— Странное боевое дежурство, — вмешался я.
— Молчать, — просипел Маркулис, его лицо побагровело, — завтра проведем очередную «беседу».
— С удовольствием, — я постарался, как можно беспечнее улыбнуться.
— Рядовой Клон, — Маркулис успокоился, — сдать пост. Рядовому Хвалею принять.
— Есть. — Димка сел на мое место.
— Клон — отбой.
— Спасибо, — я поплелся к кровати, спать не хотелось.
— Перископ, — кивнул сержант Хвалею и сел рядом.
«Не уйдет», — подумал я, устраиваясь на кровати и закрывая глаза. Через некоторое время, перед глазами полетели серебряные сковородки, Димка расстреливал их из перископа, под громкую команду: «Пли!», которую отдавал Маркулис.
— Рота! Подъем! — закричал дурашливым, петушиным голосом Рыжков.
— Какая рота, идиот, здесь отделение, — простонал, поднимаясь с кровати Губа.
— Отделение, подъем! — завопил, исправившись, младший сержант.
— Выходи на зарядку, — приказал Рыжков.
— Дурдом продолжается, — пробурчал Губа. Я посмотрел на Сергея — выглядел он неважно: бледно-зеленый, с фиолетовыми мешками под глазами.
— Серега, ты чего, заболел?
— Муторно мне, — пожаловался Губа. — Предчувствия плохие.
— Какие?
— Отвратительные, — Сергей сморщился, схватился за грудь.
— Заболел?
— Да нет. Сердце, когда что-то предчувствует, начинает покалывать. — Сергей вымученно улыбнулся:
— Как говорил мой дедушка: «сегодня день с повышенным риском к заболеваниям и травматизму».
— Он тоже чувствовал?
— В нашей семье все немного чувствуют.
— Ну-ну, — я окинул взглядом полутемное помещение. В бетонном кубе, от влажного, затхлого воздуха запросто можно подхватить простуду и приобрести нездоровый цвет лица. И я чувствовал себя разбитым, всю ночь снилась всякая лабуда: то приходил Лютик, интересовался тачанкой; то с Хвалеем отражали атаки нлонавтов, сбивали летающие тарелки, в одной почему-то оказался младший сержант Рыжков.
Отделение построилось. Рыжков вывел нас на поляну.
— Разве мы не на боевых учениях? — спросил Дылдин.
— Одно другому не помеха, — ответил Рыжков. — Руки вместе, ноги шире — приседания начинай, — весело командовал он.
— Встали на носочки. Расслабились. Потянулись-потянулись. Взмахнули руками, потрясли кистями и полетели-полетели.
— Гуси-гуси: га-га-га! — загоготал Хвостов.
— Разговорчики! Переходим к прыжкам на месте! Отставить! Бег на месте! Восстановить дыхание.
Я машинально делал зарядку, с наслаждением вдыхая утренний лесной воздух, разглядывая поляну. Покосившиеся таблички, белели в траве, в которой радужным семицветием, переливались крупными виноградинами, капли росы. Словно девичьи платья, шелестели кроны берез. Где-то в чаще куковала кукушка. Небо — ярко синее, как лакмусовая бумажка. Красное, заспанное солнце, лениво карабкалось по верхушкам сосен. Идилияяяя….
— Красота, — читая мои мысли выдохнул Дылдин, совершая приседания.
— Лепота, — повторил Хвостов.
— Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? — обратился к птице Дылдин.
Птица устало кукукнула и замолчала. Хвостов хихикнул, отвесил расстроенному Дылдину подзатыльник.
— Посчитал, салага?
— Да, пошел ты.
Из траншеи показался Хвалей.
— Завтрак, — коротко объявил он. За ночные разговоры, Маркулис назначил его дежурным.
После завтрака, нас заставили вычистить автоматы, смазать маслом, зарядить боевыми патронами магазины и сдать оружие сержантам.
— Клон, — подозвал Маркулис. — Объявляю свободное время, можно загорать на крыше пикета, а ты займешься влажной уборкой. Так как воды мало, возьми ведро и ступай к овражку. Там найдешь ручей.
— И бидон прихвати, для питьевой воды, — вставил Рыжков.
— Есть, товарищ старший сержант. Родниковую воду пить можно?
— Можно. Выполняй приказ, товарищ солдат.
Я взял ведро, бидон и направился к выходу. По пути прихватил с кровати Дылдина кусок газеты, так, на всякие нужды.
— Час на солнечные ванны, — раздавался за спиной голос Маркулиса. — Боевых действий сегодня не предвидится. Перед обедом соревнования по армреслингу и боевые занятия. Начало, бойцы — пол дела, конец — всему голова.
Я фыркнул, нет на тебя Гнеденка. Такие изречения он конспектирует, для вещей памяти потомков. Но сейчас, наверное, он изрекает новые словесные перлы. Странная с вами произошла метаморфоза, товарищ младший сержант Гнеденок, ведь думали книгу армейских анекдотов написать.
Звякая тарой, я вышел из траншеи, под ехидные смешки Дылдина и Хвостова. Солнце облобызало лицо и впечатало жаркий поцелуй в макушку. На сапогах, трава не оставляла мокрых следов, роса высохла и день обещал быть жарким. В зеленых былинках радостно звенели цикады. Я опрокинул табличку с черепом и двум перекрещенными мослами. Надпись красным суриком вопила: «Осторожно! Мины!». В переводе для беспечных грибников — проваливайте подобру-поздорову. Вспомнилось, как за «инвективные выражения», как говорили воспитательницы в младших группах, нас запирали в сушильном шкафу — темнота несусветная и страшно аж жуть, или ставили в угол, на колени, предварительно рассыпав канцелярские скрепки, за неимением гороха. До канцелярских кнопок как-то не додумались.
Я вошел в лес. Стало прохладно, над головой зашумели маленькими флюгерами листья берез. Глубоко вдохнув лесной воздух, зажмурился от удовольствия. За пределами Завода не бывал, разве его парки можно сравнить с лесом? Не смотря на воспитательные меры Маркулиса, у меня было прекрасное настроение…
Не торопясь, скрываясь за деревьями, я шагал вдоль кромки поляны, высматривал овражек. Вторя птичьему щебету, запел:
— Боже, как давно это было,
Помнит только мутной реки вода.
Время, когда радость меня любила,
Больше не вернуть ни за что, никогда.
Вступил в заросли папоротника. Превосходное место для таинственного ручейка. И действительно, впереди обнаружился каменистый овражек, извивающийся в тени берез. Из-под трех круглых валунов, принесенных допотопным ледником, выбегал прозрачный ключик. Ручеек бежал по дну, усыпанному мелкими камешками, сбивчиво журчал, торопясь поведать что-то важное.
Я вынул из бидона кружку, наполнил, отпил холодной водицы. Говорят, что у воды нет ни вкуса, ни запаха, если это чистая, настоящая вода. Вода была настоящей и пахла брусничным листом покрывшим берег. Медленно, а куда торопиться, стал набирать. Влажная уборка, как и беседа с сержантом, подождут. Вокруг ручья, на дне овражка, царила тишь и покой, говорливость ключа не в счет. Я представил, как через сотни километров ручей превращается в полноводную реку, которая то стремительно бежит, среди горных теснин, то лениво несет свои воды по равнине, в сторону моря, где я никогда не был и где мечтает поселиться Димка Хвалей. На берегу безымянной реки впадающей в синее море-окиян.
У истоков священных рек время застывает, консервируется. Плюнув на все, я сел, облокотясь на теплый бок камня. Служба закончена. Сейчас окаменею, превращусь в еще один валун, брошенный ледником, оставленный временем. Буду греть на солнце гранитную плешь, заведу моховую бородку и со временем превращу её в зеленую густую бородищу. Обзаведусь муравьиной кучей или барсучьей норой. Стану мудро внимать, нагоняющей дрему, болтовне ручья, на темечке оборудую посадочную площадку для стрекоз и мошкары. В каменной жизни окажется больше смысла, чем в пустых исканиях-метаниях парня по фамилии Клон. Что он делает в дебильных специальных военных войсках? Военная тайна. Служите Родине, говорил заместитель главного инженера по общим вопросам. Что такое Родина, если в ней живет добрая половина козлов, таких как тот зам, Маркулис, Лукашевич, приемные Родители Хвалея, те кто вернул Лютика? Максим, плюнь на все, вставай и иди, куда глаза глядят, подальше от Пикета и специальных войск, ты никому и ничего не должен.
— Клон!!! Клон!!! Тревога!!! — донеслось со стороны поляны.
Я улыбнулся — кричал Маркулис, верно почувствовал мое настроение. Пошел ты, со своей тревогой. Все же пришлось подняться и продолжить наполнять ведро.
— Клон!!! Мать твою! Тревога! — разносились по лесу вопли Маркулиса.
— Это у тебя тревога, — пробормотал я.
Тревога могла означать одно: Маркулис проводит боевые занятия и издевается над личным составом. Или начались боевые учения? Тогда с чего бы, старший сержант вел себя с утра так спокойно? И вообще, что это за странный Пикет такой? Непонятно для чего построен и окружен лживым минным полем? Непохоже, что только для генеральских охот и изучения неба, во время ночных бдений; да рассматривания в инфракрасный перископ ежиков исполняющих брачные танцы.
Наполнив емкости, я выбрался из овражка. Бидон и ведро оставил на краю, а сам углубился в заросли папоротника, в поисках укромного местечка, где можно было бы спокойно и подробно изучить обрывок газеты. Забравшись поглубже, снял штаны. Крики смолкли, значит ничего серьезного. Как говорит Гнеденок: «Специальные военные войска потому и специальные, что не имеют никакой специальной специализации».
Я зашуршал газетой, иногда, в обрывках, попадается ценная информация. Посмотрим, что содержит этот обрывок «Правды».
«Что везешь?
На въездных магистралях в Москву будут построены специальные контрольные пункты досмотра автотранспорта кинологами. Эти сооружения появятся на шоссе Энтузиастов, Рязанском проспекте и Волоколамском шоссе на их пересечении с МКАД. Сотрудники дорожной инспекции и кинологи с собаками будут досматривать въезжающие в столицу машины на предмет выявления оружия, взрывчатки и наркотиков».
Сколько гадости развелось в частных руках. Нехорошо, сердце Родины беречь надо от стрессов.
«В Государственном Дарвиновском музее открылась выставка „колючее чудо“. Так называемый кактус, который может быть не только украшением дома, но и пригодным для еды, питья и лечения. В экспозиции представлены самые разнообразные виды кактусов…».