Браге внезапно умер двадцать четвертого октября тысяча шестьсот первого года при неясных обстоятельствах. В агонии он умолял Кеплера: «Поработай как следует, чтобы и моя жизнь прошла недаром!» Кеплер впоследствии, став придворным математиком, опубликовал каталог Браге, составленный еще на острове Вен. Именно благодаря наблюдениям, сделанным на острове и записанным Браге, Кеплер установил три закона движения планет. И это было открытие всех времен.
Шестнадцатый век — эпоха астрономов. А еще Тихо Браге возвел гороскопы в ранг настоящего искусства. Суеверные короли его горячо поддерживали. Позже были найдены подсчеты, которые он вел, следя за звездами. Известно время его рождения вплоть до минуты: четырнадцатое декабря тысяча пятьсот сорок шестого года в десять часов сорок семь минут, Стрелец, родственный Водолею. Конечно, его доминирующая планета — Уран. Это планета первооткрывателей, квадратик посреди неба, она показывает карьеру и воплощение мечтаний, которые заканчиваются страданиями, изоляцией.
Астроном, увлеченный Божественными практиками, постоянно прокручивал в голове мысли о брате-близнеце. Была ли связана его смерть с Луной? Очевидно, что несколько минут задержки или, наоборот, спешки играют в Небесах огромную роль и не проходят даром.
Я не верю в фатализм и влияние звезд на нашу жизнь. И все-таки, когда мама предложила мне погадать на Пьера, я согласилась.
Селиан сидел в углу у камина. Бабушка рассказывала ему про Месопотамию и тысячи жизней, прочитанных по звездам. Интересно, как мой ботаник это воспринял? Но ведь знаки зодиака такие красивые, и все это очень поэтично, захватывающе, какое-то иное измерение!
Рука моей матери что-то чертит между планетами, намечает темную судьбу: «Плутон встречается с Юпитером — знак сильного человека с пророческим даром. Нептун противостоит черной Луне: жестокая смерть и вода. Прямо как в твоей истории, дорогая…»
Разве это будущее, мама? Разве не прошлое? Ты не помнишь, как маленькая девочка в ночной рубашке стояла у реки, а ты угрожала броситься? Неужели ты забыла? Теперь ты так спокойна, волосы заплетены в косу, Селиан частенько сидит у тебя на коленях, хотя ему это уже не по возрасту. А он сказал, что ему нравится твой запах: полыни и вербены. Ты выдаешь новые предсказания, но я уже не слушаю.
Селиан
Мама запрыгивает ко мне на кровать. Мы валетом ложимся под светящимся потолком моей комнаты, где воссозданы несколько созвездий: Кассиопея, Большая и Малая Медведица, Пегас, Дракон…
Я задаю волнующий меня вопрос: «Куда бы ты отправилась, если бы могла?»
— Ты имеешь в виду, о каком месте я мечтаю?
— Да. Если бы ты могла куда-то перенестись…
— Может, я бы перенеслась в хижину на берегу озера… Чтоб вокруг птицы летали. А ты?
— На необитаемый остров. Как Робинзон Крузо.
Я бежала, чтобы вовремя оказаться в хоровом зале школы. Я обещала Селиану прийти, к тому же меня радовало, что ему наконец-то интересно. Однако и в этот раз я вижу, что ему, как всегда, интересна только первая песня, дальше — скука. Вид отсутствующий. Его отвлекает то ли муравей, то ли какая-то мысль, то ли вид из окна на двор…
Не могу не улыбнуться, хоть и волнуюсь. Я понимаю, почему у него такой отрешенный вид: Селиан дует на перышко. Какое-то непонятное перышко летает туда-сюда в воздухе и никак не упадет. Селиан стоит в ряду других учеников, но его разум далеко, его мечты бесконечны.
Возвращаясь, я смотрю на собственное отражение в зеркале. Похудевшее бледное лицо. Темные круги, тусклый взгляд — никакой перспективы в этом взгляде.
Да у тебя депрессия, старушка.
Четыре утра. Встаю спокойная. Я приняла решение: попрошу отпуск, сниму квартиру, заберу Селиана из школы до наступления каникул, и мы уедем туда, где будет легче дышать. Даже если побег не вылечит ни детских ран, ни любовных, к черту, я больше так не могу — меня гнетет меланхолия. Я должна победить печаль хотя бы ради сына.
Я сознаю, что выдергиваю нас из привычной обстановки, словно мы спасаемся с тонущего корабля. И если бы я спросила совета, мне бы сказали, что я делаю глупость. Но я больше не хочу погребать себя под рекомендациями. Как часто мы делаем то, что действительно хотим?
Мы уедем на несколько месяцев. Я придумала это, вспомнив метафору парусника, плывущего против ветра, о которой мы говорили с отцом Розали, и о нашей беседе с Селианом. Пункт назначения очевиден.
Остров
Мы шагаем под небесами цвета стали, иногда их пронзает восхитительный резкий свет.
В утренней дымке на горизонте появляются очертания. Остров приближается, цвета более резкие, и у меня дух захватывает от скал цвета охры, склонов, поросших травой и спускающихся к самому морю. Гид уточняет, что это место называется Бакафалл и что в популярной шведской песенке «Девушка из Бакафалла» речь идет о девушке, которая стоит на вершине скалы и просит волны вернуть возлюбленного-моряка.
Вен впереди словно выныривает из моря.
Селиан
На корпусе нашего кораблика написано «Йеппе», так звали карлика, друга Тихо Браге. Мы одни на палубе. Когда мы проплываем мимо танкера, ветер поднимает мамину юбку. Накануне путешествия мама подарила мне бинокль, и я рассматриваю морских тварей. Внезапно из-за скалы высовывается лисья мордочка. Мама! Скорее! Смотри!
Когда мы приплываем в порт Беквикена, нас встречают смеющиеся чайки и Сольвейг, высоченная блондинка, которая изо всех сил сжимает мне руку, приветствуя.
На плотину рыбаки вываливают ящики со свежей треской. Во времена Тихо Браге это были тропические рыбы, экзотические растения и разноцветные птицы…
«Селиан, ты идешь?»
Сольвейг приехала за нами на машине, но и местные жители, и туристы здесь перемещаются на велосипеде. Она показывает нам эти желтые велосипеды — повсюду. Ехать недалеко, она останавливается во дворе и знакомит нас с длинношерстной французской овчаркой, спящей перед дверью: «Локи, это хозяева».
В моем воображении север всегда ассоциировался с каким-то ясным воздухом, прозрачной атмосферой, словно и дух можно очистить ветром и картинками суровых пейзажей.
Мы с Селианом выбрали пансион, увидев его на одном сайте. Там была фотография сада с тысячей растений. Домик, построенный на песчаной равнине, между морем и лесом, еще красивее, чем мы ожидали. Большая деревянная постройка, двухэтажная, с низкими потолками, серыми и зелеными комнатами. Мягкие оттенки, приглушенные тона, отдых для глаз.
Сольвейг распределила между нами комнаты, сообщающиеся через полукруглую дверь. Пока Селиан осваивается, я ложусь на пол, в лучах солнца, осматриваю комнату: перед окном стол из красного дерева, в противоположном углу — кровать с вышитыми простынями, на них цветы боярышника; шкаф и стул со сложенным одеялом.
Селиан входит и плюхается на паркет передо мной. В мерцающих лучах его глаза кажутся очень светлыми. Он говорит: «Нам будет здесь хорошо».
В первое утро, открывая ставни окна, которое выходит на пляж, я думаю о той сцене в фильме «Сезар и Розали», где Роми Шнайдер открывает ставни своего заброшенного дома. Вспоминаю, какое счастливое у нее было лицо. Мне хочется прикоснуться к этим необъятным водным пространствам, пока море в дымке еще принадлежит одним лишь птицам. Но Селиан зовет меня. Иду…
Мы завтракаем в саду, еще один столик занят. Сольвейг говорила, что сейчас пусто, живет постоянный клиент, специалист по Шекспиру, университетский профессор, а так — только одинокие велосипедисты иногда.
Селиан выбирает столик поближе к лесу. Летят восхитительные синицы, надеются поймать крошки. В этом фосфоресцирующем свете, который сеется на стол сквозь листву, все так спокойно.
Воображаемый остров не так уж отличается от реального, море повсюду, природа буйствует.
Лес вокруг пансиона точно такой, в каком я прогуливалась в своих снах этой зимой, но еще это лес моего детства. Такая же посеребренная листва берез на фоне чистого неба, те же сияющие созвездия, те же лужайки, те же лучи солнца, согревающие мох. От одного запаха к другому моя память набирает обороты. Я вспоминаю себя девочкой с запутанными волосами и оцарапанными руками — много лазала по деревьям, пробиралась сквозь колючие кусты, надеясь скрыться, подобно диким животным, — пока лето не заканчивалось, отбирая у меня игры и свободу.
Достаточно было попасть в скандинавские леса, чтобы все жители моего воображаемого леса последовали за мной, возродились из пепла: молчаливый сельский полицейский, болото, бурлящее крохотными жизнями, крики лесных сов и соек…
Как быстро прошло это детство, испещренное разочарованиями и ранними испытаниями. А может, и нет. Может, потерянный рай до сих пор во мне. Может, именно там я и живу.
Лес Вена источает сильный сладкий запах. За его огромными деревьями не слышно звуков, только листья падают тихо-тихо, кружатся, иногда птица машет крыльями — но эта музыка нисколько не портит магию момента. Я бы вошла в высокую траву, я бы потерялась на этих землях…
Но снова мои мысли перебивает свет, появляется Селиан, а за ним славный карамельного цвета пес — теперь они неразлучны. Жизнь зовет меня, и я шагаю под ветвями, они все реже, и вот уже голубое небо. И мой сын рядом.
По вечерам, перед тем как Селиан ложится спать, мы раскладываем карту острова на полу в его комнате. Пальцем мы ведем по контурам острова, по дорогам, читаем странные названия деревень и белых пляжей.
Сегодня мы пойдем по дороге над пропастью вдоль моря, а потом свернем и попадем в центр острова. Мы на месте. Оставляем велосипеды и робко шагаем по земле, на которой когда-то стоял дворец, земля воображения. «Ураниборг»: слово промелькнуло у меня в памяти, после чего замаячило перед глазами на всех табличках, в каждой брошюре, на стене красной церкви, в которой теперь музей.