и подумаю, принимать его предложение или нет. А соперницу я не потерплю, тем более такую кровавую.
О, кажется, могучий генерал попал в серьезный переплет! Эта маленькая белокурая плутовка будет вить из него веревки. В то, что он ради Фа Юнсюэ пойдет на все, я охотно верю.
Приятно быть среди друзей, видеть их улыбки, слушать их смех. Наблюдать за тем, как одни напиваются, а другие, как дядюшка Жу и Бай Гаошан, играют в вэйци. Только я не могу присоединиться ни к тем, ни к другим. Вино мне теперь нельзя, а в вэйци я как ничего не понимала, так и не понимаю.
Уже намереваюсь подойти к тигриному семейству – братья-тигры давно не виделись и теперь радостно общаются, – когда в Хижину влетают еще двое: Вэньчан, снова взъерошенный и в перекошенной, неприлично открытой одежде, а за ним – Фэн Лэйшэн.
– Я пытался его остановить, – признается мой темный страж, когда все присутствующие оборачиваются.
– А не надо меня останавливать! – огрызается Вэньчан. – Она вернула мне Кисть Творения! Бесовка сама ее вернула! А Ро-Ро, моя милая Ро-Ро, отдала Полотно Мироздания. И я, как только взял их в руки, понял, что надо делать!
– Что же? – Вскидываю брови.
– Редактировать, Цзиньхуа! Редактировать! Я столько ошибок нашел – нужно их исправлять, и как можно скорее. – Он тычет пальцем в небо, и мы все, как по команде, вскидываем головы.
Потолка над Хижиной больше нет – сгорел в пламени крыльев птицы-зарянки, – а небосвод, безупречно-лазурный, прорезает безобразная черная полоса. Она расползается во все стороны, как клякса от туши.
– Искажение… – дружно выдыхаем мы.
– Оно самое! – почти радостно заявляет Создатель Всего Сущего, и в его изумрудных глазах поблескивает искра, которую все творческие люди называют одинаково: вдохновение. – Цзиньхуа, помнится, ты хотела стать моим соавтором? Сейчас самое время! Я понял свою главную ошибку: раньше я создавал мир один, а две головы, как известно, лучше! Готова творить, а, Соавтор?
– Я-то готова. – Мне невольно передается его волнение перед началом творения. – Но что для этого нужно?
– А Бесовка не обманула, – он улыбается до ушей. – Кисть – одна штука, Хаос – одна штука и Истинная Любовь – тоже одна штука.
Я качаю головой.
– Боюсь, с Хаосом я тебе не смогу помочь. Она ранена и без сил.
Вэньчан смеется.
– Хаос не может быть ранен. Он может только хандрить.
– Хаос не может, а Она – может! – Защищаю свое внутреннее чудовище. – Она же девушка! Хоть и порождение Хаоса.
– Загляни в себя, убедись!
Заглядываю. Убеждаюсь: сидит – довольная, пылающая, лопает тот сумбур, что последнее время творится во мне. Значит, поправилась. Хорошо. То-то я и чувствую, что сила вернулась.
– Ладно, допустим, Хаос у нас есть. А Любовь?
– Ну какая же ты глупая, Цзиньхуа! – Он небольно ударяет меня по голове Кистью Творения. – Ты и есть Любовь!
– Я – Любовь? – Недоверчиво хмыкаю. – А не ты ли не так давно говорил, что мне не понять, потому что я не любила?
– Я ошибался, Цзиньхуа! Говорю же, наделал ошибок. Совсем не в том направлении увел сюжет. И теперь все разваливается как карточный домик! – почти отчаянно восклицает Вэньчан.
– И все-таки… Я – Любовь? – переспрашиваю с сомнением.
– А ты загляни в себя еще раз, а потом – изнутри – посмотри на мир, на всех, кто окружает тебя. Разве ты не любишь их?
Люблю. Конечно, люблю. Каждого! Смотрю и понимаю: никого не готова потерять. Ни одного создания больше. Они слишком драгоценны.
И вдруг осознаю: свечусь. Даже руку к глазам подношу, а через нее – будто солнце пропустили. Лучи во все стороны. И такое ликование и счастье наполняет! Наверное, бог становится по-настоящему богом, когда его вот так вот переполняет Любовь. До краев. Вырываясь через поры ослепительным светом.
Только я ведь не бог. Я – чудовище. Я Хаос. Я разрушение. Я мрак.
Мамочка!
Этот крик перекрывает все мысли. Выдергивает из хаоса, заставляет кинуться и обнять крохотный Огонек, спрятать его в ладонях, прижать к сердцу. Вдавить в себя.
Мой сыночек! Мой росточек!
Или все-таки бог? Боги ведь творят жизнь. И я сотворила.
Я Любовь. Я Созидание. Я Свет.
И я взлетаю, раскинув руки, словно собираюсь обнять весь этот мир.
Нет, все Три Мира. Целую Вселенную.
Лечу и чувствую, как расту. Вон уже они, мои любимые, мои драгоценные, такие крошечные внизу. Стоят, задрав головы, машут руками, что-то кричат.
Улыбаюсь им. Так бог, глядя сверху, улыбается смертным.
Я люблю. Так сильно люблю их, что эта любовь разрывает меня!..
Рассыпаюсь на мириады золотых осколков. В звездную пыль. Ту самую, из которой потом рождаются планеты.
И вижу, как Создатель, сбросив личину глупого Божка Литературы, становится со мною вровень. Макает в эту звездную пыль Кисть Творения и наносит письмена на Полотно Мироздания…