Ургаши, а вместе с ними и Джэгэ, неожиданно вышли из юрты и направились в его сторону неторопливым шагом. Сердце подскочило было к горлу, но все трое остановились шагах в тридцати, в густой тени от огромной лиственницы, выросшей одиноко на склоне холма. Ветер дул с подветренной стороны и донес до Илуге слова их разговора:
– Теперь и они не услышат. Что ты хотел сказать нам? – спросил, судя по более хриплому голосу, Даушкиваси. Илуге запомнил его, этот ненавистный сипатый голос.
– Мой дед, может, уже и выжил настолько из ума, чтобы слушать своего рыбоглазого шамана и Чиркена с его прихвостнями, у которых ума не больше, чем у муравьев, – быстро сказал Джэгэ. – Но все знают, что он слишком стар, чтобы мудро править племенем. Его время уходит. А наследником он назвал меня. Так что со мной говорите.
– А что ты можешь нам предложить, наследник хана? – судя по тону, Унарипишти испытывал к Джэгэ не слишком много почтения. Того это только подстегнуло.
– Моя власть больше, чем вам, чужакам, кажется, – выпалил он. Илуге не видел его лица, но по задрожавшему от злости голосу понял, что тот еле сдерживается. – И в отличие от своего чересчур осторожного деда я не хочу сидеть по юртам, позоря воинскую славу джунгаров, в то время как вся степь пойдет в Ургах и вернется с доверху набитыми сумами!
– Так, так, дело говоришь, – это снова был Даушкиваси. – Вот это разговор, это нам подходит. Сразу видно мужчину. Дед твой, верно, слишком давно в руки оружия не брал, вот и не мычит, не телится, словно старая корова. А с тобой, Джэгэ, дело иметь приятно.
– Мое слово верное! – от льстивых слов голос Джэгэ потеплел.
– Только, сдается мне, Темрик пока еще хан, – вкрадчиво вклинился Унарипишти. – Как скажет, так тому и быть. А пока ты, Джэгэ, ханом станешь, все мы поседеем!
– Деду недолго осталось, – мрачно сказал Джэгэ. – Все знают, что он последнее время болен. Силы у него не те уже… Скоро он передаст мне власть над племенем.
С тяжелым сердцем Илуге признал, что ему доводилось слышать такие разговоры. Однако то, что Джэгэ за спиной у хана договаривается с этими скользкими чужеземцами, оставляло ощущение гадливости.
– Мы рады найти в наследнике хана своего единомышленника, – просипел Даушкиваси. – Быть может, у вашего хана плохие советчики. А ты, его внук, рано или поздно склонишь его к мудрому решению.
– Я в этом не сомневаюсь. И года не пройдет, как джунгары встанут под ваши знамена, – пообещал Джэгэ.
«Ишь, обещания раздает, словно уже хан, словно воля деда для него ничего не значит, – зло подумал Илуге. – Прыткий больно!»
– Нам бы очень хотелось в это верить, – ввернул Унарипишти. – Тем более что все больше племен присоединяются к нам. Вот, после ваших кочевий поедем к уварам и койцагам. Верные люди сказали нам, их вождь Цахо уже летом готов выставить своих воинов.
– Да, да, – поддакнул Даушкиваси. – Если джунгары слишком долго тянуть будут, и без них пойдем. А тогда кусайте локти, что не вам вся слава достанется!
– Значит, будут вам воины к лету! – вспыхнул Джэгэ.
«Глупец, – мысленно одернул его Илуге. – Тебя же дергают за веревочки, как приманку над силком! Эх, глупец!»
– Сразу видно будущего вождя. Сказал – что отрезал! – с уважением произнес Унарипишти. – Если тебе, хан, понадобится наша помощь и совет, мы будем готовы оказать ее тебе. В делах… самых разных.
По тому, как он понизил голос на последней фразе, Илуге понял, что дела эти не самого простого свойства.
– Благодарю, – важно ответствовал Джэгэ, тоже, видно, поняв, о чем речь. – Быть может, мне ваша помощь и понадобится. А может, и нет. Судя по тому, что мой дед услыхал от Кухулена, Дархан без вашей… помощи не обошелся. Правда, доказательств так и нет.
– То-то и оно, что нет, – строго произнес Даушкиваси. – Потому, что болтает этот полоумный старик, повторять умным людям не следует.
– Ну, мы друг друга поняли, не будем омрачать ссорой столь полезную встречу, – скороговоркой произнес Унарипишти. – Ты, хан, – я ведь, между нами, разумеется, уже могу называть тебя так? – в случае чего извести нас. Но, может, твой дед еще и примет нужное для нас всех решение. Ты его… еще подтолкни.
– Подтолкну, – снова пообещал Джэгэ.
Потом ургаши, простившись, ушли в свою юрту, а Джэгэ, подозвав коня, медленно двинулся в путь, но не напрямик к становищу, а по небольшой котловинке, где не так давно проходили столь памятные сердцу Илуге скачки. Котловинка – Илуге знал это – выведет его к северу от становища на расстояние, достаточное для того, чтобы никто не мог заподозрить его, откуда он на самом деле возвращается.
Выждав некоторое время, Илуге направил коня следом. Возможно, у Джэгэ есть единомышленники. Возможно, они и впрямь склоняли Темрика принять такое решение. Но то, что Джэгэ так рвется занять дедово место, было неожиданным и неприятным. С другой стороны, вроде бы ничего впрямую сказано и не было. Хотя от этих осторожных намеков как есть тошно становится. Непрост оказался наследник, и хоть и юн, а нутро у него червивое…
Придерживаемый Илуге, неплохо знавшим котловинку, конь ступал копытами по мягкой земле склонов, избегая каменистых участков, где стук копыт мог бы его выдать. Джэгэ, напротив, ехал не таясь – или не знал дороги. Илуге было далеко его слышно. Услышал он, как вдруг к топоту копыт одного коня прибавился бешеный галоп другого. Потом обиженно заржала лошадь, которую явно вздернули на дыбы. Кто это такой горячий, что не бережет коня?
– Ты… ты… мерзкий ублюдок! Я все слышал! Слышал, о чем ты договаривался с ургашскими тварями! – Дрожащий от ярости голос Чиркена эхо далеко разнесло по котловинке. Значит, Илуге был не одинок в своей слежке за чужаками.
– И о чем я с ними, по-твоему, договаривался? – холодно спросил Джэгэ. – То, что я считаю поход в Ургах удачей, все слышали. А остальное – уж не послышалось ли тебе? Не плетешь ли ты сеть, чтобы опорочить меня перед дедом, сын Тулуя-предателя?
– Пускай дед решает, – запальчиво выкрикнул Чиркен.
– А я даже знаю, что он решит, – ухмыльнулся Джэгэ. – Особенно сейчас.
– А что – сейчас?
– Да неужто не знаешь? – притворно удивился Джэгэ, – Вчера отец одной красавицы меня блюдом с мясом угостил.
– Поздравляю с успешным сватовством, – нетерпеливо выпалил Чиркен. – Только мне-то что за дело?!
– А то, что красавицу зовут Шонойн. – Голос Джэгэ просто-таки сочился злорадством.
– Не может быть! – выдохнул Чиркен, и по его голосу Илуге понял, что девушка ему не чужая. – Не может быть! Ты лжешь, змееныш!
– Спроси у нее сам!
– Шонойн – моя невеста! Она мне с рождения обещана!
– Кто же держит обещания, данные предателю? А я – наследник хана, и скоро ханом стану. Отец невесты за мной до самого порога бежал, все кланялся, себя от счастья не помнил!
– Я убью тебя, змеиный последыш! Я тебя убью!
– Давай-давай. Я прикажу вспороть тебе брюхо мечом и прикажу подать твои потроха за свадебным пиром, – издевался Джэгэ. – То-то будет деду радости, а то уж больно он последнее время с тобой, сучье семя, нянчится!
– Не бывать этой свадьбе! Ты меня слышал? Не бывать! Шонойн – моя!
– Я намну ей бока так, что она даже о тебе и не вспомнит. А ты приходи на свадьбу, Чиркен. Веселая будет свадьба!
Темрик ургашам отказал. Весть об этом волной прокатилась по становищу. Ургаши еще мялись, затягивали с отъездом, видимо, все еще надеясь переубедить хана. Люди были взбудоражены решением хана, многие ворчали, распаленные мыслями о набитых сокровищницах Ургаха. Раздавалось много недовольных голосов, по вечерам в юртах кипели жаркие споры. Илуге старался таких разговоров избегать – не до того было.
О том, что видел, он решил никому не говорить. И за ургашами следить перестал. Теперь пусть Чиркен думает – у него и прав, и сторонников больше. А его, Илуге, помощь Чиркену уж точно не нужна. Случится что – он молчать не будет, скажет все как было. Не случится – перед тем как уехать следом за «принцами», сходит к Онхотою. А пока лучше выкинуть все это из головы – свои дела уладить надо.
Последние события, которые вдруг так лихо закрутились вокруг женских дел, круто изменили его взгляд на многие вещи. В первую очередь он сам по-новому посмотрел на сестру. Детского в ней уже совсем не осталось – по весне ей сравнялось шестнадцать, а сватов иной и к четырнадцати годам засылает, а если девушке восемнадцать, и она не замужем, уже начинают считать, что что-то с ней неладно. Так что Баргузен-то со своим жениховством нельзя сказать, что впереди коня скачет. И вовремя это. Согласится он, Илуге, – будет у Яниры и защита, и дом. Можно будет уходить с легким сердцем.
Только все равно не знал он, с какой стороны за дело взяться. В семье это – забота женщин, они только и знают, что о таких делах языки чесать. А он что? Может, поговорить все-таки с сестрой? Может, у нее самой есть кто на примете? Молодые парни вокруг нее так и вьются – каждый норовит помочь ведро поднести, у коновязи позубоскалить… Может, будет несправедливо пообещать ее Баргузену, когда он ей не люб? Баргузена не всякий вынесет – бывает и зол, и колюч, и желчен. И привык добиваться своего. Уедет он, Илуге, – не возьмет ли Яниру силой?
Перемену в его поведении заметила даже Нарьяна – последнее время Илуге упорно отказывался от ее приглашений, и некоторые весьма приятные занятия пришлось сократить. Поскольку Илуге не говорил девушке о том, что его гложет, она по свойственной всем женщинам привычке придумала для себя что-то и тоже стала вести себя холодно и насмешливо. Правда, Нарьяна как раз не относилась к тем, кто копит обиды в себе.
В тот день Янира с утра уехала к Онхотою, где обычно пропадала надолго, и Илуге, которому уже изрядно надоело сидеть в юрте, не без радости согласился съездить с Нарьяной набрать дикого лука и чеснока – сейчас молодая зелень служила приятной добавкой к надоевшему за зиму хуруту. Однако не успели они отъехать от становища, как Нарьяну прорвало: