— Все?
— Помнишь, как в детстве, ты зашел в одну из лабораторий и увидел белых мышей?
— Нет. Наверное, я был слишком маленьким, если это из той поры, когда я гулял по лабораториям.
— Ты помнишь! — закричал Сергей. — Я чувствую!
— Попробуй вспомнить, — попросил пулеметчик Максим.
Я рассмеялся:
— Вспомнил! Я открыл клетку и они разбежались по всей лаборатории. Бедные подопытные мышки. После, меня наказали — поставили в угол, впервые.
— Я чувствовал, я знал, что ты помнишь.
— Сергей, объясни, что с нами случилось? Что это было, над Пикетом? Я видел, как в тебя стрелял из автомата Дылдин. Ты умер?
— Стой! — Сергей натянул вожжи.
— Что случилось?
Кони резко встали.
— Выходи, приехали, — глухо ответил Сергей.
— Почему?
— Рано тебе, кататься на тачанках, — рассмеялся Губа, — чую. Твоя остановка.
— Какая остановка?
— Небесное притяжение, — ответил пулеметчик Максим.
— Что? Послушай, ты не знал Лютика?
— Выходи! — закричал Сергей, в воздухе щелкнула плеть.
Я выпрыгнул из коляски, кони сорвались с места.
— Н-нооо! Залетныеее!
Пулеметчик оглянулся, блеснула вспышка, я увидел пустые глазницы и черный треугольный провал вместо носа. Наступила тьма. Мир пропал. Не разбирая дороги, я побежал.
Не знаю, как долго продолжался мой бег, молний больше не было, чтоб осветить дорогу, рокот орудий стих. Тотальная тишина…Понемногу мрак стал рассеиваться, превращаясь в молочный туман: ВЫХОД.
Я лежал с раскрытыми глазами, бездумно пялясь в потолок. Интересно, как долго я его изучаю? Какой странный сон? Что с нами случилось? Вопросы…
В голове плавал мутным молоком туман, затухающе гудел колокольный звон. Или орудийный рокот? Невидимые тиски ослабли, отпуская виски. Во рту кислота и горечь — в тысячу раз противней похмельных синдромов. Хорошо одно — лежу не на носилках, а в кровати, накрытый хрустящей, накрахмаленной простыней, в желтой, с черными полосами пижаме, похожий на пчелку. Почему? Черт побери, что с нами случилось? Где ты, Губа?
Я медленно повернул голову. На соседней койке лежал Димка. Он спал. На тумбочке блестели стеклышки очков. Я улыбнулся. Мы вместе, уже неплохо. То, что находимся, по все вероятности, в больнице, не удивляло. В памяти всплыло странное слово — «лепрозорий». Остался пустяк, узнать, что с нами в конце концов произошло? Подвергся Пикет атаки инопланетян или все галлюцинагенный бред? Может, нас накачали, ради эксперимента, наркотиками?
Я оперся на локти, привстал, прислушиваясь к частому биению сердца, словно перешел Гималаи. Осмотрел небольшую, стерильную палату.
Моя койка стояла у высокого окна, с широким подоконником, забранного с внешней стороны решеткой. Захотелось воскликнуть: «Здравствуй родной обезьянник!». До чего всё похоже.
Серое казенное одеяло Хвалея, как и у меня, висит на спинке кровати. Летом им укрываются только сумасшедшие. За Хвалеем, еще одна койка. Судя по проступающим из-под простыни контурам, её занимал Дылдин. Я вспомнил, как он припав на колено, стрелял в Сергея Губова. Козел! Неужели это правда?
Напротив, через узкий проход, под вторым окном, лежал младший сержант Рыжков. Его широкоскулое лицо вытянулось, было бледным, как простыня. Резче выступили крылья носа, заострился подбородок. Он единственный был накрыт одеялом, из-под которого тянулись трубочки к нависшей над кроватью капельнице и провод, к передвижному столику. На столе стоял медицинский прибор с осциллографом. По экрану бежала, конвульсивно дергаясь, непрерывная зеленая кривая.
Рядом стояла кровать с Хвостовым. Впалая грудь спокойно вздымалась и опускалась. Он улыбался, тихонько повизгивая во сне. Не ты ли бросился на Рыжкова со штык-ножом? Собачья жизнь снится?
Последняя кровать была пуста. Сергея Губова с нами не было.
В голое ухнуло, казалось, что череп трещит и сыплется мелкими кусками на подушку. Перед глазами мелькнула вспышка, как от магния. Я увидел раскинувшего руки, парящего в фиолетовом небе Сергея. От гимнастерки отлетают алые лоскутки, а за его спиной черная морда зверя, закрывшая небо.
Мой Клоновый Бог, что с нами было? Я обхватил голову, крепко сжал, не давая черепку рассыпаться. Постепенно боль прошла. Я осторожно приоткрыл глаза, посмотрел в окно. Через небольшую площадку, напротив, стоял белый одноэтажный корпус, его окна также были забраны решетками. В стороне, под зеленой цинковой крышей, размещался пост КПП. Рядом ворота, шлагбаум, на который устало облокотился солдат в черной парадной форме с сержантскими погонами. На плече висит автомат. От ворот, разбегался по сторонам высокий бетонный забор, украшенный колючкой.
Госпиталь, был похож на надежно укрытый, секретный военный объект и судя по дежурному на КПП, служил исключительно для солдат СВВ.
«Что с нами случилось?» — тяжело ворочалось в голове предложение с большим вопросительным знаком. Я откинул простынь, медленно опустил ноги на пол, прислушиваясь к внутреннему состоянию. В последнее время, организм несколько раз напоминал, что находится в тяжелом, стрессовом состоянии. Боли не возобновились. В голове царил холодный полумрак, но мысли ясные.
Я поднялся и осторожно направился к дверям, придерживаясь за спинки кроватей. Дверь открылась, на удивление, легко. Выглянул в коридор. Салатовые стены ярко залиты люминесцентными лампами. Желтый, еще мокрый после уборки, линолеум. Несколько дверей с табличками: «Палата N1», «Палата N3», «ПалатаN4». Наша — «Палата N2». Далее кабинеты: «Медперсонал», «Ординаторская», «Комната Отдыха», «Доктор», «Столовая». Я прошел по коридору и остановился перед дверьми с табличкой: «Доктор», потому что она была приоткрыта и доносились голоса.
Разговор показался интересным.
— Нет, Сан Саныч, ну почему все-таки лепрозорий? — глубокое женское контральто.
— Ниночка, это не вопрос, — густой, рокочущий бас.
— Лепрозорий, потому что раньше, мы чаще имели дело с бактериологическими, — жизнерадостный тенор. — Теперь ими занимается третий блок.
— Это связано с химическим оружием? — Ниночка.
— Не прикидывайся дурой, — тенор.
— А вы, Мишаня, не хамите, я здесь третий день и дурой не прикидываюсь.
— Я не хамлю, а называю вещи своими именами. Дураку ясно, что оружие испытывать надо.
— И сейчас, Сан Саныч, я убирала в комнате у новеньких?
— Сейчас мы специализируемся по лучевым болезням. Исследуем влияние излучений на организм человека, — бас. — Ниночка, у нас не принято задавать вопросы. Если хотите утолить женское любопытство — задавайте старшим по званию: Никанору Аверьяновичу и Ишиму Ниязовичу.
— Кстати, «дракон» — их разработка? — тенор.
— Их.
— Какой «дракон»? — Ниночка.
— Узнаешь.
— Доктор, про «Дракона» ей не полагается знать.
— Мишаня, вы употребили это слово дважды, посему это уже не военная тайна. И мне, если честно — плевать, я штатский.
— Это секретный объект…
— Несущий функции больницы. Сегодня я провел всю ночь за операцией. Парень был весь покромсан ножом. Не хочу ничего гарантировать: тридцать четыре раны и большая потеря крови.
— Все знают, что вы прекрасный хирург, — тенор. — Я просто хотел сказать, что вы работаете не в простой больнице.
— Я знаю.
— Но почему лепрозорий? — Ниночка.
— Ну и дуру прислали, — вздох Мишани.
— Я не дура. Я с отличием окончила университет и…
— Ну, хорошо, не дура. После всяких бактерий и вирусов, знаешь, какие больные по коридорам ходили? Как инопланетяне, — Мишаня рассмеялся. — Мутанты хреновы. Надо будет тебя на экскурсию, в третий блок сводить. Там осталась парочка уродов.
— Хорошо. — Ниночка.
— Что хорошо? — Мишаня. — Ты случайно ни в каком родстве с Никанором Аверьяновичем не состоишь?
— Не ваше дело.
— Вот, что сестра, сходите с Мишаней в палату, проверьте новеньких и состояние раненного. Они скоро проснутся.
— Не проснутся, их под завязку, транквилизаторами накачали, — смех Мишани.
Отлипнув от двери, я побежал в сторону палаты. Закрыл дверь. Юркнул в кровать. Сердце колотилось словно бешенное. В голове не укладывалось услышанное. Разве такое может быть правдой? Конечно, все это бред. БРЕД!!
«Сволочи, что же вы с нами сделали? Невероятно! Черта с два — очень даже вероятно. Специальные Военные Войска для этого и существуют. Вот их назначение — убойное мясо, для экспериментов. Нас все время удивляло незнание того, для чего готовят. Теперь знаешь? Знаю!».
Никто не шел, тогда я поднялся с кровати и подошел к Рыжкову. «Интересно, а ты знал? Чему вас учили в школе сержантов? Почему вы вернулись такие странные и загадочные, мать вашу?»
Он лежал с открытыми глазами. Я склонился, вглядываясь в бледное лицо.
— Привет, — прохрипел Рыжков и улыбнулся. Где?
— В госпитале. — Взял с тумбочки салфетку, промокнул лицо Леонида.
— Что случи… — он тяжело и прерывисто дышал. В его груди что-то свистело и клокотало.
— Несчастный случай, на учениях.
— Со всеми?
— Со всеми, — подтвердил я и почему-то добавил:
— Сергей Губов погиб.
Рыжков закрыл глаза. — Дракон?
— Ты знал? Знал об этом?
— Маркулис говорил… он сделал укол…сказал, что этого достаточно… — едва слышно шептал Леонид.
— Сволочи вы. Козлы.
Рыжков закрыл глаза.
— Бежать, — прошептал он.
— Что?
— Бежать. Ты не знаешь, чем для нас была школа сержантов, — он улыбнулся, в груди засвистело громче, словно внутри, под сердцем, бегал маленький Маркулис и свистел в свиток, поднимая роту.
— И хорошо…что не знаешь…
— Ты не разговаривай и не волнуйся, все позади, — я поправил под ним подушку, вытер лицо, пузырящиеся розовой пеной губы. — Все закончилось.
— Начинается…
— Не болтай. Слышь, Леня, извини меня за тот… удар.
— Ага…Нас превращали в зомби…
Я отшатнулся. Двери в палату распахнулись, на пороге встали: высокая, с шикарным бюстом, блондинка, обладательница больших и глупых васильковых глаз — старшая медсестра Ниночка и старший медбрат, похожий на молодого Шварцнегера, в роли Терминатора — Мишаня.